Глава 12
На следующее утро, едва первые робкие лучи рассвета прорезали облака, разгоняя ночную тьму и окрашивая небо на востоке нежно-розовым, Тристан уже был на ногах и вовсю хлопотал со сборами. Ночью с гор спустился туман, укутавший долину плотным серым одеялом. Галахад от пережитого накануне волнения и непривычно сытного ужина дрых мертвее мертвого, и юноша решил дать ему отдохнуть чуть подольше - неизвестно, когда еще пареньку представится такая возможность. Сам же он тем временем перебрал седельную сумку, утрамбовав поклажу поплотнее, и сходил к ручью умыться. Затем, разворошив вчерашние угли и добавив свежего хвороста, юноша принялся готовить нехитрый завтрак.
Младший дю Лак проснулся как раз когда еда почти сготовилась. Неохотно поднявшись с земли, он сел и принялся протирать заспанные глаза. Тристан, не разводя лишних церемоний, протянул ему причитающуюся порцию и быстренько поглотил свою. Пока сонный Галахад лениво, совсем не то, что вчера, жевал слегка подгоревшее на огне мясо, Тристан затушил костер, хорошенько присыпав его землей. Дыма от утренней готовки получилось немного, и в густых рассветных сумерках заметить их были не должны. А когда солнце взойдет высоко, обоих и след уже простынет. Во всяком случае, его - точно.
Ада тоже не слишком радовалась раннему подъему. Утомленная длительной скачкой накануне, она явно была бы не прочь подремать еще немного и мирно попастись, щипая травку, вместо того, чтобы продолжать изнурительную гонку. Однако решительный настрой хозяина шансов на спокойную жизнь не оставлял. Во всяком случае, не сегодня. Поэтому животное повиновалось, сведя протест к недовольному фырканью и осуждающему взгляду исподлобья. Принц дома Лионессе затягивал подпругу седла, когда Галахад неуверенно приблизился и встал рядом, переминаясь с ноги на ногу. “Ну вот”. Юноша ненавидел сентиментальные прощания и надеялся уехать, обойдясь без них. Он и так проявил несвойственное ему великодушие, подарив этому недотепе свой нож и запасную шерстяную тунику, в которой тот и стоял сейчас перед ним, буравя взглядом землю. Наконец, парнишка решился заговорить:
- Спасибо тебе, - слова вылезали из него неохотно, с нажимом. - Ты столько сделал для меня, хотя мог просто проехать мимо. Не знаю, что буду делать дальше, но без тебя я уже был бы мертв, - Он помялся еще немного и добавил. - Вот, возьми.
С этими словами он подошел и протянул Тристану зажатую ладонь. Юноша подставил руку, с сомнением принимая дар. Это оказалась речная раковина, точь-в-точь как та, что красовалась на плече изгнанного принца. Причудливо закрученная, снаружи она сверкала белизной, словно выточенная из мрамора, а внутри оказалась нежно-голубой, цвета весеннего неба. Юноша никогда раньше таких не видел.
- Это ракушка озерного аммонита, - пояснил Галахад, - Их еще называют “королевскими улитками”. Они водятся только у нас, в Арморике. Люди верят, что их раковины приносят удачу. Мне она не особо помогла. Надеюсь, тебе повезет больше.
Тристан повертел подарок в руке, разглядывая его уже с интересом. На боку спиралевидного, похожего на каплю панциря виднелось темное пятно, выпуклое на ощупь. В тусклом свете первого утреннего солнца оно едва заметно отливало синевой. Это был сапфир, и довольно крупный. Корнуоллец взглянул на мальчика с немым вопросом.
- Раковина с сапфиром - королевский знак, - пояснил тот, - Каждый член нашего Дома при рождению получает такую.
- Я не могу ее принять, - сдержанно произнес Тристан, протягивая подарок назад.
- Нет, возьми, - возразил Галахад с неожиданной твердостью. - Я больше не дю Лак. А ты спас мне жизнь, и это меньшее, что я могу сделать.
Несколько мгновений принц дома Лионессе еще молча смотрел на него, но затем кивнул и убрал украшение в седельную сумку.
- Какие бы неурядицы не случались, никогда не забывай, кто ты, - произнес Тристан, положив руку ему на плечо и глядя прямо в глаза. - Помни - кровь не лжет.
Если мальчишка и придал значение его словам, то никак не показал этого. Молодой воин последний раз проверил, хорошо ли закреплен меч, а затем вскочил в седло.
