Ведьма сожжена дотла. Она так и не раскаялась. Дабы не повторить ошибок прошлого солдаты молотками раздробили ещё горячие кости, пепел собрали в мешки и развеяли над речкой неподалёку. Сердобольная старушка собрала немного жирной сажи в серебристую шкатулку. Я приказал страже вмешаться. Храбрая женщина сказала, что ведьма сгубила её зятя и сестру, а ей теперь нельзя будет даже плюнуть на могилу. Я разрешил старушке оставить коробочку с пеплом у себя. Зачем ссориться с прихожанами? Теперь местный монастырь надолго станет моим домом. Здесь я понесу службу, здесь и подготовлю преемника.

Монах Штепан

╬

— Так-так-так. Это очень интересно. Я вижу Розалин. Она тут.

Джессика смотрела на буквы, словно ища разгадку.

— Почему нам не убить Розалин в прошлом?

— Бесполезно. Душа разбросана по времени. Рано или поздно, но она снова воскреснет.

— Тогда давай вернёмся в день её рождения и погубим в колыбели.

Эльва снова рассмеялась.

— Какая ты прыткая и кровожадная. Готова сгубить младенца. Не получится. Думаешь я не пыталась?

— Но как Комиссии всё время удавалось выследить Розалин?

— Они умели наблюдать. А ты нет, дитя.

Эльва, отсмеявшись, подошла к алтарю. Когда всё было готово и стены подвала начали вибрировать, они спустились вниз. В этот раз кротовая нора была затоплена, им приходилось ползти прямо по воде.

***

Жестокий ливень быстро превратил дорогу в кашу. Идти было совсем невмоготу. Джессика умудрилась черпануть сапогом воды, а хитрая Эльва заблагодя заправила штаны в ботфорты.

— Почему ты не отправила нас ближе к этому чёртовому замку?

Эльва, вытерев рукавом мокрое лицо, промолвила.

— Джессика, не ной. Игры с прошлым — сложная штука. Радуйся, что мы не попали в соседний город. Ты хорошо запомнила изгиб реки и нору, откуда мы выползли? Имей ввиду, может случиться, что нам придётся возвращаться порознь.

Дождь гремел так сильно, что они и не заметили как сзади подкатила телега с пьяным крестьянином.

— Эй бабы. Чего вам дома не сидится в такую слякоть?

Эльва смиренно опустила голову.

— Здравствуй, добрый человек. Спешим в Чахтице, ждали возницу, а он так и не приехал. Худа без добра не бывает — спасли пять гульденов.

Крестьянин присвистнул.

— Пять гульденов. Ну вы бабы и дуры. Я бы вас и за два довёз. А вообще вам, бабам и деньги не нужны. Всегда есть чем расплатиться.

Мужик загоготал, распространяя невыносимый смрад из выщербленного рта. Эльва ловко бросила монету, крестьянин схватил её на лету и куснул.

— Довези нас до Чахтице, получишь ещё одну.

Крестьянина звали Миклош. От радости, что заплатили такие деньжищи он довёз их с ветерком, укрыв от дождя рогожей, да ещё и салом угостил. На прощание Миклош спросил:

— Уж не на казнь ли проклятущей Розалин пожаловали?

Эльва махнула рукой.

— Нет, братец. Работу ищем.

Миклош, казалось, не услышал их слов.

— Будь проклята эта ведьма. Она свела в могилу родителей моей невестки. Да и внуки едва выжили. Оспа выморила добрую половину деревни. Я бы и сам с удовольствием посмотрел как её спалят, да с утра отправляюсь в Прагу с большим грузом. Если хотите, подвезу по-свойски за небольшую плату.

— Спасибо, добрый человек. Пусть во всём тебя ждёт удача.

Когда крестьянин отъехал, Джессика спросила, на каком языке они говорили.

— Разумеется на венгерском. То ли ещё будет. Скоро ты выучишься понимать все языки.

В замке им были не особо рады. Слуги есть, в рабочих руках не нуждаются. Но когда Эльва за двадцать минут приготовила из вялых овощей, смальца и толики круп похлёбку, понравившуюся самому управляющему, их приняли без лишних вопросов. Эльва быстро нашла общий язык со стряпухами. Работала ловко, расторопно, приказов не раздавала, а лишь просила подать соль, вино или чеснок. Стряпухи рассказали, что ведьма заточена в подвале под конюшнями. Её никто не хотел исповедовать, но один монах из далёкой церкви всё же придёт после вечерней молитвы.

Переделав всю положенную работу, Эльва отправилась на конюшню, прихватив с собой Джессику. Стражник не пропустил.

— А вам что здесь надо?

