Курс — на реки Германии

Никто еще не предупреждал нас о предстоящем наступлении, не ставил флотилии связанных с ним задач, а подготовка к нему в первые дни нового, 1945 года становилась в прифронтовой полосе все заметнее. К переднему краю подтягивались по ночам войска, артиллерия, танки. На нашем ФКП появлялись армейские командиры и предупреждали, что придется «немножко потеснить матросиков» — приказано временно разместить часть по соседству с зимовавшими на берегу корабельными командами. В густых лесах вырастали прикрытые еловыми ветками штабеля снарядов. По всему чувствовалось — для сокрушительного удара по врагу накапливается громадная сила.

Наши плавбатареи, которые со своих зимних стоянок простреливали расположение противника на глубину до 10 километров, также получили по три боекомплекта. Корабли же могли возобновить активные боевые действия только после вскрытия рек.

Где будет к тому времени фронт? На каких водных рубежах понадобится боевое содействие флотилии сухопутным войскам? Мы с Балакиревым и Колчиным прикидывали на картах возможные варианты использования наших сил. Оперативный простор виделся широчайший. Протяженность Одера только от Бреслау до Штеттина (ныне Вроцлав и Щецин) — многие сотни километров. И сотни же километров — путь по рекам и системе каналов от Вислы до Шпрее, к центру Германии. А днепровские корабли могли пригодиться также и в низовьях Вислы и даже в прибрежных водах Данцигской бухты — допускали мы и это.

12 января я был вызван в Москву. Как гласила телеграмма начальника Главного морского штаба — для доклада наркому о состоянии флотилии и ее готовности к ведению дальнейших боевых действий.

Адмирал Н. Г. Кузнецов принял меня 15 января. В прошлый раз я был у него с докладом в ноябре сорок третьего, когда Днепровскую флотилию, только что возрожденную, представлял ее передовой отряд, находившийся на колесах, в пути с Волги на Десну. Теперь она, насчитывающая более ста вымпелов, стояла в бассейне Вислы, готовая двинуться дальше. Наверное, нарком не мог не оглянуться мысленно на пройденное.

— На Березине, на Припяти и под Варшавой, — сказал Николай Герасимович, — днепровцы воевали смело, напористо. Армейское командование действиями флотилии довольно, и это самая большая ей похвала.

По ходу моего доклада Н. Г. Кузнецов задавал много вопросов о практике взаимодействия с сухопутными войсками. Когда я перешел к дальнейшим возможностям флотилии, он решительно подчеркнул:

— Вашу передислокацию на реки Германии подтверждаю безоговорочно.

У нас уже разрабатывалась директива Военного совета флотилии о действиях на этих реках, а также в низовьях Вислы, и нарком проявил к изложенным мною соображениям большой интерес. Ряд вопросов предстояло решать или выяснять в управлениях. Нарком приказал после этого, перед отъездом, еще раз явиться к нему.

На следующее утро я узнал, что наши войска перешли в наступление. Началась Висло-Одерская операция 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, явившаяся как бы могучим запевом зимнего наступления Красной Армии на гигантском фронте от Балтики до Карпат.

События развивались стремительно. 17 января была освобождена Варшава. Включение в активные боевые действия нашей флотилии не зависело от того, где находится командующий. То, что она могла сделать своей артиллерией, я знал, сделают и без меня (цели плавбатареям были назначены заблаговременно, все расчеты произведены, репера пристреляны). Но сидеть в такое время вдали от флотилии было тягостно, и я старался поскорее закончить московские дела.

Начальник Главного морского штаба вице-адмирал В. А. Алафузов согласился с нашим предложением о создании на флотилии 3-й бригады кораблей на основе отдельного дивизиона, стоящего пока в Пинске. Выяснялась возможность перебросить к нам в качестве артиллерийских кораблей несколько быстроходных десантных барж, поступавших по ленд-лизу.

