«Какие тут хорошие люди: и дядя Володя, и старшина, что выдал обмундирование, и Александр Иванович Фомин — все как один! А Зернов — настоящий друг. Вергуна нашел… — Костя легонько погладил себя по боку, где под гимнастеркой сидел голубь. — Только вот одно неясно. Почему же он не говорит, где папа? Почему тянет?»

О судьбе отца Косте никто открыто не сказал, только намекнули, что Пургин остался в тылу врага. Почему оставлен, с какой целью — дядя Володя обещал рассказать в следующий раз, потому что срочно вызвал командующий.

Костя остановился возле зенитного орудия; Зернов говорил, что здесь есть девушка, которая хорошо знает его, Костю. И вот он увидел подходящую к зенитке свою бывшую пионервожатую Надю. Она похудела, осунулась. Лицо обветрилось, потускнело, нос заострился, и только глаза блестели по-прежнему ласково и заботливо.

Зенитчики уже не раз принимали бои не только с самолетами, а и с танками и пехотой врага. Но Наде все казалось, что она еще мало отомстила врагу. Когда батарея выдвинулась в парк, Надя лишилась сна и аппетита. Парк, где она еще пионеркой своими руками сажала цветы, окучивала саженцы, поливала сирень, а затем, будучи уже вожатой пионерского отряда, приходила со своими ребятами на прогулку, был теперь изуродован. Наде было так обидно и больно за парк, что первые дни она готова была где-нибудь украдкой поплакать, но обстановка не позволяла.

В короткие часы затишья и ночью она успевала сходить на Волгу постирать платочки и подворотнички для себя и товарищей и там плакала вдоволь.

— Ты давно здесь? — спросила она Костю.

— Уже два дня, — ответил Костя, напрягая слух. Он еще не мог привыкнуть к сплошному гулу взрывов и стрельбы.

— Знаю. Я спрашиваю, давно ли на батарею пришел?

— Только сейчас. Но почему вы знаете, что я здесь? — кричал Костя Наде, глядя на мокрые платочки, лежащие у нее на полусогнутой руке. На верхнем, с голубыми каемками, нарисован якорь с двумя крохотными буквами «М3». В правой руке Надя держала подворотнички, среди них Костя заметил черную репсовую ленточку от матросской бескозырки с золотыми якорями на концах.

— Знаю, — несколько смутившись, ответила Надя и, перевертывая платочки, спросила: — А где твой голубь?

«Эта стрельба и поговорить как следует не дает, все надо кричать», — огорчился Костя и, легонько похлопывая себя по боку, где под широкой гимнастеркой встрепыхнулся и снова припал к его телу Вергун, ответил:

— Вот, со мной. А кто вам о нем рассказывал?

— Я книги тебе приносила, но ты спал.

— Какие книги?

— Твои. Помнишь, оставил, когда поехал с генералом?

Костя тут же догадался, что Надя знает о нем через Зернова. Но почему же Зернов ничего не сказал о книгах?

— А Зернов хороший человек! И музыку любит, и футбол, — Костя кивнул на краснофлотскую ленточку. — Мы с ним скоро пойдем на пианино играть. Он здорово играет!

— Преувеличиваешь, Костя, ты еще не слышал, — прервала его Надя, завертывая мокрые подворотнички и ленту вместе с платочками в плащ-накидку.

— А где вы их сушить будете?

— Кругом пожары, а ты спрашиваешь… Придет ночь — и высушу, и выглажу.

Костя пытался продолжать разговор о Зернове, но его голос заглушили взрывы снарядов и мин. Немцы вели огонь по Мамаеву кургану.

Надя молча смотрела в ту сторону. Когда чуть стихло, Костя спросил:

— Кругом говорят о втором фронте, а когда его откроют?

Надя с грустью взглянула на Волгу и, положив на землю плащ-накидку, взяла Костю за руку.

— Не знаю, Костя, не знаю. Если бы американцы и англичане в самом деле открыли второй фронт, было бы совсем по-другому. — И, как бы успокаивая себя и Костю, добавила: — Обещали… Может, скоро откроют.

У переправы, на взвозе, сильно загудели моторы, отчего под ногами ходуном заходила земля. Костя точно ждал этих звуков и сразу воскликнул:

— Вот они, идут!

Гул, сотрясающий землю, усилился. Вдоль неглубокого овражка прямо к зенитной батарее, рывками, один за другим двигались наши танки.

