Ярис покосился на Адэра — даже воздух вокруг него словно подёрнулся рябью, настолько его думы тяжелы и беспокойны.

Мун и Йола однозначно оказались рядом с Адэром по воле случая. Маркиз Бархат… а он, похоже, действительно влюблён в моруну. Правитель здесь из-за него? Нет. Поддержки, как, собственно, и попыток вразумить заблудшего друга Ярис не заметил.

Малика… Безусловно, её что-то связывает с Адэром. Недаром девушке из низшего сословия выпала честь быть сопровождающей дамой на приёме. Что притянуло два разных мира друг к другу?

— Ваша Светлость…

Вынырнув из размышлений, Ярис посмотрел на сиделку Малики.

— Больная очнулась, — сказала Вельма чуть слышно.

Раздался скрип ножек стула по паркету.

— Я хочу её увидеть, — прозвучал голос Адэра.

Ветер стучал в окна крупными каплями дождя. Старики похрапывали в разных углах комнаты: Йола скрутился на пледе возле кровати, Мун развалился в кресле возле двери. Малика прислушивалась к их дыханию и жалела, что отказалась от снотворного.

В спальне было темно. Ночник, ранее горевший все ночи напролёт, последние время гасили. Малика уже не вскакивала с криками с кровати при малейшем шуме в коридоре или под окном. Ночные кошмары перестали её преследовать, они прочно обосновались в воспоминаниях. Она на удивление быстро научилась заталкивать их на дно памяти, вызывая на поверхность светлые дни и милые образы.

Малика мысленно благодарила бывшего наместника, который почти каждый вечер заставлял читать ему законник и историю Ракшады. В то недалёкое время она злилась, путаясь в непонятных названиях и мудрёных именах. У многих указов озвучивала начало, некоторые дочитывала до середины; наместник отмахивался, и она листала дальше. А законы о наказании женщин — за взгляд, за слово — перечитывала несколько раз, уже лёжа в своей постели. Ракшадок либо закапывали по шею в раскалённый песок, либо сбрасывали со скалы в море.

Малика не понимала странную прихоть немощного человека интересоваться бесчеловечными законами и ужасающей историей Ракшады. Этого она не понимала и сейчас. Но неизменно в молитве перед сном припоминала имя наместника, отводя ему роль своего спасителя. И пусть её не сбросили в море, как приказал воин, а подвергли жестоким мукам, зато теперь она рядом с близкими людьми, а не в кубарате вместе с сотнями наложниц.

Малика подоткнула под спину подушку и посмотрела на затуманенное дождём окно. Две недели назад, когда она пришла в себя, первым человеком, кого она увидела, была сидевшая в кресле белокурая девушка в белоснежном платье. Первое, что пришло на ум — ангел. Ангел засветился от радости и выпорхнул из палаты.

Потом пришёл маркиз Ларе. Малика его помнила: на приёме в замке Адэра он единственный ей улыбнулся.

В палату вбежали Мун и Йола. Бедные старики… Мун упал на колени. Прижался к руке шероховатыми губами и расплакался. Йола прикоснулся к её подбородку. Ноющая боль стихла, будто перетекла в его острые пальцы.

Вдруг её окутало облако нежности — это Вилар. Золотистые глаза влажно блестели, губы подрагивали.

Адэр выставил всех за дверь. Немного помолчал, глядя в сторону. Произнёс: «О том, что я был в плену, никто не должен знать». Помедлив, добавил: «Расскажешь старикам о ракшадах». И ушёл.

Адэр и Вилар уехали в тот же вечер.

Старики ни на секунду не покидали её комнату. Мун развлекал весёлыми историями. Йола следил за выполнением предписаний доктора Ларе и лично от себя добавил массаж и непонятные утомительные упражнения.

Каждое утро, осматривая Малику, доктор приходил в замешательство. Она понимала, чем вызвана его растерянность, и боялась вопросов, на которые отвечать не хотелось. Зачем ему знать, что моруны выздоравливают намного быстрее, чем обычные люди, и быстрее восстанавливают силы?

Слава богу, маркиз ни о чём не спрашивал. Обрабатывая рубец на плече, раны на губах и переносице, рассказывал об изобретённой им уникальной мази, способствующей быстрому избавлению от различного рода дефектов кожи. Но Малику не волновало: исчезнут ли шрамы, вернётся ли коже бронзовый оттенок, примет ли овал лица привычные очертания. Главное, что она дышит.

