Тяжело думать, что прошёл ровно год с тех пор, как я расстался с ней. Мне это не приходило в голову, но бог знал, что было бы иначе, будь на её месте Джулиан.

И он не имел ни малейшего понятия, что я чувствовал… Боже, это была лажа. Если я хотел, чтобы он был со мной открытым, то должен был отвечать тем же. Он не был глупым. Он должен был знать, что меня к нему влечёт. Но помимо этого? Откуда ему знать? Я говорил ему, что он сексуальный, красивый… плевать. Но действия говорили громче слов, а я дерьмово ему это показывал.

Я мысленно содрогнулся, вспоминая времена, когда приходил домой утром в той же одежде, в которой был прошлым вечером, когда говорил ему, что пойду в бар.

Я не мог сказать, что жалею об этом. Я полагал, что это была одна из тех ошибок — или несколько — через которые я должен был пройти, прежде чем принять то, чего хотел. И это не была ни одна из тех женщин, которую я трахал после своей первой ночи с Джулианом.

Даже так, он всё видел. Он знал, что я делаю. Он видел меня скорее натуралом, чем… кем-либо другим. Чёртовы ярлыки. Но я не винил его. Я просто должен был это изменить. Я должен был показать ему, что изменилось.

Затем решать должен будет он.

— Ноа, пора вставать.

Нет, чёрт возьми.

— Ещё час, — я перевернулся и зарылся головой в крайне мягкую гостиничную подушку. — Как ты вообще попал в мою комнату?

— Ты имеешь в виду номер? — фыркнул он, и я почувствовал, как прогнулась кровать, когда он сел. — Как у твоего преданного личного помощника, у меня есть запасной ключ. Полагаю, ты уже забыл.

«Наверное».

— Который час? — сонно проворчал я.

— Три. Я вызвал машину, надеюсь, ты не против.

— Хорошо, — я зевнул и потянулся. — Как мой раб, ты можешь быть хорошим мальчиком и сделать мне массаж?

— Ты сказал бы это обычному помощнику? — парировал он.

Туше. Не сказал бы.

— Это объяснило бы, почему Майкл засунул язык тебе в горло, — пробормотал он.

Это вызвало у меня смех.

— Не было никакого языка, малой, — он был милым, когда ревновал. В отличие от меня. Я был просто придурком. — Хорошо, дай мне десять минут, потом встретимся внизу. Мне нужно смыть в душе усталость от перелёта.

Через час мы приехали на Монмартр, и нас высадили внизу холма, перед Сакре-Кёр. Большой храм был расположен на высочайшей точке Парижа, и я не сомневался в Джулиане, когда он говорил мне, что отсюда четыреста ступенек наверх. Девяносто, чтобы добраться до вершины холма, затем триста в храме, чтобы подняться на смотровую площадку в главном куполе.

— Интересно, сколько это заняло бы этажей, — произнёс я, когда мы начали подниматься. Повсюду были туристы и продавцы, и на каждой площадке кто-нибудь пытался продать нам дерьмовые пластмассовые сувениры.

— Ну… — Джулиан прищурился, глядя наверх. — Если мои подсчёты верны, должно быть около… двадцати восьми этажей? В смысле, отсюда до верха.

— Тогда должно быть весело, — я перевернул свою бейсболку козырьком назад и закатал рукава своей майки. — Попотеем, а?

Он не казался развеселённым, но последовал за мной, когда я ускорился до бега. Это никак не могло его удивить. Я оделся в спортивные штаны и кроссовки, и он жил со мной достаточно долго, чтобы всё понимать.

Через пару минут мы добрались до храма, и пока восстанавливал дыхание, я представлял, как мои родители ходили здесь несколько десятилетий назад. Я мог представить, на что она указывала, прося папу сделать фотографии. Деревья, ошеломляющий вид, сам храм, широкая лестница и бесчисленные углы.

— Это официально, — задыхаясь, произнёс Джулиан. — Я ненавижу брусчатку.

Я хохотнул и опустил взгляд на него, видя, как он согнулся.

— Это были только первые девяносто ступенек, малой. Ты уже выдохся?

Он проигнорировал это.

— Мне действительно нужно бросать курить.

— Лучшее, что ты сказал за весь день, — я похлопал его по спине и поднял взгляд на храм. — Идём. Давай поднимемся в тот купол, прежде чем зайдём в храм, — у меня было ощущение, что я не буду заинтересован в тренировке, как только увижу обстановку и откопаю в голове ещё больше воспоминаний о родителях.

