ГЛАВА 18

В панике я вскакиваю со стула и наблюдаю за приближением Тео. Крейг понимает, куда направлено мое внимание, и выпрямляется в полный рост, поворачиваясь к «сопернику». Официант приносит наше вино, как только Тео подходит к нашему столику. Когда все в сборе, начинается самое неудобное в мире состязание по меренью пиписьками.

Тео и Крейг стоят лицом друг к другу, смотря глаза в глаза и прижимаясь грудь к груди. Они оказываются одного роста, но на этом любое сходство заканчивается. Во всех других возможных отношениях эти двое полные противоположности. Они день и ночь: один темный, другой светлый; один грубый, другой лощеный; один глубокий океан секретов, другой с душой нараспашку; один молчит, другой, наоборот, не затыкается, даже когда стоит.

Официант смотрит на меня, потом на двух ощетинившихся самцов. Разворачивается и уходит, не проронив ни слова. Нас окружают шепотки с соседних столиков.

– В чем бы ни была твоя проблема, дружище, может быть намного хуже, – напряженно чеканит Крейг.

Руки Тео по бокам сжимаются в кулаки. Он пристально впивается в меня глазами, в которых горит целая Вселенная.

Я медленно поднимаюсь, не опуская свирепого взгляда Тео, и подхожу к нему ближе. Упираюсь рукой в его широкую грудь. Его сердце стучит под моей ладонью.

– Тео, все в порядке, – успокаиваю его.

Низкое рычание покидает его легкие. Он обвинительно смотрит на Крейга.

– Да, он меня разозлил и поцеловал без моего разрешения. Спасибо за заботу, но я уже большая девочка. Справлюсь сама.

У Тео дергается левый глаз. Клянусь, если бы не моя рука на его груди, Крейг уже был бы грудой костей на отполированном деревянном полу.

– Что случилось, Валентайн? Язык проглотил? – ехидно бормочет Крейг.

– Заткнись, Крейг, – затыкаю его, лишь бы Тео не взорвался.

Это удивляет обоих мужчин. Они смотрят на меня, отвлекаясь от начала рукопашного боя.

– Вот что сейчас произойдет, – я нежно толкаю Тео. Это не сдвигает его с места, но я уверена, что смысл этого жеста ему понятен. – Ты отойдешь и возьмешь себя в руки, – перевожу взгляд на Крейга. – А ты сядешь и перестанешь быть придурком.

Когда никто не двигается, я ожесточаю свой голос.

– Быстрей, джентльмены!

Наступает длинная, тяжелая пауза, в которой Тео и Крейг просто таращатся друг на друга. Тестостерон опасно потрескивает в воздухе. Затем Крейг улыбается, словно ведущий игрового шоу, и занимает свое место. Он складывает руки на коленях, изображая спокойствие и невозмутимость, и поглядывает на Тео с вскинутой бровью, как бы говоря: «Твой ход, приятель».

Вибрируя яростью, Тео глубоко вдыхает. Его руки изгибаются, как будто зудят и желают свернуться вокруг горла Крейга.

Мне начинает казаться, что Крейг не такой умный, как он считает.

Но, в конце концов, Тео успокаивается, разворачивается на пятках и уходит. Я, наконец, выдыхаю, даже не понимая, что задерживала воздух в легких. Прикладываю руку к животу в тщетной попытке избавиться от чувства тошноты.

Наблюдая за ним, Крейг размышляет вслух:

– У тебя не особо большой опыт с мужчинами, не так ли?

Я фыркаю, изображая обиду, хотя его тон не обвинительный, скорее он просто высказал свое наблюдение.

– Это что-то должно значить?

– Это означает, что из всех чувств, которые твой друг Тео Валентайн испытывает к тебе, неприязнь определенно не является одной из них.

Крейг поворачивает голову и смотрит мне в глаза. Предупреждение в них вызывает у меня озноб.

– Будь осторожна, Меган. Самое опасное существо на Земле – человек с одержимостью. Нет предела тому, что он способен уничтожить в погоне за этим.

Можно было бы предположить, что после потенциально жестокой конфронтации ужин будет испорчен. Но Крейгу удается держать разговор на плаву, направляя его на менее подстрекательные темы, не связанные с его желанием попасть в мои трусики, или моим мертвым мужем, или неловким инцидентом с мускулистым немым, который хотел его убить.

