— Согласен, там должно быть жутко тоскливо. Получается, человек всю жизнь горбатился, или вот если женщина — то как вы там, в Этернотеке, работал над собой, а ему — Бах! — тычут в морду, что он — отработавший элемент! Перегоревшая лампочка. Занимает место более молодого и полного сил. И плевать на его опыт и знания, — Михаил сглотнул, внезапно осознав, что пытается оправдать свою сегодняшнюю попытку восстановить на работе старичков-ветеранов…

Ну а что такого? Пока могут — пусть работают! Они же будут носом землю рыть, выше головы стараться прыгнуть, только чтобы доказать свою полезность и работоспособность!

Нет, там, в Розвиллях, от человека почти сразу остаются «рожки да ножки» — от осознания никчёмности, невостребованности, да и отсутствия друзей, (которых, пока человек работает, таковыми можно назвать лишь с большой натяжкой… Но — всё-таки!..) все как-то иссыхают, тоскуют. И… Умирают.

А, может, цель Государства, Единого Общества в этом и состоит?

Чтобы отработавший элемент сам осознавал, что — всё! Спёкся! Обуза для Бюджета страны! И… Истаивал словно свеча, мучаясь этим самым осознанием?

Он знал статистику по долгу службы: никто из «отправленных на заслуженный отдых в места с отличным климатом и всеми бытовыми удобствами» не задерживался на этом свете долго. Женщины (они, кажется, устойчивей к стрессу. Да, собственно, жизнь в Этернотеках и приучала их к одиночеству и невостребованности. Большинство, во-всяком случае!) — не более двадцати. А мужчины — так и вообще — трёх-пяти…

Собственно, его всегда удивляла крамольная мысль: Ну а почему все — именно так?!

Почему там, в Розвиллях, проживание тоже раздельное, так, что между посёлками мужчин и женщин десятки километров и непроходимая тайга или джунгли? Может, чтоб не «скрашивали друг другу жизнь», не соединялись в «пары», и не жили таким образом дольше? Не тянули на себя деньги из Бюджета?

— Ну, это у вас, мужчин, Производителей и Созидателей — «опыт и знания!». А у нас — что?

Какой «опыт» я смогла бы передать? И — главное! — кому?! Всех нас там, в интернатах, прогоняют по единой Программе, стригут под одну гребёнку, и одевают в единую одёжку! А вот только потом, при формировании Предопределения, начинается «узкая специализация»: эти — «элитные самки»… А эти — так, шваль всякая, годная только ножки пошире раздвигать! — её лицо пошло красными пятнами, и несмотря на сдержанность в голосе, он понял, что она на грани срыва, — Мы для вас теперь — ВЕЩИ!!! Продукт потребления!

Это — как в гипермаркете: захотел колбасы — вот она! Захотел секса — поехал. Купил! Или… Ну — в том же зоопарке: пошёл, посмотрел, если понравилось — выбрал, использовал, покормил.

Михаил вскочил. Кулаки сжались сами собой:

— Так ты… Ты!.. Почему сразу не сказала, что тебе — противно?! Я бы… Вернул тебя назад! С наилучшими рекомендациями, и полной оплатой всего срока!

Она долго молчала, уткнувшись в ладони лицом.

Но когда оторвала их от него, слёз не было:

— Прости. Я… Не хотела тебя обидеть. Я знаю — я несдержанна, и часто порю чушь… Или то, что думаю. Меня и там, в интернате, часто «изолировали с воспитательными целями»! Карцер, словом. Чтобы не задавала неудобных вопросов. Не подавала отвратительный пример. Не спорила с воспитательницами. Однажды меня даже искусственно выкармливали, когда ничего не ела, и хотела… Неважно.

К тебе лично ничего из сказанного не относится. Просто я…

Как бы почувствовала в тебе родственную душу — ты живёшь по заветам матери, читаешь старинные книги… Ты смог бы, наверное, понять меня.

Только — зачем?! Зачем я буду всё это на тебя вешать? Словно у тебя нет своих проблем? Сволочей там, на работе. Сволочей здесь, в соседних квартирах. Сволочей в Правительстве, что хуже всех остальных…

Это они, они — сделали из тебя добросовестно-безликое колёсико в государственной машине, а меня, да и всех других дур за стёклами клеток — чем-то вроде смазки… Чтобы механизм машины работал лучше… Эффективней!

