Дисциплинированность ведомых позволила спокойно продолжить своеобразный урок. За уходящими «ильюшиными» снова увязалась четвёрка немецких истребителей. Выскочив из-за холма, они было совсем близко подобрались к штурмовикам. Выжидать, как в первый раз, было невозможно. Поэтому я предупредил своих:

— Скоростная атака!

Мы свалились на немцев сверху. Это один из наиболее эффективных приёмов боя на низких высотах. Он прижимает врага к земле, сразу лишает его свободы манёвра. «Мессеры» заметались, но наш патруль плотно прикрыл их сверху. Я снова срезал ведущего немца. Он упал на землю и взорвался.

Предметный урок прекрасно удался. Целый день на аэродроме можно было слышать восторженные рассказы молодых участников полёта об этих двух скоротечных боях. Меня радовало, что они не упустили ничего важного, всё увидели и оценивали события совершенно правильно.

Весь курс обучения протекал в сжатые сроки. На другой день после показательного полёта молодые лётчики уже сами участвовали в боях. В воздухе я следил за каждым из них. Стало ясно, кто может стать ведущим, кого целесообразнее определить в ведомые.

В нашей системе воспитания мы придавали большое значение тактике группового боя. Лётчик должен понимать и чувствовать соседа. В довоенные годы слётанность группы обычно считалась достигнутой в совершенстве, когда истребители ходили в тесном строю, крыло к крылу. Это было, несомненно, красиво, но совсем не похоже на тот боевой строй, который оказался нужным для победы. Война быстро отучила нас от парадного полёта, понятие слётанности истребителей существенно изменилось.

Тесный строй уступил место большим дистанциям и интервалам. Эволюции командирского самолёта, которыми прежде подавались сигналы лётчикам, заменились радиосвязью. В новых условиях каждый лётчик во время всего полёта должен был занимать строго определённое, во всех трёх измерениях, место. От этого подчас зависел исход боя и даже личная судьба пилота.

Кубанский воздух буквально кишел самолётами. Мы строго предупреждали молодых лётчиков: «Отставшего бьют». Тот, кто пренебрегал этим правилом, мог быстро стать жертвой «мессеров» — любителей лёгкой наживы.

Именно так случилось с одним из наших лётчиков, которого мы в шутку прозвали «Бородой». Он был неплохим истребителем, смело дрался, умел дерзать и добиваться победы. Но иногда Борода, идя в строю, излишне горячился и увлекался. Он любил порою немного «попартизанить». Вдруг, отстав от всех или резко отвалив в сторону, Борода бросался на случайно проходивший мимо немецкий самолёт и, чаще всего, атакой издалека только припугнув вражеского лётчика, возвращался на своё место.

В тот день, о котором я хочу рассказать, в моей группе среди ведомых шёл и Борода. Зная его слабую струнку, я время от времени оглядывался назад и, просматривая боевой порядок патруля, напоминал:

— Борода, держи строй…

Вначале всё шло хорошо. Несмотря на большую высоту полёта и скорость, которую держал патруль, самолёт Бороды довольно точно сохранял интервалы и дистанции. Мы шли широко развёрнутым по фронту строем. Порою мимо нас проскакивали отдельные пары «мессеров». «Борода» неизменно докладывал о них по радио. В его голосе чувствовалось с трудом сдерживаемое нетерпение. Но я не вступал в бой с этими немцами. Для нашей мощной группы истребителей всё это было мелочь.

Наконец появился достойный объект — группа «юнкерсов». Благодаря большой скорости мы сразу оказались в выгодном для атаки положении. Ударили по «юнкерсам» сзади, со стороны солнца, и сразу зажгли несколько машин. Заканчивая атаку, я заметил вторую группу немецких самолётов.

— Новая цель, — тотчас же предупредил я своих ведомых.

Чутьё подсказывало, что где-то тут, между двумя группами бомбардировщиков, обязательно должны быть «мессершмитты» сопровождения. Они не преминут контратаковать нас, поэтому наш воздушный патруль ни в коем случае не должен растекаться по небу в погоне за удирающими немцами. Подав команду, я оглянулся. Весь патруль был на местах. Нехватало только одного самолёта. Едва успев спросить: «Борода, где ты?», я уже должен был отбивать контратаку восьмёрки немецких истребителей. Сбив одного немца и поставив патруль в более выгодное положение, я снова позвал Бороду. Он не отвечал. Закончив бой без него и вернувшись на аэродром, мы узнали от офицера, дежурившего на рации наведения, куда девался Борода. Увлёкшись «юнкерсами» и видя только одних их, он отстал от патруля и, попав под огонь истребительного заслона немцев, был подбит. Только благодаря случайности приземлился он не на вражеской территории, над которой мы вели бой, а в передовых цепях нашей пехоты. Это было хорошим уроком для всех нас и в особенности для молодых.

