Глава двенадцатая

Боб задыхался. Ему казалось, что его горло так раздулось, что закрыло гортань. Он очнулся от дремоты в панике из-за того, что не мог дышать. Не мог дышать. Даже основной дыхательный инстинкт почему-то был забыт.

Он вскочил с дивана и неловко приземлился на колени; его рвало. В конце концов ему удалось сделать глубокий вдох и выдох. Он почувствовал, как после этого застучало его сердце, стараясь разнести достаточно кислорода по всему телу. Ещё две минуты он хрипел и стонал, пока не почувствовал себя в состоянии сесть и поздравить себя с тем, что он всё ещё жив.

В своей практике ему приходилось сталкиваться со случаями остановки дыхания во сне. Это было странное состояние, когда человек просто прекращал дышать, обычно во сне, среди ночи. Часто от этого можно было избавиться, просто повернувшись на бок или проснувшись — после этого дыхание восстанавливалось. Во время исследований было замечено, что некоторые пациенты могли не дышать на протяжении полных тридцати — шестидесяти секунд, после чего дыхание возобновлялось.

Сам же он никогда раньше не испытывал ничего подобного, и это было ужасно. Ещё более ужасно, чем ангина и изматывающий кашель, который до сих пор мучил его. Дышать, насыщать тело и мозг кислородом, — это основная потребность для любого живого существа. Лишившись этой возможности, человек невероятно быстро начинает паниковать. Без еды и питья можно обходиться в течение многих дней. Без кислорода человек не проживёт дольше двух минут.

Боб поднялся с пола и направился в ванную, кашляя и харкая. Он чувствовал себя больным и опустошённым. Поднявшись на лестницу, он почувствовал, как огни пляшут у него перед глазами. В ванной он посмотрел на себя в зеркало и чуть не упал в обморок.

Человек в зеркале совершенно не был похож на Боба Стронга. Он был измождённым, с серым лицом и тёмными кругами под покрасневшими глазами. Губы посинели. Он действительно в течение некоторого времени не дышал во сне. Он потёр ладонями свои холодные щёки, пытаясь вернуть лицу цвет — нормальный цвет.

Он снова кашлянул, забрызгав белую раковину красными и зелёными каплями мокроты.

— О, Господи, — простонал он. — Когда это закончится?..

Он медленно вернулся вниз, в гостиную. За окном ездили туда-сюда автомобили, люди проходили мимо, не подозревая о том, в каком тяжёлом положении он находится. В прежние времена о нём позаботилась бы его жена. Она бы закутала его в одеяла, подавала чай и всё такое. Она бы стонала и жаловалась на то, что все мужчины, когда заболевают, ведут себя, как младенцы, но она была способна заботиться о людях. Боб никогда не чувствовал себя таким одиноким, как сейчас, и ему отчаянно хотелось снова поговорить с ней. И она бы решила, что это так типично — то, что ему пришло в голову связаться с ней, только когда он заболел.

Он поднял телефонную трубку и упал на диван, согнувшись в очередном приступе кашля. Номер мобильного телефона бывшей жены был у него на быстром наборе, но какой смысл звонить ей сейчас? Она не придёт навестить его. Хотя она могла бы понять, что с ним происходит. Но, может быть, хорошо было бы просто услышать её голос. Хоть чей-нибудь голос.

Он подпрыгнул от неожиданности, когда телефон в его руке зазвонил.

— Алло?

— Боб, как ты, дорогой?

Боб крепче сжал трубку.

— Мама? Что-то случилось, почему ты звонишь?

— Я хотела узнать, приедешь ли ты на папин день рождения. Ты ведь помнишь, в следующем месяце ему исполняется восемьдесят, и мы планируем устроить приём. Все там будут. Я звонила тебе в больницу, но мне сказали, что ты заболел и ушёл домой. В чём дело?

— Не знаю, — ответил Боб. — Думаю, какая-то инфекция. Хотя я не уверен.

— Это не то, о чём говорили в новостях? Звучит ужасно.

— А что говорили в новостях?

— Эпидемия гриппа в Уэльсе. Как раз в твоём районе, дорогой.

— Я не слышал, — сказал Боб. Он почувствовал беспокойство и потянулся за пультом от телевизора, пока его мать продолжала говорить.

