Глава тринадцатая
Когда все изменилось, больше всего его поразило, как мало все изменилось. Между завершающейся реконструкцией и поднимающейся волной научных проектов Пракс порой днями и неделями не заглядывал в новости. Обо всем, что происходит с человечеством, он узнавал из чужих разговоров. Услышав, что управляющий совет объявляет о нейтралитете, он решил, что речь об ограничениях поставок газа. Он даже не знал, что идет война, пока ему не сказала Карвонидес.
Ганимед уже слишком много знал о том, что значит быть полем битвы. Слишком свежи были воспоминания в коллективной памяти, шрамы еще не зажили. После последней вспышки насилия раскопали еще не все забитые льдом коридоры — еще до врат, до открытия тринадцати сотен новых миров. Никто не хотел повторения. И поэтому Ганимед объявил, что не имеет значения, кто правит, до тех пор, пока можно продолжать исследования, ухаживать за людьми в больницах, жить своей жизнью. Всеобщее «Мы заняты, вы там сами как-нибудь решите, что делать со вселенной».
А потом... ничего. Никто не претендовал на них, не угрожал. Никто не сбрасывал на них ядерные бомбы, либо те просто не достигли цели и не попали в новости. Поскольку Ганимед обеспечивал себя продовольствием, никто не переживал по поводу голода. Пракс беспокоился о финансировании исследований, но прекратил попытки говорить об этом после того, как от него несколько раз отмахнулись. Все ждали. Не высовывались, делали то, что и всегда, и надеялись, что никто не заметит.
И потому ежедневный маршрут Пракса между его норой, школой Мэй и работой остался до странности неизменным. С тележки на станции всё так же продавали жареную кукурузу и горький чай. По понедельникам всё так же проходили встречи проектных команд. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили и умирали, и их анализировали так же, как всегда, будто никто не калечил Землю. Или не убивал ее.
Когда на углах стали появляться люди в комбинезонах Вольного флота, никто ничего не сказал. Когда корабли Инароса стали требовать пополнения запасов, их чеки добавили в список одобренных валют и подписали контракты. Когда лоялисты, кричавшие о поддержке Земли, замолчали, никто не говорил об этом. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда будет продолжаться, пока это устраивает Вольный флот. Может, Марко Инарос — о котором Пракс никогда не слышал до падения метеоритов — и не контролировал базу, но усердно отсекал тех, кто контролировал, пока структура управления не приняла нужную ему форму. Плати дань Вольному флоту и живи на свое усмотрение. Взбунтуйся — и умрешь.
Так что все шло по-прежнему, и в то же время иначе. Напряжение ощущалось везде. В каждом разговоре, даже самом будничном. И порой оно прорывалось странным образом. Например, при просмотре результатов испытаний.
— Хрен с этими испытаниями на животных, — сердито сказала Карвонидес. — Забудьте о них. Всё готово к производству.
Хана скрестил руки, зло уставившись на нее. Смущенный Пракс мог лишь углубиться в отчет. Штамм 18, последовательность 10 дрожжевых грибов показывал очень хорошие результаты. Показатели сахара и белка даже чуть выше ожидаемого. Жиры в пределах погрешности. Это успех. Но...
Кабинет Пракса был тесным и скудно обставленным. Первый кабинет во время его работы на комитет по реконструкции, тот самый, что он занял, когда привез Мэй с Луны. Другие уже переехали в просторные помещения с бамбуковыми панелями и освещением расширенного спектра, но Праксу здесь нравилось. Знакомое всегда успокаивало. Если бы Хана и Карвонидес работали в другой секции, сидели бы сейчас на диване или в мягких креслах. Лабораторные стулья в кабинете Пракса не поменялись с первого дня после его возвращения.
— Я... — начал Пракс и закашлялся, опустив взгляд. — Я не вижу причин нарушать протокол. Это представляется мне... э-э-э...
— Абсолютно безответственным? — перебил Хана. — Ты ведь это хотел сказать?
— Безответственно сидеть на этих результатах, — вспыхнула Карвонидес. — Два дополнения к геному, пятьдесят поколений — то есть менее трех дней — и у нас будут образцы, превосходящие хлоропласты по части производства сахара на свету. Плюс белки и микроэлементы. Если использовать их как защиту реактора, можно отключать переработчик.
— Это преувеличение, — заявил Хана. — И это протомолекулярная технология. Если ты думаешь...
