Так тихо у нас в отсеке, что я слышу, кажется, стук собственных ручных часов.

— Аппараты… товсь!

— Есть аппараты товсь!

Пауза — секунда, но кажется вечностью.

Выстрелом в радиорупоре:

— Пли!

Эхом отрепетовал команду Крикуненко и рванул рычаги на себя.

Лодка стремительно меняет курс.

Только сейчас мне становится предельно понятным, как трудно работать командиру и всем, кто рядом с ним в центральном посту.

Это ведь не над водой, где все видно, где можно определиться визуально, где «противника» видишь глаза в глаза.

Это поиск почти вслепую, сквозь угольную толщу воды: поиск, основанный только на вере в приборы, в свое мастерство и профессиональную интуицию. Это работа невероятной трудности, потому что времени на решение задачи отпускается ровно столько же, сколько и надводному кораблю, а лодке приходится, выполняя те же сложные и стремительные маневры, преодолевать еще и тяжесть тысяч тонн воды, сдавливающей ее гигантским прессом со всех сторон.

Я не успеваю как следует подумать обо всем этом, потому что снова звучит команда:

— Аппараты… товсь!

И все начинается сначала.

Мы устали на торпедных стрельбах. В кубрике в тот вечер шутили мало.

Перед отбоем в кубрик пришел Чикин. Он был хмур и озабочен. Он ждал, пока соберутся ребята, и похлопывал по колену знакомым всей лодке затрепанным своим блокнотом. Ребята называли чикинский блокнот «кондуитом» и побаивались его, потому что записи в нем ничего хорошего не обещали.

— Давайте, ребята, подобьем бабки, — сказал Чикин. — Пока невеселые у нас результаты, и лучше сразу в них разобраться, чем потом путаться. Потом поздно будет…

Кубрик притих настороженно.

— Была у нас сегодня торпедная стрельба. Главные запевалы в ней — торпедисты, но работала на каждый залп вся лодка… Я прошел по боевым постам, поговорил с командирами отделений и боевых частей. Посчитал потом с карандашиком, и вот что у меня вышло…

Чикин раскрыл блокнот.

— На первом залпе сами торпедисты потеряли полминуты — замешкались у приборов. На втором залпе по той же причине — двадцать секунд… Мотористы не смогли держать постоянное число оборотов — кое-кто у реверса не справляется — и лодка целых сорок пять секунд рыскала, пока твердо легла на боевой курс. Акустик не сразу взял цель — еще полминуты… Около трех минут уже набралось, а я остальных еще не считал. Плохо получается, братцы, — это мы по надводной цели стреляли; а попадись лодка — не думаете же вы, что командир на ней глупее нашего окажется, а команда слабей!.. Да за эти три минуты «противник» поизворотливее от нас бы труху оставил!

По кубрику прошел легкий шумок. Кто-то пробовал оправдываться и спорить.

Я вспомнил и первый торпедный залп и второй и прикинул, откуда у нас набралась эта неприятная минута, и подсчитал, покраснев, что пятнадцать-двадцать секунд висит и на моей совести: надо было работать, а я о постороннем замечтался. В настоящем бою это дорого обошлось бы всей лодке.

Я попытался представить себе, чем бы это могло кончиться, случись бой на самом деле, — и мне стало не. по себе. Я оглянулся на ребят. Многие сконфуженно прятали глаза. У них, наверное, дело было тоже не в неопытности.

— …Ну, опоздал я на пять секунд рубильник переключить, — горячился Федя, дружок мой. — Так не потому, что я не знал, где он, и не мог его сразу найти. Я знаю, где все мои рубильники, я в них с закрытыми глазами разберусь! Просто подумалось о чем-то — вот и вышла накладка. Так ведь я не виноват, мысль — она не электрическая лампочка: взял и выключил! И неопытность тут ни при чем. Я в отряде в троечниках не ходил. У меня пятерки по электротехнике были!

— А я считаю так: то, что с тобой было, тоже неопытность, и самая элементарная, — возразил Чикин. В голосе его звучало упрямство, щеки побледнели, и глаза сузились под густыми бровями. — Да, неопытность, на которую в боевой обстановке ты не имеешь права. В бою всегда риск, и каждый твой шаг — это или спасение, или смерть ребят, которые рядом с тобой. Ты размечтаешься — и опоздаешь нажать на рычаг. Противник мечтать не будет — и пустит свою торпеду раньше. А он тоже промахнуться не захочет. Вот и посчитай, во что обойдется твоя мечтательность.