Очень детально вникал в наши дела и нужды начальник управления боевой подготовки вице-адмирал С. П. Ставицкий, давая добрые советы. Когда я поделился своими опасениями насчет того, что продвижение кораблей может задержать расчистка фарватеров, перекрытых взорванными мостами, Ставицкий заметил:

— Думаю, где-то за этими взорванными мостами, на чистой воде, окажутся брошенные противником речные суда, хотя бы самоходные баржи, которые смогут на какое-то время вас выручить. Там, где пока нельзя провести корабли, перебрасывайте вперед экипажи и орудия, а боезапас к вашим калибрам найдется у армейцев. К такому варианту тоже надо готовиться.

Беседы со старшими флотскими начальниками, естественно, не могли охватить всего, что потребовалось от флотилии в наступавшие последние месяцы войны. Но с предельной отчетливостью входило в сознание, что воевать нам выпадает там, где мера ответственности особая. На это настроил и заключительный разговор в кабинете наркома.

— Какие перед вами открываются оперативные перспективы, вы понимаете, — говорил Николай Герасимович Кузнецов. — Но помните и о том, какая у флотилии миссия. Очевидно, днепровцам первым из соединений Военно-Морского Флота предстоит вторгнуться в пределы Германии и, возможно, доведется принять участие в боях за Берлин. Подумайте только — за Берлин!.. Какова честь представлять в таком сражении наш флот. Не каждое столетие такое бывает…

Чуть помолчав, народный комиссар добавил:

— Вряд ли смогу быть в это время с вами… А жаль!..

19 января я вернулся на флотилию. Корабли, как и неделю назад, стояли скованные льдом в затонах Западного Буга. Орудия плавбатарей уже умолкли. Балакирев доложил, что за два дня они выпустили по назначенным целям 3000 снарядов и, по отзывам армейцев, стреляли неплохо. Потом линия фронта, сдвигаясь на запад, вышла за пределы их дальнобойности.

Флотилия сразу оказалась в тылу, и днепровцы очень это переживали, хотя и понимали — весну не подгонишь.

До вскрытия Бута оставалось месяца полтора. Но готовить для кораблей первую базу на Висле было уже пора. Об этом думали и в Москве. Пришла телеграмма наркома, предписывавшая принять меры к развертыванию передовой операционной базы в только что очищенной от гитлеровцев крепости Модлин.

Модлин, стоящий у впадения в Вислу Западного Буга, находился на разграничительной линии 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Получалось, что наше выдвижение туда нужно согласовывать с двумя командующими. Маршалам Г. К. Жукову и К. К. Рокоссовскому были посланы соответствующие телеграммы. В телеграмме Рокоссовскому, с которым не раз обсуждались перспективы флотилии на завершающем этапе войны, я добавил несколько строк относительно возможных ее действий в низовьях Вислы и в районе Бреслау на Одере.

Маршал Рокоссовский, сообщив, что возражений насчет Модлина не имеет, живо откликнулся на мои соображения о возможных районах боевого использования кораблей. Условия действий флотилии в полосе фронта, отмечал он, интересны и рассмотреть их желательно немедленно. Высказал маршал и такую мысль: в Берлин от Бреслау по Одеру путь прямой, но по Висле может оказаться ближе.

Ответа маршала Жукова ждал с некоторым волнением. С его приходом в штабе 1-го Белорусского фронта почти все осталось по-прежнему. У меня давно сложились наилучшие служебные отношения с начальником штаба М. С. Малининым. Но как относится к флотилии, к ее выдвижению на Вислу и дальше новый командующий, я еще не знал. Запрос о базе в Модлине должен был это прояснить.

Маршал Жуков ответил лаконично и определенно: «Разрешается».

В Модлин был перенесен наш флагманский командный пункт. В казарменных зданиях во внутреннем дворе крепости, построенной в прошлом веке русскими военными инженерами, разместились штаб, политотдел и службы флотилии. Со стен Модлина мы увидели Вислу — замерзшую и оставшуюся здесь, в среднем ее течении, уже позади у наших наступающих войск.

Днепровцам не довелось сражаться на Висле за Варшаву. Но боями за нее были и те, в которых флотилия участвовала осенью и в начале зимы севернее польской столицы, и члены экипажей всех действовавших там кораблей получили медаль «За освобождение Варшавы». Десятки днепровцев были удостоены также наград Польской Народной Республики.