— Эм… Сожаление? — предположил Чимин, вызывая смех у аудитории и самодовольно скалясь, чтобы скрыть бурю внутри.

— Сожаление? — удивляется преподаватель. — Отнюдь. Совсем не сожаление испытывает насильник, совершая акт насилия над другим человеком.

Чимин свёл брови на переносице, погружаясь в мир собственных ощущений. Что он чувствует сейчас, сделав самое мерзкое в жизни? Это… Сожаление? Или всё же нет?

— Удовлетворение.

Вовсе нет. Никакого удовольствия Чимин не получил от этого. Какая-то лживая психология.

— Агрессию.

Возможно, только чуть-чуть. Этого нельзя отрицать, потому что синяки на теле девушки сейчас всё ещё горят под одеждой, принося боль.

— Возбуждение.

Чимин запутался. В своих собственных чувствах. Имело ли место возбуждение? Скорее да, чем нет. Потому что чувствовать под собой горячее тело, не имеющее возможности сопротивляться, почему-то было невыносимо приятно. До жжения где-то пониже живота.

— Желание продолжать.

Вот это уже чистой воды правда. Хотелось продолжать. Причинить ещё больше боли. Заставить скулить, по-блядски закусывая губу. Не отпускать, когда сознание уплывает. Оставить свои метки ярче… Больнее.

— Вы не найдёте насильника, который будет сожалеть. Поэтому, Пак Чимин, ваши предположения неверны, — обратился к нему преподаватель, поворачивая голову и делая шаг навстречу аудитории. — Как вы думаете, как происходит изнасилование?

Снова заставляя замереть с нечитаемым выражением лица. Глубоко вдохнуть прежде, чем заговорить. Хрипло. Гортанно. Почти низко.

— Вы уверены, что хотите знать моё мнение? — задал вопрос, поправляя волосы назад заученным жестом и украдкой поглядывая на Ын Ха. Ему показалось, что она вздрогнула. — Я считаю, что глупо называть изнасилованием процесс, когда один хочет, а другой — нет. Когда один сильнее, а другой сопротивляется. Только тогда это изнасилование? Согласитесь, тогда таких преступлений совсем мизерное количество?

— К чему вы клоните? — спросил преподаватель, скрещивая руки на груди и опираясь на кафедру.

— Это ведь совсем нечестно, считать насилие насилием только при наличии сопротивления? — продолжал размышлять Чимин, замечая, как аудитория затихла, внемля его словам. — Давайте поговорим о проституции…

— О тебе, что ли? — с задних парт донёсся женский голос, полный презрения, но Чимин не обернулся даже. Он привык не обращать внимания на оскорбления. Потому что это правда. А на правду не обижаются.

— Попрошу не оскорблять, — подал голос преподаватель, заинтересовавшийся предположениями студента. — Продолжайте.

— Почему нельзя назвать изнасилованием то, что происходит в публичных домах? Схема немного меняется, но смысл тот же, — продолжал Чимин, шумно выдохнув. — Тот, кто хочет, — насильник, в любом случае. Тогда почему нельзя назвать жертвой того, кто вынужден хотеть? Подумайте об этом. У этого человека просто забрали возможность сопротивляться, но он всё та же жертва. Разве нет? — спросил, ожидая ответа преподавателя.

Но тот молчал.

— Шлюхи сами выбирают быть жертвами, скажешь нет? — задала вопрос студентка. Та самая, которая пыталась оскорбить Чимина в прошлый раз.

Сейчас он оборачивается и презрительно хмыкает. Кто бы говорил! Это была одна из его клиенток. Когда-то она порвала ему губу, и он отказался от её вызовов. Вот теперь и бесится.

— Никто не становится жертвой по собственной воле, Ким Бона, — вмешивается преподаватель. — Ваши мысли, Пак Чимин, очень занимательны. Я тоже задумался об этом, потому что вы правы. Все люди, которым навязали чужую волю, являются жертвами насилия. Если копнуть глубже и уйти от темы непосредственно сексуального насилия, то можно сказать, что родители, отправляя вас в школу и заставляя учиться, тоже совершают насильственные действия над вашим мозгом, заставляя его работать в том или ином направлении. Таких примеров множество. Я тоже сейчас, скорее всего, насильник, поскольку заставляю вас сидеть здесь и слушать лекцию. Это тоже своего рода насилие. Поэтому мы все ему подвергались или продолжаем подвергаться. Это происходит непроизвольно и у нас нет возможности этому помешать. Стоит обратить ваше внимание также и на то, что самое потрясающее насилие — отнюдь, не сексуальное. Нас заставляют жить, это самое большое насилие в мире, — наставительно говорит преподаватель. — Пак Чимин, спасибо за интереснейшую точку зрения, — подходя к кафедре и делая какие-то пометки в своём блокноте.

