Изменить стиль страницы

— Жарко, — не выдержал молчания Вилар.

Малика улыбнулась:

— Привыкайте. Это надолго.

— Я думал, ты меня не услышишь.

Она вновь уставилась в окно. Нет… Только не это!

— Можно тебя попросить?

Малика повернулась:

— Попросить? Меня?

— Обращайся ко мне на «ты».

— Я должна была догадаться. Сначала по имени, затем на «ты»…

— Мне нравится, как ты говоришь. Будто есть продолжение.

Она потупила взгляд.

— Расскажи о себе.

— Что именно?

— Всё, что позволит узнать тебя лучше.

Малика пожала плечами:

— Хорошо, слушайте.

И сказал Он: «Здравствуй!»

Юноша ответил: «Мы не знакомы» — и ускорил шаг.

«Что тебе мешает ответить на моё приветствие?»

«В любом приветствии скрыт смысл».

Он сказал: «Что тебя насторожило?»

«Приветствие незнакомых людей обязывает к знакомству».

«Ты не хочешь знакомиться?»

«Мне нечего рассказать о себе. Я слишком молод».

Он спросил: «Куда держишь путь?»

«К осуществлению мечты».

«Ты идёшь очень быстро. Я еле догнал тебя».

«Боюсь, мечта окаменеет».

Он сказал: «Ты прав. Скорость крушит камень. Стремление крошит неуверенность. Движение приближает к совершенству. Нам с тобой по пути».

Юноша кивнул: «Возможно. Если твои помыслы чисты и непредвзяты».

И сказал Он: «Я знаю тебя! Здравствуй!»

Юноша улыбнулся: «Здравствуй!»

Знакомство не требует взгляда назад. Достаточно вместе смотреть вперёд.

— Философское эссе? — спросил Вилар.

— «Откровения Странника». Священная книга древних народов Грасс-Дэмора. Но разговор не о том. Я только хотела сказать: чтобы узнать друг друга, совсем не обязательно говорить о прошлом.

— Давай поговорим о будущем.

— Посмотрите, как красиво! — воскликнула Малика и указала на колосящееся поле. — Что это?

— Озимые. Рожь.

— Бог мой! Рожь…

— Остановимся?

— Поехали быстрее! Вот за этой волной.

Подпрыгивая на кочках и оседая в ямках, автомобиль полетел вдоль бурливого золотистого моря.

— Господин Вилар! Я вам так признательна. Если бы не вы, я бы никогда не увидела эту красоту.

— Честно говоря, ты меня удивила. Ты же столько знаешь.

— Из книг. — Малика вновь указала в окно. — Что там написано?

Вилар затормозил возле столбика с прибитой доской. Надпись гласила, что они едут по землям виконта Диезы.

— Знаю я этого виконта, — проговорила Малика, когда автомобиль покатил вдоль поля. — Не лично его, а про его порядки.

— И что ты знаешь?

— На его землях находится семь селений. Они скопом обрабатывают поля и сады. Виконт отдаёт им половину урожая.

— Неплохо, — сказал Вилар.

— Селяне голодают. Они продают свою долю, чтобы заплатить виконту земельный налог.

— Если бы им не нравилось, они перебрались бы в другое селение. Их никто не держит.

— Не держит, — согласилась Малика. — Только дом продать нельзя. Он стоит на чужой земле. Можно разобрать по дощечкам и унести на горбу. Хотя, куда? У многих дворян даже полей нет. Живут себе за границей, а с селян получают земельную ренту. А те сезонниками бродят по свету.

— Откуда ты это знаешь?

— А вы посидите на кухне, когда прислуга обедает, ещё не то услышите. — Малика опустила голову. — Прошу прощения, маркиз Бархат. Я не должна была так говорить.

Вилар вёл машину, глядя то на поля и сереющие вдали посёлки, то на полуразрушенные особняки и заброшенные земли. На подъезде к столице вид за окном изменился. Всё вокруг зазеленело, заколосилось. К ухоженным замкам вели сносные дороги, но их перекрывали шлагбаумы, возле которых стояли стражи.

Ближе к вечеру автомобиль покатил по Ларжетаю. Окружённые скверами старинные особняки, опрятные дома, магазины, рестораны, ну и, конечно же, отделения тезарского банка. Столица нищей страны мало чем отличалась от любого провинциального городка в Тезаре.

— Даже не верится, что мы до сих пор в Порубежье, — произнёс Вилар, разглядывая новые машины и модно одетых горожан.

— Сейчас прямо и второй поворот налево, — проговорила Малика. — Мун, сказал, что там неплохая гостиница.