— Нет! В 18-10 нет буквально ничего от инопланетного образца. Мы посмотрели на протомолекулу и придумали, как обойтись собственными силами. Здешняя ДНК. Здешние катализаторы. Ничто, имеющее хоть какое-то отношение к Фебе или кольцам, или Илосу, Ро или Нью-Лондону даже не прикасалось к ним.
— Это... э-э-э, — протянул Пракс, — тем не менее, это не означает, что они безопасны. Протокол испытаний на животных...
— Безопасны? — накинулась на него Карвонидес. — На Земле люди умирают от голода. Насколько они в безопасности?
Ого, подумал Пракс. Так это не гнев. Это горе. Горе Пракс понимал хорошо.
Хана подался вперед, сжав кулаки. Но прежде, чем он успел что-то сказать, Пракс поднял руку. В конце концов, он тут главный. Время от времени можно и воспользоваться своими полномочиями.
— Мы продолжим испытания на животных. Это более научно.
— Мы можем спасти жизни, — голос Карвонидес стал мягче: — Одно сообщение. У меня есть подруга в комплексе Гуандун. Она сможет их воссоздать.
— Я не буду это обсуждать, — Хана так резко захлопнул за собой дверь, что защелка не выдержала, и дверь снова распахнулась, будто кто-то невидимый вошел, чтобы занять его место.
Карвонидес сидела, положив руки на стол Пракса.
— Доктор Менг, прежде чем вы скажете «нет», вам стоит пойти со мной. Вечером будет встреча, всего несколько человек. Выслушайте нас. И если вы не захотите помочь, я больше не стану говорить об этом. Клянусь.
В ее темных глазах отсутствовала граница между радужкой и зрачком. Пракс вернулся к отчету. Вероятно, она по-своему права. Гибрид 18-10 — не первые дрожжи, модифицированные радиопла́стами, а многомесячные испытания на животных гибрида 18-08 и большей часть гибрида 17 не выявили значимых побочных эффектов. Учитывая ситуацию на Земле, риск, что 18-10 имеют нежелательные свойства, совершенно точно ниже опасности голода. У Пракса засосало под ложечкой. Он хотел уйти.
— Они запатентованы, — он слышал в собственном голосе виноватые нотки. — Даже если с этической стороны мы могли бы отдать их, юридические последствия, не только для нас, для всей лаборатории, будут...
— Просто приходите нас послушать, — сказала Карвонидес. — Вам ничего не нужно будет говорить. Можете вообще молчать.
Пракс фыркнул, как рассерженная крыса.
— У меня есть дочь, — сказал он.
Она помолчала.
— Конечно, сэр. Я понимаю.
Она встала, провезя стулом по полу. Дешевый звук. В груди билось желание что-то сказать, но пока он искал слова, Карвонидес уже ушла. Она закрыла дверь мягче, чем Хана, но как-то более окончательно. Пракс посидел, поскреб руку, хотя она не чесалась, и закрыл отчет.
Остаток дня Пракс заполнил собственной работой в гидропонных лабораториях. Его новым проектом был модифицированный папоротник, предназначенный для очистки воздуха и воды. Растения стояли ровными рядами, листы колыхались на постоянном, хорошо отрегулированном ветерке. Такие зеленые, что казались черными, они пахли знакомо и приятно. Встроенные сенсоры собирали данные со вчерашнего дня, и он просмотрел их, будто сидя со старым другом. Растения гораздо проще людей.
Закончив все дела, он забежал в свой кабинет, ответил на десяток сообщений, просмотрел встречи, назначенные на завтрашнее утро. Ежедневная рутина. То же, чем он занимался до падения метеоритов. Своего рода ритуал.
Однако сегодня он сделал лишний шаг, наложив административный запрет на данные по гибриду 18-10. Пракс старался не раздумывать, почему так поступил. В голове билась смутная мысль — нужно показать, что он сделал все возможное. Он и сам не знал, перед кем собрался защищаться, и не хотел думать об этом.
По пути к станции «трубы» он ощущал беспокойство. Светлые плиточные стены, арочный потолок над платформой — ничего не изменилось. Однако они казались зловещими из-за мыслей, крутившихся в его голове. Ожидая свой экспресс, он купил кулек жареных бобов с оливковым маслом и солью. Продавец-землянин отрастил бороду и длинные волосы, чтобы походить на большеголовых астеров. На темной коже его рук и шеи татуировки АВП выделялись не так сильно. Мимикрия, подумал Пракс, когда звонок возвестил о прибытии экспресса. Вероятно, неплохая идея. Интересно наблюдать, как человечество использует стратегии, повсеместно встречающиеся в живой природе. В конце концов, мы и есть часть природы. Хищники.