Меня радовало то, как глубоко они воспринимали искусство манёвра. В одном из них — Александре Клубове — мы угадали ведущую черту его характера: умение навязать противнику свою волю. Тренируя его на ведущего, я был его ведомым. По радио подавал ему команду, как строить манёвр, иногда заходил ему в хвост и показывал: вот так надо итти в атаку.

Во время одного такого учебного полёта появились «мессеры». Мои ученики на мгновение растерялись и расползлись. Одного «мессера» я подбил в перевёрнутом положении самолёта. Потом стал окликать своих лётчиков:

— Где вы?

Клубов оказался выше меня. Он вёл бой. Меня обрадовала его манера драться. На земле это спокойный, чуточку флегматичный человек. В учебных полётах манёвры Клубова были даже несколько вялы. А сейчас, в бою, он преобразился. Его движения сделались резкими и сильными. Он насел на врага и коротким ударом сверху зажёг немца.

В Клубове жила настоящая душа истребителя: он всегда искал боя. И, вместе с тем, это был лётчик трезвого риска. С каждым боем росло моё уважение к этому тихому, малоразговорчивому и очень спокойному человеку.

Один из красивых боёв мы провели с Клубовым уже после Кубанского сражения, на Миусфронте, когда он прикрывал мою ударную группу. Немцев было много. Сорок бомбардировщиков и двенадцать истребителей. Зная общую воздушную обстановку в этом районе, мы ещё на земле разработали примерный план боя. Клубов должен быть связать немецких истребителей. Он так и сделал. В то время, когда моя четвёрка занялась «юнкерсами», четвёрка Клубова отбивала контратаки «мессершмиттов». Я был твёрдо уверен, что Клубов сделает своё дело — свяжет немецких истребителей, и, закончив бой, только спросил его по радио:

— Сколько?

Четвёрка Клубова сбила трёх немцев и обеспечила мне свободу действий.

Таков Клубов — он смел, но не бесшабашен. При всём своём спокойствии и хладнокровии, в нужный момент он способен пойти на риск, даже на отчаянный риск.

И именно таким мы увидели Клубова в летний вечер, когда он возвращался с воздушной разведки.

Я стоял на аэродроме. Уже давно прошли сроки, когда машина Клубова должна была показаться на горизонте. Я запросил по радио его позывной. Клубов коротко ответил:

— Дерусь.

Потом замолчал. Повидимому, с ним что-то случилось. Тревога росла с каждой минутой. Но в глубине души я верил, что Клубов всё же придёт. И вот он пришёл… Его машина странно ковыляла в вечернем воздухе. С ней делалось что-то непонятное. Она вдруг резко клевала носом и, казалось, падала, потом так же неожиданно выравнивалась и даже слегка набирал высоту. Так повторялось трижды. Повидимому, на самолёте Клубова перебито управление. Я хотел одного: чтобы Клубов выбросился с парашютом. Но передать этого не мог: его рация не работала.

Клубов снова пошёл на посадку. Было страшно смотреть, как, планируя, самолёт вдруг снова клюнул. Вот-вот — врежется в землю. Клубов дал форсированный газ. Машина чуть взмыла вверх, и в тот же самый миг Клубов совершил мастерскую посадку на живот. Мы подбежали к самолёту. Он был изрешечён пулями. Клубов вылез из кабины, молча обошёл машину и, покачав головой, тихо сказал:

— Как она дралась!..

Присев на корточки, он стал на песке рисовать нам схему боя. Он дрался с шестью «мессерами» над вражеской территорией. Двух немцев он сбил, но ему повредили управление. Машина перестала слушаться лётчика. Он всё же сумел перетянуть её на нашу территорию. Самолёт стал всё больше и больше зарываться носом. Клубов уже решил было прыгать с парашютом, когда самолёт по какой-то игре случая вышел из пике. И Клубов привёл полуживую машину на свой аэродром. Рассказав это, он встал, раскрыл планшет и в обычной спокойной манере доложил результаты разведки.