— Наталья! — он и правда был ошарашен, — То, что ты говоришь, это же… Это…

— Да — Мятеж. Бунт. Торнадо… В стакане с чаем… Запрещённые речи. Крамола по-полной… Ну, можешь сдать меня обратно — я не в претензии…

— Да нет, балда ты такая. — он усмехнулся, — Я не об этом! Не сдам я тебя никуда, конечно… Просто ты так… Так конкретно, чётко и связно излагаешь — словно брала уроки Риторики. Или прослушала курс политической Экономии. Красноречива, прямо как какой-нибудь Цицерон!

— Это еще кто? — она выглядела слегка рассерженной.

— Э-э, неважно — оратор один древний. Просто… Ты не похожа на… Подпольщицу. Мятежницу. Феминистку, — он пояснил, видя её недоумённое качание головой, — Ну, ту, что борется за восстановление прав женщин. Ты где-то что-то читала? Ну, обо всём этом?

— Нет. Я… Да и где бы я могла прочитать?! Все файлы по истории Единого Общества засекречены, а доступна только история Средних веков… Да фараоны-римляне всякие…

И там, в Интернатах, никто, конечно, про то, как это всё было до строительства Этернотек, не рассказывал. А просто — заставляли зубрить и вбивали, какова наша роль в Обществе Потребления: повышать вашу производительность — мать её!.. — труда!

И — «скрашивать серые будни производителей лаской, заботой и оздоровительным сексом!».

— Ага, ясно. Правда, я и сам… Не слишком-то хорошо знаю, как это было до, — он кивнул за спину, — того, как… Стало вот так. Но кое-что всё-таки узнал. Я же — статистик. А статистика обязана знать всё, чтобы способствовать этому самому… Повышению эффективности! Рассказать? — он и сам не ждал от себя такого предложения!

Она вдруг приободрилась, и почти с теплотой взглянула на него. Злости и отчаяния затравленного зверька в глазах уже не было. А только любопытство: похоже, поняла, что он и правда, её не «сдаст»!

Кивнула.

— Ну… Точной даты не вспомню, но века два назад была такая телепередача… Как викторина, что ли. Туда приходили неженатые мужчины. А профессиональные подборщики должны были им выбрать жену. Да-да, раньше всё это так и называлось — вступить в брак. То есть — мужчина и женщина должны были всегда жить вместе, в одной квартире. Заниматься сексом. И воспитывать детей. Правда, я знаю, раньше и женщины тоже…

Работали. И не на «подсобных» должностях — а нормально! Полный рабочий день!

— Ты что — серьёзно?! — глаза у неё расширились.

— Да уж куда серьезней… Понимаю, звучит глупо. Однако у меня где-то в архивных данных есть выкладки — расчёты эффективности женского труда. Потом, когда выяснилось, что он втрое-вчетверо хуже (ну, этот показатель!), кто-то решил, что женщинам лучше уж сидеть дома, и не работать вообще. Статистика за сто с лишним лет показывает, что Производство только выиграло. Оказывается, женщины чаще болели, а когда рожали — вообще на несколько лет полагался отпуск, Ну и… Не слишком-то они напрягались на работе!..

Так что когда все стали домохозяйками, промышленность, сфера услуг, медицина, образование и всё прочее стремительно рванулось вперёд. Мужчины уж постарались. Но вот потом… Потом получилось, что труд домохозяек полностью взяли на себя автоматы — он кивнул головой, — посудомоечные, стиральные, автоуборщики, автоповара. Ну, я-то своего обычно отключаю на выходные и сам… Неважно. Важно, что женщины, сидя дома, уже могли вообще ничего не делать.

Почему мужчины потребовали убрать женщин в Этернотеки, я не знаю. Возможно, от вынужденного безделья многие женщины… Как бы это сказать… Дурели. Начинали скандалить по пустякам. Цепляться. Трепать нервы. Словом, точно не знаю.

Ну, кустарными-то и «народными» средствами Институт Брака расшатывали и обходили давно: всякие там «гражданские» браки, «гостевые», браки по Контракту — это когда без совместного имущества… Однако всё это ерунда, частности.

Я точно знаю, что революция на государственном уровне началась, когда кто-то из Боссов Компании БМВ повёл политику полного «официального» искоренения женщин на своём заводе. А потом и другие гиганты промышленности присоединились. Заставили своих рабочих и служащих писать письма в Правительство, петиции — с жалобами на то, как дома им не дают нормально отдыхать… Перед следующим рабочим днём. Потребовали ограничить права неработающей прослойки — лишить их права избирать, владеть имуществом, воспитывать детей… И так далее. Уж не знаю, сколько в этих петициях было правды, а сколько — демагогии…