Происходит небольшая заминка, когда он пытается налить мне вина в бокал. Мне не хочется пить, поэтому я быстро отказываюсь, сообщая, что выпиваю только дома. Уверена, его разрывает от любопытства почему, но он ничего не спрашивает. Вместо этого просит официанта запечатать бутылку, сказав, что передумал и заберет ее с собой.

Он не делает ни глотка этого вина. Как по мне, то он поступил достойно.

Но уже к той минуте Крейг перестает для меня существовать. С каждой секундой мое желание увидеть Тео распространяется по всему телу, как лесной пожар. К моменту оплаты счета за ужин я практически чешусь от нетерпения.

На выходе я блуждаю глазами в поиске Тео у бара, но его там нет.

Крейг везет меня домой, беспрерывно болтая под отвратительный ритм польки, орущий из его стерео. Он оставляет меня у входной двери, клюнув в щеку и пообещав позвонить.

Первое, что я делаю – скидываю каблуки и платье, после чего переодеваюсь в спортивный костюм. Затем босиком направляюсь на кухню и открываю бутылку вина. Подкрепленная стаканом жидкой храбрости, посылаю Тео сообщение.

«Земля в «Сумеречной зоне». Валяй, приятель со странностями».

Не проходит и тридцати секунд, как я получаю ответ.

«Он не принес тебе цветы».

В конце нет вопросительного знака. Это утверждение, а не вопрос, как будто ответ ему уже известен.

«Это не имеет никакого отношения к делу. Мы можем поговорить о том, что происходит?»

«Он не принес тебе цветы. И смотрит на тебя как на кусок плоти. Он даже поцеловал тебя, потому что знал, что я наблюдаю. Он никогда не будет заботиться о твоем сердце».

Это его способ объяснить свои поступки? Делаю глоток вина дрожащими руками. Перечитываю несколько раз его писанину, пытаясь решить, как лучше ответить.

Но я уже высказывала свои мысли. Он знает, что я сбита с толку и расстроена, но отказывается хоть что-либо мне объяснить.

– Я не могу этого сделать, Тео, – шепчу, читая его смс в последний раз. – Тут я умываю руки из этой чертовой неразберихи.

«Я отдала свое сердце давным-давно. С тех пор я уяснила, что некоторые открытые двери никогда не закроются. А двери, которые не могут открыться, никак не для меня».

Как я и предполагала, он хранит молчание. Его ответом становиться тишина.

Тео Валентайн – это дверь, которая останется закрытой навсегда.

Вечер хандры в состоянии излечить только ведерко мороженого и просмотр в постели старых фильмов. Несколько раз в течение ночи я чувствую, как меня тянет к окнам, но прижимаю подушку к лицу и дышу, пока желание посмотреть, нет ли Тео на пляже, не проходит.

То же самое происходит и в субботу. Обе ночи я сплю очень мало, но увиденные мною сны наполнены странными, тревожными образами.

В них я вижу свою свадьбу. Как иду по проходу к Кассу с букетом фиолетового душистого горошка в дрожащих руках. Но встречаюсь взглядом не с его небесно-голубыми глазами, когда он поднимает вуаль с моего лица, Они темные, как отражение луны на дне колодца, с плавающими тайнами и болью.

Еще я бегу по лабиринту высоких зеленых кустарников в лунном свете, следуя за кем-то, кого слышу, но не вижу. Шаги человека по влажной траве уверенные и быстрые, и с каждым поворотом я отдаляюсь от него все больше. В холодном ночном воздухе я выдыхаю белое облако, а сердце болезненно стучит, желая вырваться из груди. Я пытаюсь выкрикнуть его имя, но вместо этого горло покидает жалкий вой, похожий на печальный крик волчицы, ищущей свою потерянную половинку.

Мне снятся дети. Роддом с новорожденными, завернутыми в розовые и синие одеяльца. Я смотрю на них через окно, стучу кулаками по стеклу и кричу так громко, что пробуждаются призраки в радиусе километра.

Сны о денверских омлетах и лимонном пироге, о молниях в пустыне, о черных мощных машинах, проезжающих с ревом мимо меня на максимальной скорости.

И как часто бывает, мне снится кровь. Она просачивается в паутину трещин на асфальте, скользит по ладоням моих рук, тихо стекает по обнаженным бедрам во время моих рыданий. Я понимаю свою потерю еще до того, как гинеколог бормочет свои сожаления.

Я просыпаюсь, запыхавшаяся и потная, чувствуя, как будто что-то жизненно важное парит вокруг меня, чему я никак не могу внять. Когда звонит телефон, я все еще дезориентирована. Не глядя, отвечаю на звонок.