— Сюда идут! Новые! Я еще их за Волгой встречал! — От восторга у Кости затрепетало сердце. Он с нетерпением ждал, когда же танки покажутся на открытом месте, чтобы посмотреть, как они будут действовать тут, в боевой обстановке.

В небе кружили «юнкерсы». Один за другим они начали пикировать. Поднялись столбы земли и пыли. Одна бомба упала как раз в то место, где укрылись танки.

— Уходите оттуда! — крикнул Костя.

И один танк, словно услышав Костю, рванулся вперед. Грозный, могучий, он легко и уверенно проскочил мимо зенитных установок. Расталкивая и разминая глыбы земли, кучи кирпича от разрушенной стены, он помчался к кургану, затем повернул вдоль железнодорожной насыпи, потом обратно. Фашистские летчики заметили его. Бомба за бомбой рвались то спереди, то сбоку, а он, как нарочно, вертелся у них на глазах.

— Под мост, под мост прячься!.. — кричал Костя танкистам, показывая рукой на разрушенный мост. Но танк не уходил.

Вскоре стало понятно, что экипаж этого танка вывел свою машину на открытое место, чтобы отвлечь внимание фашистских летчиков на себя. Теперь Косте тем более хотелось чем-то помочь смелому экипажу в борьбе с самолетами.

— Что же делать?

А Надя даже не замечала того, что творилось на земле.

Чуть закинув голову, она внимательно следила за воздухом и занималась каким-то сложным расчетом. Узкие девичьи плечи напряглись, лопатки резко выступили, и казалось: там, под солдатской гимнастеркой, у нее спрятаны крылья.

Отпрянув от прицела, Надя качнулась всем телом, и в то же мгновение прогремел выстрел. Ее короткий, непонятный для Кости знак пальцами над головой, привел в движение подносчика и заряжающего. К замку скользнул снаряд. Ствол легко, как стебелек полыни на ветру, покачивался то в одну, то в другую сторону. Меняя направление зенитки, Надя будто хотела, чтобы пикировщик напоролся на ствол.

Второй выстрел прогремел одновременно с треском пулеметов самолета. Словно десятки хлыстов стеганули по насыпи, за которой лежали ящики со снарядами. Другая очередь пуль прострочила землю возле Кости.

От орудия отскочила гильза и покатилась под ноги.

— Держи! — крикнул подносчик, но Костя не понял его.

Он посчитал, что надо хватать гильзу, которая еще курилась синим дымком и была горячая.

— Куда ее?!

— Да вот, держи! — подносчик, будто поскользнувшись, тянулся к снаряду, что выронил возле Кости.

Костя схватил снаряд, подал заряжающему и кинулся через раненого подносчика к снарядным ящикам. Перед глазами мелькали лишь гильзы, снаряды да энергичные плечи Нади. Но вот подвернулся случай подать Наде снаряд из своих рук. Надя приняла его, не замечая, кто подал. И, захлопнув замок, снова прицелилась. Кажется, как раз от этого снаряда загорелся фашистский самолет.

— Ура! Сбили! — закричал Костя.

И будто этим радостным сигналом о сбитом самолете исцелился раненый подносчик. Он привстал и, волоча ногу, пополз к снарядным ящикам.

— Лежите, мы справимся без вас! — крикнул ему Костя.

— Молодец, мальчик, молодец…

Не чувствуя ни усталости, ни напряжения, разгоряченный Костя метался от орудия к ящикам и обратно. Подхваченный азартом боя, он готов был сесть за управление орудием и стрелять по самолетам, не понимая и не представляя себе, как долго и много надо готовиться для такого дела.

Вдруг земля под ногами сдвинулась и перед глазами выросла черная копна. Блеснул взрыв, обдавая горячим воздухом, и в это же мгновение кто-то с силой рванул Костю за руку.

Налет окончился, и стало страшно. Почему-то показалось, что все погибли, и только он, Костя, остался жив. Но вот осела пыль, рассеялся мрак, и в глубокой щели показался Александр Иванович Фомин. Это он, наверно, рванул за руку. Затем Костя увидел Надю и еще несколько бойцов. Среди них стоял Зернов. Косте стало неловко перед опытными, закаленными в боях защитниками Сталинграда, хотя они смотрели на него как на главного героя. Кто-то даже сказал: