— Делаю замечание, — слышится его голос. — Вы не только задерживаетесь сами, но и подводите других. Даю еще три минуты. Прибыть на мостик и доложить в чем дело!
Голос у него властный, немного простуженный — поэтому кажется сердитым. Но загорелое от крепких северных ветров лицо полно добродушия. У старпома всегда хорошее настроение. Сказать, что он спокоен, нельзя. К нему лучше подойдет слово «уверен». Это в его характере, пожалуй, самое главное.
На мостик продолжают поступать доклады…
А что происходит внутри?
В центральном посту, он под самым мостиком, — предпоходная тишина. Голубоватый мягкий свет. Чуть слышным пчелиным роем гудят работающие приборы. В штурманской рубке — множество карт. Они развешаны на переборках, лежат на столе, свернутые в трубку стоят по углам, ими заняты полки. Штурман лодки капитан третьего ранга Илья Золотарев склонился над столом. Первая, предварительная прокладка курса. Легкие карандашные линии ложатся на карту. Низ штурманского стола озаряется вспышками сигнальных лампочек — это горят индикаторы счетной машины, верной помощницы штурмана. Она всегда поправит штурмана, если тот ошибется.
Вахтенный рулевой неотрывно следит за репитером гирокомпаса, ждет команд. У экрана локатора хлопочет радиометрист.
Закончили проверку системы погружения и всплытия. Отрегулирована воздушная система. Принята расчетная дифферентовка.
В самом носу корабля — торпедный отсек. Здесь несут вахту подчиненные мичмана Крикуненко. Старшина Скворцов заканчивает последнюю проверку аппаратов.
Торпедное оружие к бою готово.
— Включить автоматы! — звучит очередная команда.
Дело теперь за электриками. Главный старшина Шинкарев одним поворотом доводит маховик до предельной черты. Погасла красная лампочка, вспыхнула белая на щитке. Это значит электрическая энергия ринулась по кабелям к механизмам лодки. Заработали приборы управления кораблем.
Но старшина не снимает рук со «штурвала» — так Шинкарев называет колесо маховика. Почему? «Так нравится мне, — отшучивается он. — Люблю я это слово — „штурвал“. Маховик — не то… Подам докладную на имя главного конструктора, чтобы это название изменил».
Старшине потребовались секунды, чтобы сразу заработали десятки электромоторов и дали жизнь сотням приборов. При их помощи моряки управляют атомоходом. Заставляют двигаться корабль на воде и под водой. Погружают лодку на огромную глубину и возвращают на поверхность моря. При помощи их подводный великан хорошо видит в самой кромешной тьме океанских глубин, различает мельчайшие шумы в хаосе штормов и ураганов. Это очень умные устройства. Здесь гений человека заставил работать на себя кибернетику, электронику, полупроводники.
Приборы управления готовы к действию.
И вот заработал реактор. Заговорили приборы в посту управления электромеханической части корабля. Там хозяйничают подчиненные инженер-капитана второго ранга Рюрика Александровича Тимофеева.
Стрелки медленно ползут от деления к делению, показывая нарастающую мощь реактора.
Может показаться, что люди совсем не вмешивается в работу ядерного богатыря — ведь за всеми его действиями следят автоматы. Все это так. Но люди делают самое главное — контролируют контролеров. Постоянно, буквально секунда за секундой, придирчиво следят они за точностью и безупречностью работы электронно-счетных устройств.
Немало забот и у старшины первой статьи Красовского. Гидроакустическая рубка — его боевой пост. Здесь полная тишина. Он еще и еще раз проверяет приборы, вслушивается, для самоконтроля, в забортные шумы. Они не похожи друг на друга. Вот доносится какое-то бульканье, слышится звон. Чьи шумы? Откуда они идут? Акустик обязан во всем этом безошибочно разбираться.
— Пост к бою готов!
На мостик поступили последние доклады. Старший помощник приложил руку к козырьку. Старший помощник торжествен и взволнован.
— Лодка к походу и погружению готова!
И вслед за его рапортом — протяжное и властное, заставляющее учащенно биться сердца:
— По местам стоять, со швартовых сниматься!
По всем отсекам лодки, над палубой, над пирсом, над бухтой рассыпаются трели звонков: длинный — короткий, длинный — короткий… Это аврал. Два резких, отрывистых свистка: отдать кормовой! Еще свисток: отдать носовой! Мгновение — и стальные тросы уже на палубе.
