Кейт заговорил громовым голосом ярмарочного прорицателя на диалекте, которого Эверард не понимал:

— О бесславный сосуд порока, проклятье небес пало на твою голову! Неужели ты думаешь, что самые сокровенные твои мысли, хоть и прячешь ты их во тьме, их породившей, могут сокрыться от всевидящего? Неужели ты возомнил, что великий Ахурамазда опустит, чтобы свершилось подлое зло, которое ты замыслил?..

Эверард перестал слушать, поглощенный собственными мыслями. Гарпаг был, вероятно, где—то в этом городе, в расцвете сил и еще неповинный в преступлении. Теперь ему более не придется нести всю жизнь тяжкий крест. Он никогда не оставит ребенка на вершине холма и, опершись на копье, не будет ждать, когда стихнут его крики и плач. Он, конечно, взбунтуется в будущем, но уже по другим причинам и станет хилиархом Кира, но не умрет от руки врага в дремучем лесу; и какой—то перс, чьего имени Эверард не знал, тоже не умрет от греческого короткого меча, пронзившего его насквозь.

«Но воспоминание о тех двух людях, что пали от моей руки, остается в клеточках моего мозга, на моей ноге всю жизнь будет виден тонкий белый шрам. Кейту Денисону сорок семь лет, и он научился думать и повелевать, как царь».

— …Знай же, Астиаг, что этот ребенок, Кир,— избранник небес. Небеса милосердны. Ты получил знак. И если ты возьмешь на душу этот грех и прольешь кровь невинного младенца, тебе ее никогда не смыть! Оставь Кира в его родном Аншане, или ты будешь гореть в вечном огне с Ариманом. Митра сказал свое слово!

Астиаг, простертый у их ног, бился головой о пол.

— Поехали,— сказал Денисон по—английски. Эверард поставил программатор на тридцать шесть лет вперед. Лунный свет освещал ручей в горах Древней Персии и кедры вдоль дороги. Было холодно. Где то завывал волк.

Эверард посадил скуттер, спрыгнул с него и начал высвобождаться из одежды. На бородатом лице Денисона застыло странное выражение.

— Знаешь, — сказал он, — я опасаюсь…

Голос его будто растаял в окружающей тишине.

— Я опасаюсь, Мэнс, не слишком ли мы его напугали? В истории записано, что Астиаг три года воевал с Киром, когда персы восстали.

— Мы всегда можем вернуться назад, скажем, к самому началу войны, и устроить ему видение, которое побудит его сопротивляться восставшим, — сказал Эверард, с трудом стараясь сохранить здравый смысл. — Но надеюсь, этого не понадобится. Он не тронет царевича сейчас, однако, когда его подданные восстанут, он достаточно разъярится для того, чтобы забыть сегодняшний далекий сон. Да и его приближенные, мидийская знать, вряд ли разрешат ему сидеть сложа руки. Впрочем, это можно проверить. Разве в день зимнего солнцестояния царь не устраивает пышного праздника?

— Да. Поехали. Быстро!

И внезапно в вышине над ними зажглось солнце. Они спрятали скуттер и пошли пешком в Пасаргады влившись в толпу стремившихся на праздник Митры людей. По пути они спрашивали, что случилось, объясняя, что долгое время пробыли в чужих краях. Ответы удовлетворили их до мельчайших деталей, которые не были занесены в анналы истории, но остались в памяти Денисона.

Стоя в многотысячной толпе под холодным голубым небом, они приветствовали Кира, Великого царя, который проезжал со своими приближенными и помощниками — Кобадом, Крезом и Гарпагом. Вслед за ними ехали те, кто составлял гордость и славу Персии — ее сановники и жрецы.

— Он моложе меня, — прошептал Денисон. — Так я и думал. И немного меньше ростом… лицо совсем непохоже, правда? Но он годится.

— Хочешь остаться посмотреть? — спросил Эверард.

Денисон завернулся в плащ. Было холодно.

— Нет, — глухо сказал он. — Домой. Прошло так того времени. Даже если всего этого никогда и не было.

— Ну—ну.

У Эверарда тоже был угрюмый вид, он совсем не походил на счастливого спасителя.

— Да, этого никогда не было, — повторил он.

10

Кейт Денисон вышел из лифта своего дома в, Нью—Йорке, Его несколько удивило, что он забыл, как выглядит этот дом. Он даже не мог вспомнить номера квартиры, так что пришлось обратиться к помощи справочника. Детали, детали. Он попытался остановить дрожь в руках.

