Глава 10

Спустя полчаса перед крыльцом развернулась небольшая полевая кухня. На разогретом гриле поджаривались колбаски, брызгая соком и распространяя умопомрачительный запах. Рядом на столике дожидались своей очереди их собратья в окружении специй. Тимур, приведший себя в порядок и даже водрузивший на голову поварской колпак, руководил процессом приготовления.

После недолгого совещания, состоявшегося сразу после примирения Михаила и Тимура, было решено в город не возвращаться. Лучше устроить небольшой пикничок, после чего заночевать в доме, а утром собираться в обратный путь. К тому же звонила Станислава и обещала тоже подъехать в течение часа. Призналась, что кулаки чешутся лично выразить Тимуру все, что она о нем думает.

Из колонок музыкального центра, водруженного на распахнутое окно, лился заграничный рок конца прошлого века. Медленные ритмы сменялись быстрыми, мелодия уплывала в осеннюю высь. И будто вспугнутые ей тучи поредели, открывая в разрывах высокое, начинающее темнеть небо. Но по-настоящему ночь опуститься на деревню лишь часа через два.

Настя, у которой с утра организовалась внеплановая диета, сглатывала голодную слюну, не в силах выдержать пытку ароматами готовящихся сосисок. Похоже, дела это она слишком громко, а может в том виноват беспрерывно урчащий желудок, но Тимур в конце концов не выдержал. Зло вручив по готовой сосиске из первой партии, он выгнал Настю и Мишку за ворота, что бы не мешали творческому процессу.

— Валите, детки, уже отсюда. Не мешайте папочке готовить вкусности к приезду мамочки! Займитесь лучше чем-нибудь полезным вроде любования луной, глупыми разговорами или сбором гербария в осеннем лесу. В общем, теми банальностями, которыми из века в век занимаются все влюбленные парочки. И не смейте появляться здесь в течение часа.

Под бодрые речи Тимур активно вытолкал Мишу с Настей со двора, и захлопнул за ними калитку.

— А разве мы, как порядочные дети, не должны помогать престарелым родителям? — ехидно поинтересовался Мишка.

— Дров я нарубил, воды наносил, кашу уже варю, — донеслось с той стороны, — так что пока-пока. Совет да любовь.

— Псих, он и в Африке псих, — сделал неутешительный вывод Мишка и взял Настю за руку. — Ладно, гулять, так гулять. Пошли все тебе здесь покажу.

***

— На самом деле, — рассказывал Мишка, когда они не спеша, брели между пустыми домами, — это скорее дачный поселок. Оживает он лишь весной в посевной сезон, да летом. Последним полноценным жителем можно считать Стасину бабушку, но она скончалась два года назад. С тех пор, Станислава не любит здесь бывать даже летом. Если бы не Тимур, она ни за что не приехала бы.

— И я ее понимаю, здесь не очень уютно, — невольно вырвалось у Насти.

Со стороны реки, на обрывистый берег которой они только что вышли, ощутимо тянуло морозной сыростью. Но дрожь, временами пробегавшая от макушки девушки к пяткам, не имела к холоду никого отношения. Она была схожа с той, что возникает рядом со слугами Хозяина, и в тоже время совсем другой. Не вызывая ослепляющей паники, а лишь чувство неприязни. Будто кто-то нашептывал в самое ухо: тебе здесь не рады, ты здесь чужая.

— Это только сейчас, — встал на защиту деревеньки Мишка. — Летом здесь очень хорошо. Много людей, детворы. Некоторые даже с палатками приезжают, прямо на берегу живут.

— А ты откуда знаешь? — сейчас в преддверие осенней ночи Настя с трудом в это верилось.

Солнце между тем красной кляксой растворялось в мутном мареве туч, словно капля чернил упавшая на грязную вату.

— Я в детстве почти все лето проводил у Стасиной бабушки, вместе с ней и Тимуром, — проговрил Мишка. — Ты, наверное, не знаешь, но когда у Тимура умерла мама, Стасины родители его усыновили. И Станиславина бабушка очень хорошо к этому отнеслась. Она и так всегда принимала его как внука, баловала даже больше чем Стасю. Мы очень любили бабу Дотю. Вообще-то ее звали Авдотья Ивановна, но нам она позволяла звать себя, как захотим. Замечательная старушенция была.

