— Увидимся, Джей, — сказала я.

Нижний этаж западного крыла пролегал между мной и моей семьей, туннель в ночи. Я нащупала выключатель. Я не собиралась бродить в темноте. И так плохо то, что мне придется пройти через все зияющие дыры неосвещенных дверей.

В конце коридор сворачивал вправо и соединялся с галереей, которая вела в главную часть дома. Задняя дверь в библиотеку выходила в галерею, также как и проход, который вел мимо вращающейся двери в кухню и к выходу. Я прошла прямо на кухню, мягко освещенную, с теплым камином. Роза расставляла тарелки.

Я ощутила очередной укол смущения. Меня никогда не заботило то, что Роза работала на бабушку — она наняла Розу как повара и домоправительницу после смерти дедушки Джексона, и у меня все время были подозрения, что за этим скрывается какая-то история, которую они никогда не рассказывали. Но когда бабушки не стало, мама предложила Розе работу на полный день — мы просто относимся к таким людям, которые не способны позаботиться о собственном доме. Роза отказалась. Она сказала, что не занимается благотворительностью.

— Могу я внести что-нибудь, миссис Валуа? — спросила я.

Я почти увидела, как она мысленно качает головой. Ей не нравилось наше асторийское принудительное желание помочь. Но, тем не менее, она согласилась.

— Конечно, Сара. Просто дай мне минутку. — Она взяла ложку и начала раскладывать зеленую фасоль по тарелкам. — Ты ходила в город сегодня?

— Да, — ответила я, мгновенно озаботившись тем, чтобы избегать разговора о том, о чем Джексон просил меня не говорить. Что оказалось ошибкой. Роза обладала обычным для всех бабушек чувством ощущать озабоченность.

— Ты случайно не проходила мимо кинотеатра?

— Не-е-ет, — ответила я, случайно добавив лишнее «е» к слову. — Мы с Сэмом зашли в магазин хозтоваров.

— Ты видела Джексона?

— Нет. — Это было слишком резко. — В смысле, я не видела его в городе, но я виделась с ним недавно, когда он заглянул в оранжерею, чтобы поздороваться.

На ее лице просто таки явно читалось сомнение. Но она решила оставить тему.

— Ты не могла б забрать эти две тарелки?

— Конечно, — ответила я, радуясь, что могу убраться отсюда.

Она взяла еще три.

— Спасибо, ты хорошая девочка. — Она повернулась к другой вращающейся двери, которая вела в столовую. — Иногда со странным отношением к истине, но хорошая девочка.

Она прошла через дверь, и я заставила себя последовать за ней.

Мама обходила стол с кувшином и наполняла бокалы водой. Она улыбнулась мне, когда я вошла. Мне нравилась мамина улыбка. Она была частью ее грациозности — то, как она двигалась, тон ее голоса, манера произносить слова, всегда присутствующий намек на улыбку. Я почти улыбнулась в отчет. Но потом я вспомнила, как зла я на то, что торчу в этом доме в этой части страны.

Пятый стул во главе стола был пустым. Сэмми сказал:

— Она будет здесь очень скоро.

Под «она» он подразумевал Мэгги.

— Я думала, что она уже здесь, — сказала я.

— Неа, — ответил Сэмми.

Я подумала, а кто же тогда напевал в комнате подо мной. Наверное, Роза или мама, или даже Сэмми.

Я уселась за стол и начала ковыряться в своей тарелке. Мама села напротив Сэмми.

— Мне так нравятся фотографии Маеве, — сказала она, обращаясь ко мне. — Она действительно смогла ухватить то, на что была похожа жизнь в поздние 1800-е. Ты должна помочь мне. Это невероятно.

Маеве МакКаллистер была прабабушкой моей бабушки, которая обрела посмертную славу благодаря тысячам ферротипий на которых были запечатлены моменты повседневной жизни — женщины, дети, слуги и рабы. То, что большинство любителей фотографии тех времен не считало достойным, чтобы запечатлеть на дорогих металлических пластинах. Мама рылась в работах Маеве чтобы отобрать лучшие экспонаты для выставки в музее Метрополитен.

— Меня не слишком интересует запутанная история предков, мам. — сказала я с натянутой улыбкой. — Я из Астории.

Она моргнула, слегка удивленная моим нервным тоном. Более проницательный папа спросил:

— Сегодня что-нибудь случилось, Сара?