Ещё недавно Малика находилась словно в полудрёме. Читая книги и переписывая документы в архиве, жила чужой жизнью. С появлением Адэра и Вилара с глаз слетела поволока сна. Оказывается, можно прислушиваться к своему сердцу и разуму, а не питаться чужими мыслями. Можно идти вперёд, а не стоять за чьей-то спиной. Можно высказывать своё мнение, а не молчать.

Общение с молодыми, сильными людьми — в отличие от разговоров с седыми и тщедушными обитателями замка — привнесло в дни иной оттенок неба, новый аромат воздуха и ранее неизведанное состояние души.

Малика села на край постели — закружилась голова. Подождала, пока прояснится сознание. Опустила ноги на прохладный пол. Медленно сползла с перины. Несколько глубоких вздохов, как учил Йола, и шаг. Шаг, ещё один, ещё… а вот и окно.

Малика слушала дождь и знала, что старики проснулись.

— Плохая я нынче помощница, — произнесла она.

Мун обнял её за плечи:

— Ничего, доченька. Скоро будешь бегать.

Она повернулась к старику, уткнулась лбом в острое плечо:

— Прости.

Мун погладил её по голове:

— Девочка моя… Мне не за что тебя прощать.

— Не надо было продавать дом. Куда мы с тобой пойдём?

— Йола зовёт к ориентам. Знаю, море быстро поднимет тебя на ноги. Но к ним пойти не получится.

— Почему?

— Правитель прислал за нами машину. Как только маркиз Ларе разрешит, мы вернёмся в замок.

— В замок, — эхом повторила Малика и ещё сильнее прижалась к Муну. — Я соскучилась по своей комнате.

— Я тоже, милая.

— В больничном парке есть дуб?

— Дуб? Зачем тебе дуб?

— Хочу обнять его. Так же крепко, как тебя. Или берёзу.

Мун прикоснулся губами к её лбу:

— Ты бредишь.

— Да, это бред, — согласилась Малика. Немного помолчала, слушая биение сердца старика, и вновь прошептала: — Пахнет дубовой листвой. Отведи меня в парк.

— Сейчас ночь и дождь.

— Мне очень надо.

Из-за спины Муна вынырнул Йола:

— Раз надо, идём. — И накинул на Малику одеяло.

Ночная и дневная смены в полном составе, охрана прииска и конторские служащие томились в очереди возле крыльца проходной. Глядя на пустой стул, на котором уже должен сидеть кассир, на пустой стол, на котором уже должен лежать мешочек с зарплатой за неделю, люди мрачнели. Высказывались предположения, что жалования им не видать как своих ушей — начальник под арестом, его дом и имущество конфискованы, а семейство ютится у родственников. Словно впитывая в себя невыносимо горькие мысли и разъедающие сердце слова, лазурное небо над прииском сгущалось в грязную синеву, перетекало в свинцовые тучи и грозило обрушиться ливнем на поникшие головы рабочих.

Наконец дверь с отверстием-глазком отворилась. Двое стражей вынесли большие коробки и установили их сбоку стола. Рабочие обменялись недоумёнными взглядами. Блюстители порядка были им знакомы — Даен и Хайт, — но они никогда не посещали прииск.

Вот и кассир — дородная баба — умостилась на стуле и положила перед собой сшитые листы. Её тоже знали: острая на язык, хохотушка. Сейчас она хмурила брови и подрагивающими пальцами то и дело перелистывала бумаги, будто никак не могла разобрать, что в них написано.

На крыльцо вышли несколько незнакомых стражей. Расступившись, пропустили вперёд невысокого худощавого человека. В очереди прошуршал один шепоток, второй, и рабочие передавали дальше: «Анатан». Его мало кто видел раньше, но о нём слышали все: Анатан — начальник баснословно богатого прииска.

— Прошу внимания! Меня зовут Анатан Гравель. Приказом правителя Порубежья Адэра Карро я назначен старшим распорядителем приисков Бездольного Узла. Сейчас мы проведём собрание.

«Какое собрание?» — «У нас началась смена». — «А когда деньги дадут?»

Анатан потряс руками, успокаивая людей:

— Жалование получите после собрания. Подойдите ко мне.

Перебрасываясь: «Не забудь, я за тобой», — рабочие нехотя сломали очередь и скучились перед крыльцом.

Один из стражей сделал широкий шаг вперёд:

— Я Крикс Силар, командир стражей порядка Бездольного Узла. Действую от имени и по поручению правителя Порубежья.