— Ты лечишься? Приготовил себе горячее питьё? Я всегда делала тебе напиток из мёда и лимона, помнишь? — её голос был таким тёплым; она никогда не прекращала думать о Бобе как о своём самом младшем мальчике и, всякий раз, когда он болел или был расстроен, она начинала говорить тем самым тоном, какой использовала, рассматривая разбитую коленку или идущую из носа кровь, когда он был маленьким. — Ты хорошо питаешься? Хочешь, чтобы я приехала? Может быть, я смогу помочь…

— Мама, мне тридцать восемь лет. Обо мне не нужно заботиться, — он сказал это более резким тоном, чем собирался, и тишина на другом конце провода дала ему понять, что мать заметила это. — Слушай, прости, но я действительно очень плохо себя чувствую. Сейчас не лучшее время.

— Именно поэтому кто-нибудь должен приехать, — сказала мать, немного смягчившись. — Ты нуждаешься в заботе, Боб. Я всегда это говорила. Мужчины никогда не могут позаботиться о себе должным образом, когда болеют.

— Нет, правда.

Родители Боба в прошлом году переехали из Ричмонда в Херефорд. Для их возраста это было достаточно большим шагом, но здоровье Роберта Стронга-старшего было слабее, чем он любил признавать, и идея переезда в бунгало выглядела вполне привлекательной. Мать Боба была родом из Херефордшира, и она всегда хотела вернуться туда жить из Лондона. И Боб подозревал, что не последнюю роль в принятии его родителями решения о переезде сыграл тот факт, что теперь они жили куда ближе к Кардиффу, где поселился он сам. От его дома до их нового бунгало был всего час езды, и теперь он понял, что никогда не навещал их так часто, как обещал поначалу, и, уж конечно, не так часто, как должен был.

— Как папа? — в конце концов спросил Боб, справившись с очередным приступом кашля.

— Прекрасно, — последовал ответ, хотя по тону голоса матери Боб понял, что всё не так хорошо, как она надеялась. — Ему всё ещё тяжело ходить, и, конечно, он не может подняться со своего кресла, бедняга.

Боб услышал чей-то голос, доносящийся из комнаты на заднем плане.

— Что это было?

— Это папа меня перебивает, дорогой. Он сказал, что, что бы ты ни делал, не становись старым.

— Это чушь! — голос отца просачивался с дальнего конца комнаты.

— Скажи ему, что с ним всё в порядке, — сказал Боб. — И что я буду счастлив, если мне удастся дожить до его возраста.

Он слушал, как мать передаёт его слова, и приглушённый ответ отца. Боб зажмурился и почувствовал ком в горле. Внезапно ему больше всего на свете захотелось снова увидеть своих родителей.

— И скажи ему, что я приеду на день его рождения, — хрипло добавил он. — На самом деле, как только мне станет лучше, я приеду вас навестить.

Голос матери теперь звучал веселее.

— Может быть, ты мог бы остаться у нас, хотя бы на одну ночь. Это было бы прекрасно.

— Да, я бы этого хотел. Я приеду на выходные.

— Это очень мило. Скажи мне, когда приедешь, чтобы я могла запастись продуктами. Твой отец сейчас не очень много ест — только куриный суп на обед — и я должна быть осмотрительной, так что я куплю продукты специально для тебя.

— Отлично.

— И выздоравливай скорее. Мне не нравится твой голос.

— Хорошо, мама. Спасибо.

— Я перезвоню тебе завтра. Береги себя, сынок.

— Да. Я люблю тебя. Пока.

Боб выключил телефон и откинулся на подушки. Он выкашлял полный рот густой, вонючей мокроты, и сплюнул её в носовой платок. Рвотные позывы становились всё сильнее, их уже трудно было игнорировать.

Чтобы отвлечься, он включил телевизор. На одном канале шла передача об агентах по продаже недвижимости, на другом тоже что-то подобное. Он снова переключил канал и на этот раз попал на сводку новостей.

Так называемая эпидемия гриппа была основной темой новостного выпуска. Конечно, упоминание об этом было в середине второй сводки, потому что со всех концов Великобритании поступали отчёты о резком увеличении количества жалоб на болезни дыхательных путей. Уловив это, Боб сел на диване и стал внимательно слушать.

— …и представитель Министерства здравоохранения сообщил, что ещё слишком рано, чтобы судить, является ли это серьёзной эпидемией гриппа.

Изображение на экране сменилось; теперь показывали младшего министра здравоохранения (Боб не потрудился посмотреть на его имя, которое появилось в нижней части экрана), стоящего на фоне здания Парламента.