— На главной улице Северны собралась большая толпа. Сэм ускользнул, чтобы рассмотреть что происходит, и к тому времени, как я до него добралась, полиция уже использовала слезоточивый газ и поливала протестующих перед зданием кинотеатра.

— Боже мой, — вырвалось у мамы, ее лицо побледнело.

— Мы убрались оттуда так быстро, как только смогла, — быстро добавила я. — И Сэм не пострадал.

— Мальчик, который любит магазины хозтоваров поднял меня над газом, — жизнерадостно вставил Сэмми.

— Кто? — переспросил папа.

— Ричард Хэтэуэй, — пояснила я.

— Спасибо Господу за Ричарда, — сказал он. — Ты не должна была там находиться.

— Нет, — согласилась я, — мы не должны были быть там.

Я не понимала, каким образом папе удавалось терпеть жизнь в АКШ. Мама хотя бы здесь выросла. Но папа был из Новой Англии, а родился в Новой Шотландии. Он познакомился с мамой, когда был в Джоне Хопкинсе, а она училась в колледже для девочек Нотр Дам в Балтиморе. Но мама отказалась ехать на север, потому что не хотела жить в стране, которая до сих пор поддерживает королевскую власть. Тогда оба решили переехать на запад, жить среди нации, построенной на костях торговых пунктов Джона Джейкоба Астора. В страну свободных мыслителей, которые иммигрировали со всего Тихоокеанского бассейна и Северной Америки. Мой настоящий дом. Астория.

Мама начала было отвечать, но тут, наконец, появилась Мэгги, улыбаясь и снимая свое пальто и перчатки. Мама подпрыгнула, ее лицо осветилось настоящим счастьем. Она так сильно обняла ее, что та ойкнула.

— Болтушка, — произнесла мама, — Я так рада, что ты здесь.

Мэгги обошла стол и с энтузиазмом обняла Сэмми, поцеловала папу в щеку, затем подошла и обняла меня.

— Сара тоже, — сказала она.

После похорон бабушки Мэгги поехала на северо-запад Луизианы, в район чуть ниже Ново-Английской провинции Огайо, чтобы проследить за использованием ресурсов семейного фонда для помощи в борьбе со вспышкой менингита. Мы вздохнули с облегчением и радостью, когда она вернулась.

В Мэгги было что-то хрупкое, что-то, что заставляло вас хотеть оберегать ее. Она была очень похожа на Сэмми: милая, щедрая и нежная. Она тоже страдала от аутизма, только в более глубокой форме, чем он. Она была красивой с тонкими чертами, как мама, но там где мама была полна энергии и желания достичь совершенства, у Мэгги появлялся намек на нестабильность, который был почти как страдание. Она почти умерла, когда была маленькая, — упала с домика на старом дубе, который рос на передней лужайке, и пролежала в коме несколько недель. Может быть, из-за этого она стала слегка мечтательной и отстраненной.

Ужин проходил более гладко после того, как мое участие в разговоре стало менее очевидным. Пока мама разрезала огромный шоколадный торт, который Роза оставила на буфете, Сэм подошел к календарю событий, который он старательно открывал каждый день.

— Смотри, Мэгги, — сказал он, — особенный день уже близко. Он милостиво позволил ей сломать пломбу на окошке нужного дня, открыв при этом крошечный компас. — Отлично! — с энтузиазмом сказал он. — Мне это было нужно.

Мэгги посмотрела мне в глаза над его макушкой и улыбнулась. Было сложно продолжать злиться, когда рядом находились они с Сэмми, но я продолжала работать над этим. После того, как я съела свой торт, я помыла тарелку и отправилась наверх. Я решила, что нужно заставить себя открыть одну из маминых старых книжек.

К девяти часам в доме почти все затихло. Я могла слышать тиканье часов в холле и далекий звук голосов — в солярии все еще работал телевизор. Сейчас было только шесть часов по моему времени — по Тихоокеанскому — но я уже натянула свою пижаму. Я хотела положить конец моим сегодняшним дневным страданиям.

И я определенно очень устала. Мои глаза играли со мной в игры — создавали тени в углах, давали мне двойное зрение, пока я шла по коридору в ванную. У меня было странное чувство, что девочка в зеркале, чистящая свои зубы, двигалась на долю секунды медленнее, чем я сама.