Чикин оглядел всех, решительно стукнул кулаком по колену.

— В бою надо думать только о бое. Все остальное потом, что бы там ни было. Отвлекаешься на вахте — это тоже неопытность. У «стариков» такого не бывает!.. Кто не согласен — докажите обратное, давайте поспорим.

Спорить пробовали, но доказать обратное не смогли. Чикин был прав.

— Так давайте все-таки выясним, в чем загвоздка?

— В неопытности… — признали ребята.

— Тогда слушайте, хлопцы. Не будем накликать на себя беду. Если нас «противник» еще на полдороге «накроет», не оберемся позора! Вот, скажут, собрались орлы, нашли, кому лодку доверить!.. Давайте так. Каждый, кто стал уже классным специалистом, помоги молодому, тяни его за собой, подмену себе готовь. Сверху критиковать, как кое-кто из наших старослужащих любит, легче легкого. А ты помоги, не критикуй! Самого когда-то учили — забыл? Никак нельзя, чтобы с лодкой из-за нерасторопности нашей «прокол» получился. Смеху потом по всему Северному флоту не оберемся. Салаги, скажут, подобрались! Адмирала «утопили»!

Зашумел кубрик, заволновался, «завелись» ребята, азартом загорелись глаза.

— Значит, так, — подытожил старшина Дичко, наш признанный математик. — Решение, считай, принято. Математически оно выглядит следующим образом: один плюс один…

— Равно двум, — хихикнул кто-то из угла. — Во дает, математик!..

— …равно иксу, — невозмутимо уточнил старшина. — Потому что раз тебе помогли — ты, в свою очередь, еще одного дружка подтянешь. А он еще кому-нибудь дельное подскажет. Вот и считай, из скольких человек такая цепочка соберется? Выходит, иксу равняется один плюс один.

— Так и запишем, — улыбнулся Чикин.

А с утра по всем подразделениям началась работа.

…В отсеке тесновато. В белом свете электроламп блестят маховички и рычаги приборов.

— Нет, нет, Михайлов, дело не только в быстроте поворота рычага. Не в этом главное… Главное, Михайлов, понять процессы, которые происходят внутри прибора.

Старшина Василий Шепелев, отвечая матросу, осторожно постукивает указательным пальцем по крышке прибора, чертит в воздухе замысловатые кривые, будто хочет объяснить этим всю сложность работы установки. Он может, конечно, сам рассказать обо всем — пусть матрос слушает, но у старшины золотое правило: подчиненный самостоятельно должен до всего дойти. Только тогда он поймет секреты мастерства.

— Без этого нельзя освоить нашу умную машину, — так любит называть свое заведование старшина.

Специалист первого класса, он влюблен в технику, которую обслуживает.

Был с Шепелевым такой случай. На учениях в море, во время сдачи зачетов, в центральный пост с опозданием на несколько секунд поступил доклад трюмного центрального поста. Там несли вахту подчиненные Шепелева. Командир боевой части сделал ему замечание. Когда прозвучала команда «Отбой!», старшина лично проверил все показания приборов и записи в журнале. «Нет, не по вине моих матросов пропали те несколько секунд», — доложил он своему командиру. И доказал это. «Наша умная машина не может так ошибаться», — не преминул заметить при этом.

«Конек» Шепелева — техника. Где спор о ней — там и ищи старшину. В библиотеке на базе он в первую очередь спрашивает книги о машинах. В одном из номеров стенной газеты под дружеским шаржем на Шепелева стояла подпись: «А вместо сердца — пламенный мотор».

— Ты же десятилетку кончал, — толкует Шепелев матросу. — Физику изучал. Трудные математические задачи решал. Знаний у тебя должно хватать на всю эту премудрость.

Володя Михайлов сидит молча, внимательно слушает, но пока ничего не понимает. Постукивание по крышке и зигзаги в воздухе его ни в чем не убеждают. В учебном отряде он проходил «азы». Он ждет: что дальше? Ему самому не терпится узнать, какие тайные превращения происходят под этой блестящей крышкой, сплошь утыканной миниатюрными рычажками и переключателями. И он ждет…