Вилар остановил автомобиль возле трёхэтажного здания. Вероятно, в далёком прошлом дом являл собой архитектурную достопримечательность города. Сейчас высокие окна обрамляли остатки лепнины, стены растрескались. Колонны в виде скрученных спиралей клонились в разные стороны. Возле двери лежали две каменные собаки с обломанными ушами и отбитыми мордами.

Малика растерялась:

— Мун сказал, что гостиниц в Ларжетае немного. Больше постоялых дворов при трактирах и питейных домах. Иностранцы редко посещают Порубежье. Если вам не нравится, можем поискать другую.

— Нравится, — проговорил Вилар и вышел из машины.

Просторный вестибюль встретил мерклым светом и звенящей тишиной. Широкая лестница, взбегая на верхние этажи, раскидывала в стороны, как крылья, балконы с замысловатыми перилами. На ступенях лежала серо-зелёная дорожка; причиной её серости был не оттенок цвета, а грязь. Стены были покрашены лет двадцать назад, если не больше. На потолочных карнизах колыхалась паутина. Бронза на старинных бра потемнела, в люстре под высоким потолком горели не все лампы.

Из-за конторки в углу вестибюля вышла полная женщина средних лет. Заправила за ухо рыжий локон и, проигнорировав спутницу Вилара, низко присела:

— Мой господин…

Он поставил саквояж и чемоданчик возле конторки, повернулся к Малике:

— Если тебе не нравится, можем поискать другую гостиницу.

Хозяйка заведения торопливо присела перед Маликой. Та смутилась и потупила взор.

Через пять минут Вилар поднимался вслед за носильщиком по лестнице, крутя на пальце кольцо с тремя ключами и чувствуя затылком прожигающий насквозь взгляд Малики. Пройдя по балкону верхнего этажа, скрылся в глубине коридора из поля видимости хозяйки гостиницы и замедлил шаг:

— Почему ты злишься?

— Я не злюсь, — сказала Малика. — Я думаю, где мне теперь ночевать.

— Я почти ничего не знаю о Порубежье, и у меня к тебе куча вопросов. Почему я должен бегать из своей комнаты в твою и обратно?

— Разговаривать можно на улице. Или в вестибюле.

— Я не мальчик, чтобы вести беседы на скамеечке, и не лакей, чтобы ждать тебя в коридоре. Я поступил так, как счёл нужным.

Открыв дверь, Вилар пропустил Малику в комнату и бросил носильщику монету.

Никаких излишеств: местами протёртый, но чистый ковёр, невысокие кресла, круглый столик, графин со стаканами, торшер с кремовым абажуром. Две двери вели из гостиной в спальни, расположенные друг напротив друга.

— Держи ключи и успокойся, а то в графине вода закипит, — сказал Вилар и вложил Малике в руку связку ключей.

Схватив чемодан, она влетела в свою комнату и хлопнула дверью. Вилар прошёлся по гостиной, выглянул в окно. На противоположной стороне площади светилась вывеска кафе.

— Я голоден.

— А я нет, — послышалось из спальни.

— Малика, не злись. Не вижу ничего плохого в том, что я буду рядом, — проговорил Вилар и тихо добавил: — Я хочу быть рядом.

— Вы воспользовались своим положением.

— Так воспользуйся моей слабостью.

Малика приоткрыла дверь:

— Приведу себя в порядок, и пойдём ужинать.

* * *

Они выбрали столик в углу кафе. Вилар сделал заказ и осмотрелся. Заведение разительно отличалось от трактиров и питейных домов в нищих селениях: тёмно-коричневый паркет; на столах вышитые скатерти цвета старинной бронзы; мягкие стулья с обивкой в тон скатертей; на барной стойке хрустальные бокалы; на полках длинные ряды бутылок с вычурными этикетками.

— Здесь другая жизнь, — сказал Вилар, разглядывая посетителей, одетых по последней моде. Жестом подозвал официанта. — Совсем забыл… бутылочку вина.

— Какое изволите? У нас большой выбор.

— Малика! Какое вино ты любишь?

— Я не разбираюсь в винах, — ответила она.

— Хорошо. Буду полагаться на свой вкус. Маншеровское, семилетней выдержки.

Официант кашлянул в кулак:

— Видимо, большой выбор у нас не такой большой, как я думал.

— Принесите самое лучшее, — усмехнулся Вилар.

Через пять минут он крутил в руке бокал, наполненный золотистым вином, и рассказывал о сортах винограда, о тезарской кухне, о любимом кафе на самой красивой улице Градмира. Подперев щёку кулаком, Малика внимательно слушала. До чего же приятен был её взгляд: обычное вежливое внимание перетекло в искренний интерес, удивление сменилось неподдельным восторгом. Звучавшая музыка дивно вплеталась в тёплые воспоминания о родине, отодвигая на задворки памяти переживания последних дней.