Холодно. Кожу ласкают языки холода, и она покрывается мурашками. Неприятно.

Хотела поднять правую руку, в запястье впилась полоска ледяного металла, обжигая. Дернула левую. Ситуация та же. Рыпаться нет смысла, не сломав больших пальцев — не выбраться. Я попалась.

Щиколотки тоже надёжно закреплены.

Мне по-настоящему страшно. Если бы не было так тёмно, подумала бы, что в глазах темнеет от страха. Неизвестность, её-то я всегда больше всего и боялась. С ней нельзя бороться, потому что не знаешь, с чем вступишь в схватку.

Медленно восстанавливается ход событий. Надеюсь, это было не напрасно, и Джеймс выбрался.

Сколько я здесь? Сутки? Неделю? Месяц?

Свет вспыхнул неожиданно. Резко и ярко, отчего взгляд подернулся пеленой выступивших слёз. Сморгнула, чувствуя, как тёплая влага стекла по виску к уху.

— Амелия, Вы вовремя пришли в себя, дорогая, — я повернула голову в сторону источника звуков, но не смогла увидеть обладателя раскатистого, словно громовые перекаты, голоса. — Самое время принять лекарства.

В левую руку, в вену на сгибе локтя вонзилось острие медицинской иглы. На грани сознания я ощущала, как инородный раствор вливался в кровеносную систему, смешиваясь с кровью.

— Это поможет восстановить воспоминания в течение суток, — уверил меня тот же самый голос и произнёс что-то ещё, но звуки отошли на второй план. По всему телу пришлась огненная волна боли, выгнувшая меня дугой. Спустя секунду меня швырнуло обратно, отчего я больно приложилась к жесткому ложу лопатками.

Перед следующим приступом, я осознала, что дикий крик, звучащий будто из-под толщи воды, — мой собственный.

Боль сконцентрировалась в голове, словно кто-то острым скальпелем снимал кожу лоскуток за лоскутком, а потом разделял черепные пластинки, и они впивались в обнаженный мозг. Дрянь добралась до мозга. Крик перешёл в скулеж. Перед глазами взрывались Сверхновые, проносились хвостатые кометы, сыплющие искрами. Во рту металлический вкус крови. Она же сочилась из носа, липкими потоками стекая по губам.

Меня затягивала чёрная дыра, обещающая прекращение пытки, но грудь прошиб электрический заряд, подкидывающий меня вверх до боли в мышцах и выкрученных суставов плеч…

Мои мертвецы… Как их много. Все в крови. Я с ног до головы покрыта слоем красной подсыхающей жижи. Напротив меня, во главе отряда убитых, стоит малышка с белыми, как снег, волосами и серо-голубыми невыразительными глазами. Белое платье в багровых пятнах, ручки до локтей и крохотные ножки до колен — в крови. Она прижимает к себе потрепанного грязного плюшевого зайца без левого глаза.

— Мне страшно, — тихо прошептала девочка. — Мне очень-очень страшно.

Я падаю перед ней на колени. Заяц в её руках такой знакомый… Это мой любимый зайка, его подарил дядя Баки, друг дяди Стива.

— Нас убьют? — вопрошает малышка. — Я не хочу умирать. Позволь мне остаться.

Обнимаю её, привлекая к себе. Девочка тает в моих руках. Все верно. Этот испуганный ребенок — я сама. Ребёнок, у которого отобрали детство и вручили в руки

винтовку…

Меня снова подкинуло от удара электрического тока, возвращая в реальность. Кто-то упорно держал моё сознание по эту сторону, не давая уйти.

Дышать через нос трудно — сгустки крови из лопнувших капилляров перекрывали путь воздуху. А через рот больно — горло саднило после криков. Сколько до следующего приступа? Сколько у меня в запасе, чтобы вобрать в лёгкие глоток кислорода?

Оказывается, что чуть больше двадцати ударов сердца. Голову снова пронзила адская боль, пульсирующая в висках. А я снова где-то на закоулках памяти.

Я стою в темноте. Со всех сторон обрывками доносятся оклики.

— Амелия! — оглядываюсь назад. - Эми! — верчусь в другую сторону. — Доченька! Эй, Роджерс! Мелкая! Лия! Дочь Весны!

Кручусь волчком вокруг своей оси, не зная, на что отозваться. Голоса не смолкают, зовут… Вдруг мимо проскальзывает что-то… Я не вижу, но чувствую кожей и оборачиваюсь, кажется, в нужную сторону…

— Эй, мелкая! — Гевин, как же я тебя ненавижу! — Тренируешься, да? создаешь видимость, что стала любимицей Золы из-за того, что много работаешь?