Синтия открыла дверь, едва он подошел.

— Кейт, — сказала она почти удивленно.

Он не нашелся, что сказать, и только спросил:

— Мэнс, предупредил тебя? Он обещал мне, что предупредит.

— Да. Неважно. Я не могла себе представить, что ты так изменился. Но это неважно. О мой дорогой!

Она втащила его в квартиру, закрыла дверь и прижалась к нему.

Денисон оглядел комнату. Он совсем забыл, какая она тесная. И ему всегда был не по душе вкус Синтии в выборе обстановки, но он не спорил с ней.

Уступать женщине, даже спрашивать ее совета — этому ему еще предстояло заново учиться. Будет нелегко.

Она подставила свое заплаканное лицо для поцелуя. Значит, вот как она выглядит! Нет, он не помнил. После стольких лет в его памяти остался только полустертый образ маленькой женщины со светлыми волосами. Он прожил с ней всего несколько месяцев… Кассандана называла его своей утренней звездой, дала жизнь троим его детям и все четырнадцать лет была готова исполнять любые его желания.

— Ох, Кейт, наконец—то ты дома, — сказал высокий тонкий голос.

«Дома, — подумал он. — Боже правый!»

РАССКАЗЫ

Поворотный пункт

Перевод А.

Бородаевского

— Будьте так добры, мистер, не могли бы вы угостить крекером моего дроматерия?

Не совсем те слова, которые ожидаешь услышать в момент, когда история меняет свой курс и вселенная никогда уже не будет такой, как прежде.

Жребий брошен… Сим победиши… А все—таки она вертится… Дайте мне точку опоры — и я переверну Землю…

Когда человек, наделенный воображением, вспоминает подобные исторические фразы, у него мурашки бегут по коже. Но слова, с которыми впервые обратилась к нам маленькая Миерна на одиноком острове, в тысяче световых лет от дома…

* * *

По всем статьям планета казалась подходящей. И все—таки с самого начала были симптомы, внушавшие опасения. Даже принимая во внимание, что голосовой аппарат туземцев очень близок к человеческому, мы никак не ожидали, что они заговорят на безукоризненном английском языке уже через пару недель. Причем абсолютно все. По—видимому, они могли бы научиться еще быстрее, учи мы их по продуманной системе. Следуя обычной практике, мы окрестили планету «Джорил», от местного слова «земля», но потом оказалось, что это значит не просто «земля», а «Земля» с большой буквы, а ее население разработало блестящую гелиоцентрическую астрономию. Хотя они были слишком вежливы, чтобы докучать нам, туземцы не воспринимали нас как что—то непостижимое. Они буквально сгорали от любопытства и пользовались малейшим случаем, чтобы засыпать нас самыми что ни на есть сложными вопросами.

После того как горячка первых дней устройства на новом месте прошла и у нас появилось время подумать, стало ясно, что мы натолкнулись на что—то заслуживающее самого пристального изучения. Прежде всего мы решили проверить некоторые другие районы, чтобы убедиться, что местная Данникарская культура не просто игра природы. Ведь в конце концов и на Земле еще в неолите народ майя имел отличных астрономов, а в аграрной Греции раннего железного века была разработана первоклассная, утонченная философия. Просмотрев карты, составленные при облете планеты, капитан Бэрлоу выбрал одинокий остров в семистах километрах к востоку. Был оснащен гравитолет и назначен экипаж из пяти человек.

Пилот — Жак Лежен. Инженер — я. Военный эксперт — капитан космического флота Солнечной Системы Эрнест Балдингер. Представитель Федеральной администрации — Уолтер Воэн. Торговый агент — Дон Хараши. Последние два считались главными, но и все остальные представляли собой высококвалифицированных специалистов в целом ряде областей планетологии. Не захочешь, да станешь, если приходится постоянно работать в чужих мирах.

Лежен выбрал лесную поляну милях в двух от деревни, протянувшейся по берегу просторного залива, и лихо посадил корабль. Отчаянный пилот этот Лежен!

— Ну вот и приехали.

Хараши встал во весь свой двухметровый рост и потянулся так, что суставы хрустнули. Это был человек мощного сложения, и лицо его с крючковатым носом носило на себе следы давних боев. Большинство служащих Торговой миссии — жесткий народ с практическим складом ума, точно так же, как работа в Федеральной администрации требует психологической тонкости, большего внимания к внутренним импульсам человека. Иногда это порождает конфликты.