Слева от Сакре-Кёр был вход для тех, кто хочет подняться прямиком наверх. Я убедился, чтобы у меня была наличка для оплаты входа, и мы застряли в очереди на добрых полчаса.

— Я рад, что мы пришли, — я закинул руку ему на плечи и немного облокотился на него. — Может, на следующую годовщину мы съездим туда, где были на медовом месяце Миа и Джеймс.

Джулиан сморщил нос и поднял взгляд на меня.

— Ты хочешь посетить место, где мои мама и папа подражали кроликам?

Ладно, это я не продумал. Я просто думал, что это было мило, вся эта дань. И так было лучше, чем разговаривать с каким-то случайным захоронением в Питтсбурге. Они даже не были там похоронены. Или ещё где-либо.

Если я правильно помнил, Миа и Джеймс всё равно были в каком-то романтическом круизе. Это было бы иначе, чем смотреть достопримечательности Парижа.

— Не бери в голову, — я почесал нос. Слава богу, мы были почти на месте.

— Но мне нравится идея, — он толкнул меня плечом. — В следующем году я хотел бы побывать в том месте, которое для них что-то значило.

Я улыбнулся и кивнул подбородком.

— Я тоже.

Наконец очередь дошла до нас, и я заплатил за вход, после чего нас пропустили на какую-то чертовски узкую винтовую лестницу. Господи, я едва влезал. Ещё на несколько дюймов уже, и она была бы такой же ширины, как мои плечи. Всё было сделано из камня, и вопрос о беге не стоял.

— Ты иди первым, — я прижался к стене, чтобы он мог пройти, что он сделал с недоумённым взглядом. Я усмехнулся и пожал плечами. — Хочу насладиться видом, — в конце концов, окон было мало.

У клаустрофоба может быть истерика.

— Казанова, — пробормотал он.

Я рассмеялся, что отразилось от стен эхом.

— Только с тобой, малыш.

Вот. Я официально начал говорить ему правду.

Он не ответил, но время от времени оглядывался на меня. Я видел, как крутятся шестерёнки его мыслей.

Как оказалось, подъём в купол Сакре-Кёр был чертовски медленным процессом. Люди перед нами явно не очень часто тренировались, а остановиться было негде. На самом деле, чем выше мы поднимались, тем становилось всё уже.

На последних ступеньках даже я выдыхался, и влезть было практически невозможно. Низкий потолок, плохая вентиляция, неровные ступеньки, и все были истощены. Но мы добрались, и когда вышли наружу и бросили первый взгляд на вид, я понял, почему храм заполнен туристами.

Я усмехнулся, странно счастливый, несмотря на дату.

Солнце выглядывало из-за облаков, когда мы вышли на смотровую площадку, которая окружала купол. И каменный балкон, врезанный в здание, обеспечивал нам вид на город в триста шестьдесят градусов, и глаза Джулиана загорелись.

Это было головокружительно, без вранья. И он, и Париж.

Пока он делал несколько снимков на свой телефон, я подошёл к нему сзади и обвил его руками за пояс. Он только на секунду замер, может, привыкая к моему желанию быть ближе. Чёрт, всегда быть ближе. Я жаждал этого.

Мы могли видеть на мили вперёд, но я смотрел на него.

Я вспомнил день похорон. Он вышел из машины в ужасном виде. Поражённый скорбью и отчаянием. Тогда он был моим племянником, вроде как. И если бы кто-то сказал мне, что однажды я буду смотреть на него и верить, что он самая прекрасная душа и самый сексуальный человек, которого я когда-либо видел…? Я бы подумал, что этот человек под кайфом или сошёл с грёбаного ума.

Я прижался губами к его плечу.

— Ты делаешь меня счастливым, Джулиан.

— Эм, — он неловко хохотнул. — Я это чувствую.

Я усмехнулся. Может быть, я немного возбуждался. Не моя вина.

— Я говорил не об этом счастье, — я оставил ещё больше поцелуев вдоль его шеи и линии волос.

Он выдохнул и развернулся в моих руках. На его лице отражалась неуверенность.

— Почему ты мне это говоришь, Ноа?

Я убрал локон волос с его лба.

— Потому что я хочу, чтобы ты знал, — теперь меня злило, что раньше я не был с ним более открытым. Он заслуживал это.

— Я, эм... — он с трудом подбирал слова, к его щекам прилил жар. — Думаю, с другой стороны мы должны увидеть Эйфелеву башню.