9

Великий царь сел на постели. За занавесками слышался легкий шум.

Кассандана, царица, неслышно зашевелилась. Тонкая рука скользнула по его лицу.

— Что там такое, о солнце моего счастья? — шептала она.

— Не знаю.

Он пошарил под подушкой, где у него всегда лежал короткий меч.

— Ничего.

Ее ладонь скользнула по его груди.

— Нет, солнце моей души, — прошептала она, внезапно задрожав. — Что—то случилось. Твое сердце бьется, как барабан войны.

— Оставайся здесь.

Он встал с постели и откинул тяжелый полог.

Лунный свет лился с иссиня—голубого неба и падал на пол сквозь сводчатое окно. Он почти слепил, отражаясь от бронзового зеркала. Воздух холодил обнаженное тело.

Какой—то черный металлический предмет, на котором находился человек, осторожно дотрагивавшийся до тумблеров на пульте управления, внезапно, как тень, возник в воздухе.

Предмет беззвучно опустился на ковер, и человек сошел с него. Он был в шлеме и греческой тунике, крепко сложен и высок ростом.

— Кейт, — прошептал он.

— Мэнс!

Денисон выступил из темноты в лунный свет.

— Ты вернулся!

— Да не может быть! — иронически усмехнулся Эверард. — Скажи, нас могут подслушать? Не думаю, чтобы меня заметили. Материализовался прямо над крышей и спустился на антигравитаторе.

— За дверью стража, — сказал Денисон. — Но они не пойдут, пока я не ударю в гонг или не крикну.

— Хорошо. Одевайся.

Денисон выронил меч. Секунду он стоял, не двигаясь, затем у него вырвалось:

— Ты нашел выход?

— Возможно, возможно…

Эверард отвел глаза и принялся выстукивать дробь на панели управления.

— Послушай, Кейт, — сказал он, наконец. — Я тут кое—что придумал, но из этого может ничего не получиться. Мне нужна твоя помощь. Если все выйдет, как задумано, считай, что ты дома. Главное управление будет поставлено перед свершившимся фактом и закроет глаза на какое—то там нарушение правил. Если же затея сорвется, тебе придется вернуться сюда, в эту самую ночь и жить жизнью Кира до самой смерти. Способен ли ты пойти на это?

Денисон дрожал сильнее, чем в лихорадке.

— Наверно, — еле слышно ответил он.

— Я сильнее тебя, — напомнил Эверард, — и у меня с собой современное оружие. Если будет нужно, я доставлю тебя назад связанным. Пожалуйста, не заставляй меня прибегать к этому.

Денисон глубоко вздохнул.

— Не заставлю.

— Тогда остается надеяться, что боги будут на нашей стороне. Одевайся. Я объясню тебе все по дороге. Скажи этому году «прощай», и будем надеяться, что не «до свиданья», потому что, если все получится, ты его никогда больше не увидишь, да и никто другой тоже.

Денисон, направлявшийся в угол комнаты, где находилась его одежда, которую до утра должен был прибрать раб, остановился на полдороге.

— Что?!

— Мы попробуем переписать историю, — сказал Эверард. — Или, быть может, восстановить ее в том виде, как она существовала на самом деле. Не знаю. Пошевеливайся!

— Но…

— Говорю тебе, одевайся! Отдаешь ли ты себе отчет, что я появился здесь в тот же самый день, когда уехал отсюда, что в эту минуту я, раненный в ногу, карабкаюсь по холмам, только бы выкроить для тебя лишнее время? Быстрее!

Денисон принял решение. Лицо его находилось в темноте, но голос прозвучал твердо, хоть и негромко.

— Я должен проститься с одним человеком.

— Что?

— С Кассанданой, моей женой. Она была со мной… боже, уже четырнадцать лет! Она родила мне троих детей и выхаживала меня, когда я дважды умирал от лихорадки и сотни раз от отчаяния, а однажды, когда мидийцы находились у ворот Пасаргад она повела за собой женщин, и они вдохновили нас на сражение и победу… Дай мне пять минут, Мэнс.

— Ну хорошо, хорошо. Правда, за пять минут до нее и евнух дойти не успеет…

— Она здесь.

Денисон скрылся за пологом ложа.

Эверард так и остался стоять, пораженный.

«Ты ждал меня сегодня ночью, — подумал он,— и ты надеялся, что я смогу вернуть тебя Синтии, и все же ты послал за Кассанданой».

А потом, когда пальцы его онемели оттого, что он все крепче сжимал рукоять меча, внутренний голос сказал ему: «Заткнись, Эверард, ты просто лицемер и самодовольный ханжа».