- Удачи с испытанием. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, - негромко произнес Галахад, и в голосе его едва заметно сквозила горечь. - Да хранят тебя духи.
- И тебя, - сдержанно выдавил Тристан, после чего выдал лошади хорошего шенкеля.
Ада взвилась и, громко заржав, стрелой сорвалась с места. Ненадолго парнишка превратился в стремительно уменьшающийся силуэт, чтобы наконец совсем раствориться в утреннем тумане. Юноша летел вперед, не останавливаясь, лишь через час позволив лошади перейти на шаг.
Сбавив темп, молодой наследник смог перевести дух и немного привести мысли в порядок. Он сам удивился, как сильно его взбудоражила вся эта история. Под конец начало казаться, что мальчик ждал от него чего-то, рассчитывал на него. Так, словно Тристан ему что-то пообещал. Это злило, и злило сильно. Но сейчас, когда история осталась позади, словно сам Галахад, растаявший в тумане, стало возможным поразмышлять о ней и обо всем остальном более спокойно.
C одной стороны, мальчика, конечно, было жаль. Выставить его, беспомощного, неспособного постоять за себя, на улицу, лишив всех привилегий и защиты своего Дома – это равносильно смерти. Даже казнить его сразу, и то было бы милосерднее. Сама Логрия, находящаяся под защитой благородных Домов и их армий, представляла собой далеко не самое дружелюбное место. Человеческие поселения, редкие и немноголюдные, разделяли огромные расстояния, где, во всем ее мрачном величии, безраздельно властвовала дикая природа. Дремучие леса, холмистые равнины и коварные болота кишмя кишели различными чудовищами, магическими ловушками, оставшимися со времен Ши, и мириадами других, безымянных опасностей. Чего уж говорить о дикой, практически безлюдной Каледонии – здесь проснуться живым и прожить еще один день уже было большой удачей. Тристан вообще был крайне удивлен, как Галахаду удалось протянуть тут так долго. И ведь наступит день, когда удача изменит ему. Судя по всему, Ланселот был безжалостен не только к врагам. «Выходит, наши отцы тоже похожи друг на друга?» - эта фраза не выходила из головы Тристана, эхом отдаваясь в сознании вновь и вновь. Получается, его отец был еще не так жесток, как он привык думать.
В тоже время, Тристан проникся некоторым презрением к младшему дю Лаку. Наверняка отец предоставил ему все возможности, чтобы научится воинскому мастерству, управлению владениями, тонкостям придворных игр и всем прочим умениям, необходимым будущему королю. Мальчишка сам виноват, что не внял наставлениям. Все, что с ним приключилось – исключительно его собственная «заслуга». Наследника Корнуолла растили воином и с детства вбивали мысль, что выживает только сильнейший. Слабым не было места в этом жестоком, полном опасностей и лишений мире. Так что в каком-то смысле Галахад заслужил свою участь. Тристан внезапно понял, что злится на себя, на свою мягкотелость, на ту часть души, которая жалела мальчика и сочувствовала ему. К его собственным слабостям никто никогда не проявлял снисхождения, почему он должен поступать иначе?
И, тем не менее, полностью заглушить голос сочувствия не получалось. Та искренность, с которой паренек проявлял благодарность, подкупала и затрагивала какие-то доселе незнакомые струнки души корнуольского принца. Тристан потянулся к седельной сумке и достал подарок Галахада. Утреннее солнце уже висело высоко над деревьями, и пробиваясь сквозь плотные кучевые облака, как через призму, позволяло внимательнее разглядеть талисман. Ракушка и впрямь отливала молочной белизной, но при хорошем освещении юноша увидел, что ее поверхность покрыта мельчайшими цветными песчинками, искрящимися на солнце, подобно куску известковой породы. Шершавая на ощупь снаружи, изнутри она оказалась гладкой, как стекло, нежного голубого цвета. Раковина диковинного моллюска выглядела необычно сама по себе, но особое внимание привлекал камень. Ювелирно инкрустированный точно по центру, это был самый красивый сапфир, когда-либо виденный Тристаном. Помещенный в изысканную золотую оправу, он переливался всеми оттенками глубокого темно-синего и казалось, что под тонкой оболочкой заключено бездонное полуночное море. Хотя возможно, это были всего лишь блики утреннего солнца, играющие на гранях камня.