Я глубоко вдыхаю, сильнее сжимаю рукоятку метательного ножа в ладони и метаю его с разворота в стоящую в углу куклу. Клинок легко входит в поролоновый манекен там, где должно быть сердце.

Гевин достает меня уже несколько месяцев. С тех пор как ему исполнилось пятнадцать, находиться с ним в одном помещении без взрослых стало невыносимо. При любой возможности он пытается задеть меня, надавить на болевые точки и выбить землю из-под ног. Другие мальчишки лишь смеются и полностью подчиняются ему, как старшему из них. Не единожды Маргарет за шкирку оттаскивала меня от них, не давая влезть в драку.

— Что молчишь? Думаешь, никто не знает, — под аккомпанемент его болтовни я приближаюсь к манекену и вытаскиваю нож, — что ты раздвигаешь ноги перед стариком?

— Хм, — многозначительно выдаю я, оттягивая время, чтобы придумать достойный ответ и обратить слова оппонента против него самого. — Это у тебя гормоны бурлят. Может, это ты ноги раздвигаешь, а?

Я оборачиваюсь на него, триумфально улыбаясь. Гевин успевает за это время покраснеть до цвета спелого томата, сверлит меня недобрым взглядом и раздувает ноздри, точно бык.

Я — по сравнению с этим громилой — букашка. Но сыворотка уравнивает наши силы, давая мне дополнительную мощность.

— Мелкая сука, кем ты себя возомнила? — Гевин вальяжной походкой двигается на меня. Я перекидываю нож из левой руки в правую и кручу его в ладони. Парень щелкает пальцами. Что за самодеятельность?

Ах вот оно что! Входов в тренировочный зал два — слева и справа от меня. Гевин не мог прийти один, без дружков. Кто-то же должен стать свидетелем его победы, даже если противником станет девчонка на две головы ниже его самого.

— Сейчас мы и проверим, насколько ты у нас невинная овца, — скалится он. Скотт и Лиам грозно надвигаются на меня с боков, Гевин идет прямо. Трое на одного, не честно. Но они явно безоружны, а у меня два ножа, пусть и тренировочных — с затупленными лезвиями.

Кто из противников слабое звено? Лиам.

Он немногим крупнее меня. Делаю выпад в его сторону. Все трое, посчитав это сигналом к действию, бросаются на меня одновременно. Насколько я успеваю сообразить, план заключался в том, что Гевин меня изнасилует, пока двое его дружков будут удерживать меня силой. Это злит меня до красных пятен перед глазами.

Я легко проскальзываю под рукой Скотта, оказываясь вне образованного парнями круга, и бью его локтем по шее, после чего пихаю ногой безвольное тело на остальных. Противники, коих теперь стало двое, отступают, давая товарищу с громким ударом приземлиться на деревянный пол.

Они меняют стратегию, наступая теперь с разных сторон, и пока я ставлю блоки на удары Гевина, Лиам улучает возможность поободраться ко мне с тыла и схватить за локти. Я дергаюсь. Гевин плотоядно улыбается.

— Тебе некуда бежать. Будешь хорошо себя вести — мы никому тебя не отдадим. Будешь только нашей шлюхой, — обещает он, хватая пальцами мое лицо за подбородок. Я не сдерживаюсь и плюю ему в лицо, за что получаю звонкую пощечину, от чего голова мотается в сторону.

Красный цвет застилает глаза. НИКТО не смеет так со мной обращаться!

Я не знаю, откуда взялось столько силы, но я вырываюсь из рук Лиама и набрасываюсь на Гевина. Разорвать ему глотку, вырвать ногти и отрезать пальцы по одному. Или же просто нанести сотню ударов тупыми ножами.

— Мелкая, ты чего? — орет парень, когда я неглубоко вонзаю клинок ему в плечо.

— Один, — нож входит чуть ниже, - два, — еще удар, - три.

На десятом ударе мне надоедает. Я загоняю жертву в угол и, резко присев, вгоняю нож под его коленную чашечку. Гевин падает передо мной на колени.

— Весна, это не смешно, — сквозь слезы-сопли гундосит он. Я усмехаюсь. Сколько ему лет? Пятнадцать?!

— Куда же делась твоя храбрость, Гевин? — тоненьким от смеха голосочком спрашиваю я. Хочется рассмеяться, но я удерживаю хохот в себе. — Кто из нас маленькая девочка? — молчание. — Отвечай!