Эльва вытащила из сапога скрюченную сизую ногу.

— Так ведь хворь у меня, мил человек. В навозе нужно ноги держать. Мне и управляющий разрешил. Солдат все же не пропустил, послав часового разузнать. Часовой вернулся через пять минут и не один, а с управляющим.

— Пусти Янек, посмотри на её ноги. Она сегодня знатно поработала. Проходи мать, не хворай, а о моей матушке лишь господь уже позаботится.

***

— Слушай Джессика. Слушай. Ш-ш-ш-ш.

Шум дождя унёсся на второй план. Ржавшие, чешущиеся, цокающие кони угомонились наконец. Под полом заскребли мыши. В деревянных сваях завозились какие-то синие жуки. Завибрировала каменная кладка, зазвенели ржавые прутья темницы. Джессика услышала быстрое прерывистое дыхание.

— Ш-ш-ш. Слышишь? Это она. Ишь как сопит. Видать, хорошо пытали.

Джессика различала звуки всё сильнее.

— Что она шепчет?

— Молится. Просит силы природы укрепить её дух.

Зашёл управляющий.

— Эй, там. Господин хочет супу с клёцками, сможешь приготовить?

Эльва покорно кивнула головой. Они вернулись на кухню. От ног шёл такой смрад, что поварята попрятались за печь. Эльва принялась хлопотать. Зашла одна из стряпух.

— Мать, без обид, но с такими ногами спать будешь в другом месте.

Эльва вежливо поклонилась.

— Прости дочка. Ноги совсем скрутило болезнью. Мы на конюшне заночуем. Нам окромя рогожи ничего не нужно.

Пришёл управляющий. Долго ругался на бессердечных людей, увещевал Эльву идти спать в общую горницу. Старуха нежно взяла его за руку.

— Сынок. Храни тебя небо от всяких невзгод. Не хочу первый день начинать со склок. Прикажи постелить в конюшне, мы люди привыкшие, к перинам не приучены.

Дико смущаясь, управляющий ответил:

— Мать, ты только скажи. Эти паршивки сами у меня на улице окажутся.

Она прижала ладонь к его сердцу.

— Спасибо милок, не надо. Ещё не так холодно, а спать под дождём — удовольствие. Ты ведь Тибор? Моего сыночка тоже так звали. Храбрый был, красивый, с таким же добрым сердцем, совсем как ты. Погиб, защищая отчизну от клятых турок. Зато погляди, какую дочку оставил.

Крупные слёзы потекли по щекам Эльвы. Джессика и сама еле сдерживалась. У Тибора защипало в глазах. Он убежал, чтобы устроить добрую старуху на ночлег.

— Перестаралась, — сказала Эльва, когда Тибор заселил их в одну из пустующих комнат в левом крыле. Темница находилась совсем в другом конце замка. Ночью Эльва и Джессика выбрались «подышать». Найдя укромный закуток, они снова начали слушать стены. Стражники лениво ругались, скорее от скуки чем от злобы.

— Что не говори, Бенце, а не повезло тебе с женой.

— Заткнись, Лайош.

Но Лайош, казалось, не замечал возмущения приятеля.

— Да, да. Жена у тебя, по правде сказать — не ахти. Кривые зубы, бородавка на носу. Кухарка из неё тоже, так себе. Одно хорошо — толстая как боров, есть над чем потрудиться.

— Заткнись, Лайош, — говорил Бенце вяло, безразлично. Так нерадивый прихожанин произносит «аминь» в конце молитвы.

— Мамаша у неё тоже — та ещё штучка. Пьет брагу словно воду. И громко рыгает при людях.

— Заткнись, Лайош.

Они бы спорили до самого утра, упомянув всех родственников Бенце, но командир караула прервал плодотворную дискуссию, сообщив, что прибыл исповедник. Заскрежетали двери, исповедник прошагал внутрь. Эльва прижалась к стене, приставив палец к губам.

— А теперь слушай внимательно! Сейчас ты очень удивишься.

Исповедник заунывным голосом бубнил слова молитвы, Джессика слушала, но Эльва махала на неё рукой, стараясь переключить внимание на что-то более важное. Слова молитвы постепенно превратились в монотонный гул, а потом и вовсе ушли на второй план. Джессика услышала мелодичный, очень приятный голос:

— Утешься, сестра. Ты была сильной и мужественной. Палачи не должны видеть твоих слёз.

Второй голос, полный боли, страха и отчаяния, с дрожью отвечал:

— Я боюсь, мать. Я очень боюсь завтрашнего дня. Они почему-то думают, что я — это ты. Под пытками я клялась, что это не так, но они вырвали из меня признание. Давай сбежим. Неужели ты не можешь мне помочь?