Приглушенно звякнули машинные телеграфы.
— Руль — лево на борт! Малый назад!
Первую походную команду отдал Жильцов…
Главный старшина Десятчиков заждался команды у щита управления главным электромотором. Он давно готов к ее выполнению. Коротким, отрывистым движением Десятчиков повертывает переключатель.
Первый поворот лопастей винта вспенил за кормой спокойную воду. Белой шапкой вспухает бурун, он все выше, пенистее, и вот он уже клокочет огромным фонтаном.
Атомоход медленно отходит от пирса. Ширится темная полоса воды. По отсекам пропел ревун.
Моряки замерли на местах — у пультов управления оружием, у боевых приборов и механизмов.
Нарастает шум винтов. Широкой белой полосой стелется за кормой взбаламученная вода. Все дальше берег. И кажется, будто корабль стоит на месте, а уплывает вдаль причал, родные дома базы. Наращивая скорость, атомоход взял курс на выход из бухты.
На береговом посту подняли сигнальные флаги. Ребята желают нам удачного похода. «Счастливого плавания!» — читаем мы с палубы атомохода.
Серый гранит береговых скал становится все темнее и темнее. Скоро он будет видеться черным. Округлятся угловатые вершины сопок. Берега закроет туман.
Уплывает берег, остается вдали за кормой дорогая сердцу земля. Но не расстаются с кораблем чайки — неспокойные спутники моряков. Чайки кружат над нашими головами. Они дальше всех провожают уходящие в плавание корабли.
С каждой минутой ускоряется ход. С мостика видно, как носовая часть все глубже зарывается в набегающие волны. Море сопротивляется, но сделать ничего не может — атомоход уверенно набирает скорость.
— Всем вниз! Срочное погружение!
Снова гудит ревун. Пустеет мостик. Тяжело захлопывается люк.
Клокоча, хлынула в балластные цистерны вода, чуть дрогнул и стал уходить из-под ног палубный настил, и потом — неожиданная тишина. Мы под водой.
Атомоход легко и быстро, словно нож, пронзающий масло, уходит на глубину. В центральном отсеке стрелки глубиномера отсчитывают метры погружения. От одного деления к другому, третьему… Глубина растет. И ты чувствуешь себя как в скоростном лифте высотного дома, когда опускаешься вниз.
Скорость нарастает.
В динамике слышится доклад командиру:
— Температура забортной воды — минус полтора градуса. Под килем почти четыре тысячи метров.
— Далековато до матушки Земли-то, — тихо говорит вахтенный рулевой Михаил Луня.
— До неба ближе, — поддакивает ему старшина Василий Шепелев, вахтенный у станции погружения и всплытия.
— И туда и туда не близко, — заключает Луня.
И снова в отсеке тишина.
Именно в эти первые минуты глубинного плавания наиболее остро ощущаешь, как далек теперь берег.
Впереди штормы. Наверняка тяжелые и сложные походные заботы. Немного грустно и тревожно чуть-чуть. И сердце отстукивает первый сигнал: «Здравствуй, море! Встречай нас, дружище!»
…У акустиков тишина — работа. У нас, торпедистов, тишина — ее ожидание. Акустикам легче переносить тишину — всегда легче, если есть дело для рук. Нам приходится туже — никто из нас не знает, когда прозвучит команда «Залп!», и прозвучит ли она вообще. Но ждать ее ты должен каждую секунду, и ожидание с каждой уходящей секундой становится все тяжелей.
Аппараты заряжены. Нужен один поворот рычага, чтобы сработал все уничтожающий заряд, заключенный в узкие хищные туловища торпед.
Странно получается на земле. Человек рождается, чтобы жить и строить, радоваться и любить, — но все века своего сознательного существования большую часть своего времени и таланта он тратит на изобретение самых жестоких способов уничтожения всего живого. От каменного топора к атомной бомбе, и сегодняшняя торпеда с ядерной боеголовкой, и один такой торпедный залп — во сколько раз больше унесет он человеческих жизней, во сколько раз больше матери прольют слез… Мы, люди, имеющие дело с оружием каждый день, лучше других представляем себе это. И если бы по земле бросили клич — уничтожить все, какое только имеется, ядерное оружие и оружие вообще, мы, хозяева этого оружия, первыми проголосовали бы «за»!