Настя уже с пол минут вглядывалась в лицо Мишки, который отсутствующим взглядом скользил по глади темной реки, ловя последние закатные блики. И что-то во всем его виде сквозило такое, что Насте захотелось обнять его, прижавшись всем телом. Мишка удивленно взглянул на тонкие ручки, обвившие его талию. Пушистые кудряшки обрамляли лицо девушки, обращенное к нему. Глаза отражали звезды. Миша, поддавшись желанию, очень нежно поцеловал свою девочку. А потом, чуть отодвинувшись, с нескрываемой грустью, спросил:

— Почему ты такая, только когда мы вдвоем, и рядом больше никого нет?

— О чем ты? Какая «такая»?

— Все понимающая, нежная, заботливая… — перечислил Мишка. — Когда кто-то рядом, а особенно Тимур, ты будто внутренне сжимаешься. Стараешься отодвинуться, вынут руку из моей руки, смеешься не естественно, прячешь глаза. Будто стесняешься признаться окружающим, что мы вместе.

— Я совсем не… Это не так, — Настя удивленно и непонимающе смотрела в глаза Мишки. Возможно, она и вела себя в присутствии Тимура себя так, но это было скорее настороженность в отношении его, чем стеснительность, направленная на Мишку. Но неужели с его стороны ее поведение выглядело именно так.

— И смотришь ты на него так, как на меня никогда не смотрела. Если честно, мне очень сложно в такие минуты тебя не ревновать.

— Прости, — Настя поднялась на цыпочки и поцеловала туда, докуда дотянулась, в кончик подбородка. — Я не испытываю к Тимуру то, за что меня следовало бы ревновать. Знаешь, как приятно смотреть на яркий огонь живого костра — трудно не взглянуть, еще сложнее отвести взгляд. Вот только Тимур, словно лесной пожар: издалека — красиво, но вблизи можно сгореть. А ты — огонь в камине маленькой избушки среди зимнего безмолвия. Ты просто знай, мне ближе теплый, хоть и не столь яркий огонек домашнего очага, чем все пожирающее пламя.

Мишка улыбнулся и нежно поцеловал зардевшуюся Настю. Он был очень счастлив, ведь его девочка впервые столь открыто говорила о своих чувствах, посути признавая, что они взаимны.

Солнце между тем совсем скрылось, поднявшийся ветер зашептал в кронах деревьев, выглянула почти полная луна в окружении ярких звезд. Дрожь Насти все усиливалась. И Миша, решив, что она замерзла, не смотря на его объятья, предложил вернуться. Когда до калитки осталась пара шагов, Настя, желая хоть немножко отвлечься от неприятного ощущения чужого взгляда, спросила:

— А почему Ангел и Ведьма не встречаются? Они такая красивая пара. В первый раз, когда я их увидела, то так и подумала.

— Кто? — не понял Миша, задумавшись о своем.

— Ой, то есть Тимур и Станислава. Это их так в институте прозвали, — Настя порадовалась, что достаточно темно, а то она уже устала краснеть.

— А что, — Мишка довольно ухмыльнулся, — очень точно. А насчет встречаться, я думаю, Станислава боится разрушить то, что уже есть. Наверняка считает, что их отношения идеальны, ближе, чем дружба и любовь. А Тимур до сих пор не повзрослел, и не понимает всей глубины своих чувств к Станиславе. А может и понимает, но тоже боится признаться самому себя. Да еще у него не самый хороший пример семейной жизни его родителей. И я не уверен, но мне кажется, он боится оказаться таким же как отец. Вообще у них со Стасей все сложно. Одно знаю точно, ни один из них первым не признается. Слишком упрямые и гордые. И не говори с ними об этом, ладно? А теперь пошли греться и есть!

Настя тяжело вздохнула, она слишком хороша знала эту маниакальную боязнь сына: «стать таким же как отец». Ее брат всегда страшился этого, хотя и не признавался в открытую. Поэтому она лишь кивнула и шагнула следом в открытую калитку.

***

Кирпич пил третий день, не просыхая. Но если предыдущие сутки он заливался дома, то сейчас выбрался в ближайший бар. Личные запасы алкоголя подошли к концу, да и надоели родные стены до волчьего воя. Приплелся он в питейное заведение к самому открытию. И сейчас, когда близилась ночь, дошел до приятного невменяемого состояния, когда хочется поделиться переполнявшей организм радостью хоть с кем-нибудь, но обязательно женского пола и симпатичной внешности, например, вон с той милашкой у барной стойки.