Денисон вернулся быстро. Он оделся в полном молчании и сел на заднее сиденье скуттера.

Эверард включил тумблер пространства, скачок — и комната исчезла, теперь перед ними простирались освещенные луной холмы. Холодный ветер продувал путешественников насквозь.

— А сейчас — в Экбатану.

Эверард включил освещение и принялся манипулировать контрольными рукоятями, сверяясь с записями в блокноте.

— Эк… О, ты имеешь в виду Хамадан? Старую столицу Мидии?

В голосе Денисона звучало удивление.

— Но ведь сейчас это просто летняя резиденция царей.

— Я имею в виду Экбатану тридцать шесть лет назад, — сказал Эверард.

— Что?

— Слушай. Все историки будущего категорически утверждают, что рассказ о детстве Кира в изложении Геродота и самих персов — чистая легенда. Что ж, возможно, они и правы. Возможно, то, что произошло с тобой, — просто одно из тех искривлений пространства—времени, которые Патруль так тщательно старается выправить.

— Понятно, — медленно произнес Денисон.

— Ты бывал в свите Астиага достаточно часто, пока еще оставался его вассалом. Ты будешь указывать путь. Старик нам нужен самолично, предпочтительно один и ночью.

— Шестнадцать лет — долгий срок,— сказал Денисон.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если ты все равно хочешь изменить прошлое, зачем я нужен тебе именно сейчас? Ты можешь отправиться в то время, когда я правил всего год — достаточно для того, чтобы знать все относительно Экбатаны, но…

— Нет. Прости. Я не смею. Мы и так чертовски рискуем. Одному господу богу ведомо, к чему может привести вторичный эффект, который возникнет в мировой истории при таком изменении событий. Даже если у нас все получится, Патрулю ничего не стоит сослать нас обоих на отдаленную планету только за то, что мы пошли на подобный риск.

— Да… я понимаю.

— К тому же, — продолжал. Эзерард, — ты ведь не самоубийца! Ты что, и в самом деле хочешь, чтобы тебя, такого, какой ты есть в эту минуту, никогда не существовало?

Он закончил программирование на панели управления. Денисон, сидевший сзади, вздрогнул.

— Великий Митра! — произнес он. — Ты прав. Хватит говорить об этом.

— Тогда поехали.

С этими словами. Эверард нажал кнопку главного переключателя.

Скуттер завис над незнакомым городом, окруженным крепостной стеной. Ночь была лунная, однако город терялся во тьме. Эверард порылся в сумках притороченных к сиденью.

— Возьми,— сказал он. — Надень этот костюм, я тоже переоденусь. Ребята из отделения в Мохенджодаро подогнали их под наши размеры. Там, во втором тысячелетии до нашей эры, им самим приходится частенько так переоблачаться, ситуации возникают всякие…

Скуттер, разрезая ветер, повернул к востоку. Денисон показал Эверарду рукой вниз.

— Вот дворец. Царская опочивальня в восточном крыле.

Под ними виднелось массивное, менее изящное здание, чем дворец персидского царя в Пасаргадах. Эверард заметил среди осенней листвы белые скульптуры двух крылатых быков, оставшихся от ассирийцев. Окна были слишком узкие, в них невозможно влететь. Эверард выругался и направил машину к ближайшему входу. Двое конных стражников взглянули вверх и, увидев, что приближается к ним, завопили от ужаса. Лошади встали на дыбы и сбросили всадников. Скуттер разнес дверь в щепки. Еще одно чудо никак не повлияет на ход истории, ибо в эти века люди так же истово верили в чудеса, как в его, Эверарда, собственную эпоху — в витамины, и, возможно, с куда большим основанием. Они проехали по длинному коридору, освещенному светильниками, отбрасывающими на стены тусклый свет, мимо перепуганной насмерть стражи к царской опочивальне. Здесь Эверард вытащил меч и постучал эфесом в дверь.

— Теперь давай ты, Кейт, — шепнул он. — Ты лучше знаешь и индийскую речь, и как с ними обращаться.

— Открывай, Астиаг! — загремел Денисон. — Открывай посланцам великого Ахурамазда!

И к немалому удивлению Эверарда, человек за дверью послушно исполнил приказание. Царь Астиаг отличался не меньшей храбростью, чем любой из его подданных, но, когда этот коренастый мужчина средних лет с грубым лицом увидел перед собой двух существ в переливающейся одежде, с сиянием вокруг головы и крыльями за спиной, излучавшими свет, восседающими в воздухе на железном троне, он распростерся перед ними ниц.