Ын Ха совсем побледнела, когда преподаватель поднял свой взгляд на студентов, словно выискивая следующую жертву. Он искал того, на кого обрушить шквал вопросов. Кто будет следующим? Девушка была готова молиться всем существующим и несуществующим богам, чтоб только это была не она…

— Раз мы уже заговорили о жертвах, как думаете, что чувствуют они? — спросил преподаватель, словно сканируя аудиторию и останавливая свой взгляд на девушке, опустившей голову слишком низко. — Чон Ын Ха, — проговорил слишком громко, заставляя толпу мурашек пробежаться по спине. — Вас не было на прошлой паре, вам уже лучше?

— Да, — безжизненным голосом ответила она, поклонившись и чувствуя на себе взгляд Чимина, отчего становилось ещё паршивее, хотя куда уж ещё?..

— Скажите, как вы думаете, что чувствует жертва изнасилования? — задал преподаватель вопрос, заставляя всех в аудитории замолчать.

— Б-боль, — выдавливает девушка, почти теряя сознание. Потому что она тоже это чувствовала. Не только физически, но и морально.

Ей казалось, что преподаватель знает. Что на задних партах шепчутся о ней. Казалось, что все вокруг в курсе случившегося и смеются над её слабостью.

— Совершенно верно, — щёлкает пальцами профессор, будто входит во вкус. — Боль. Такую, что кажется, она не утихнет никогда. А ещё стыд. Зачастую, сексуальному насилию подвергаются девушки, не имевшие ранее сексуальных отношений. Поэтому стыд преследует жертв. Им кажется, что можно было что-то предпринять и тогда ничего бы не произошло. Из этого следует чувство вины. Жертвы считают себя виноватыми в случившемся, хотя на самом деле это не так. Им кажется, что, не выйди она на улицу так поздно, не одень ту или иную одежду, не сделай она такой яркий макияж, ничего бы не было. Вы тоже так считаете? — обращается к Ын Ха преподаватель, будто бы не замечая, как она бледнеет с каждым его словом.

Потому что он говорит правду. Каждое слово будто о ней. Будто выуживается из глубин её израненной душонки.

— Я? — испуганно. — Нет, не считаю.

— Правильная позиция, — хвалит профессор Им. — Обоснуйте её, пожалуйста.

— Я… — начала девушка, шумно выдыхая и с силой сжимая ладошками края стола, за которым сидела. — Я считаю, — робко и тихо. — Что жертвы вовсе не провоцируют на насилие, потому что, — сглатывая ком и прикрывая на секунду глаза от режущей боли внизу живота. — Чем они могут провоцировать? Тем, что выходят на улицу? Ну да, это очень провоцирует, — её голос становился твёрже, хотя забитое выражение лица никуда не делось. — Мне кажется, что вовсе не жертвы виноваты, а насильники. Потому что не умеют себя контролировать. Не каждый ведь набрасывается на девушек? Профессор Им, вы ведь не набрасываетесь на студенток, хотя они мельтешат перед вашими глазами каждый день, — понимая, что уже, возможно, перегибает палку, но не останавливаясь. — Насильники… это не люди, профессор. Потому что людям не позволено причинять другим людям боль.

Она не видит, как в конце аудитории нервно заламывает пальцы Чимин, слушая её отчаявшийся голос. Это он сделал её такой.

— Вы правы, — вздыхает преподаватель, проникаясь до глубины души её словами. — Но, тем не менее, мы не можем так сходу определить насильника, потому что все они выглядят абсолютно нормально. Возможно, это ваш сосед по лестничной площадке. Продавец в магазине. Это может быть кто угодно. Даже сейчас… Я не могу поручиться, что в этой аудитории его нет.

В этой аудитории его нет.

Ын Ха прижала к себе руки, стараясь сдержать дрожь. Стараясь не дать Ему возможности насладиться её бессилием.

Больше никогда.

Заиграла лёгкая и непринуждённая мелодия, оповещая об окончании пары. Студенты начали шуметь, предчувствуя перерыв, и профессор не собирался мешать им: