— Ой, перестань. Мало ли что дети рассказывают. Все будут считать, что они фантазируют. Не беспокойся.

Ника восприняла папины объяснения с большим интересом и все спрашивала, через сколько минут они приедут. Разумеется, она сейчас же спросила, что будет с Аней потом, «она умрет или ее вылечат?» Олег сказал, что вылечат, но «надо сначала, чтобы обратное развитие дошло до конца». Ника немного расстроилась, говорила, что Аня бедная, но во все поверила, и это было лишним подтверждением, что умелые лгуны говорят почти правду. Все дело всегда в этом «почти».

Машина Феликса затормозила у входа, Катя стала выгружать из багажника Анину сумку, а Аня сразу побежала к Нике и крепко ее обняла. Олег все придумал просто гениально. Аня выглядела моложе, но это была та же самая Аня, которая недавно играла мачеху, глупо было бы говорить, что это другая девочка. Теперь Ника была значительно выше ее, они была рады друг друга видеть и со смехом побежали наверх. Аня должна была спать в старой Никиной кровати в отдельной комнате. Ника стала просить мать разрешить им спать в одной комнате, но Лида не разрешила, сказав, что Аня маленькая, и ей надо больше спать больше, чем самой Нике.

Это лето для семьи было странным. У них появился маленький ребенок, требующий специальных забот. Все работали, а Лида сидела с Аней дома, так как планы с лагерем не реализовались. Девочка она была некапризная, активная: рисовала, раскладывала в каком-то своем порядке Никиных кукол. Лида поставила ей во дворе маленький надувной бассейн, и Аня там то стирала, то купала игрушки. Проблема была с едой. Взрослую еду Аня не ела и ей приходилось специально готовить. Феликс приходил часто, каждый выходной. Он играл с Аней, брал ее с собой гулять, тащил ее маленький велосипед. Аня почему-то помнила, что у Феликса дома есть черный кот. Она хотела его видеть и Феликс брал ее к себе. Мерзкий Ляленькин от Ани убегал, забирался под кровать и сидел там пока девочка не уходила. Всем было известно, что злой мизантроп Ляленькин ненавидел людей, и детей особенно. Аня ложилась на пол перед кроватью, и подолгу терпеливо звала его «кис-кис», кот не вылезал, и она горько жаловалась Феликсу, что котик ее не любит. Аня прекрасно ориентировалась во всех домах, знала, где что лежит. Наверное, она каким-то образом помнила, как она там жила или часто бывала. Ей везде было хорошо, она чувствовала себя среди своих, но ее детский ум осознавал, что хотя все эти, окружающие ее люди, любят ее, они — не родители. Ей бы очень хотелось, чтобы папа и мама были рядом, но их нигде не было. Она их не помнила, но знала, что в ее жизни их нет. Лида боялась, что девочка спросит, где ее папа и мама, но Аня ничего не спрашивала.

Были и некоторые проблемы с Никой. С воцарением в доме Ани, они стала ревновать ее к своим родителям и пристально следить, насколько часто ее обнимает и целует мама, или играет папа. Ей стало казаться, что мама и папа проводят с Анечкой больше времени, чем с ней. Никакие уверения, что «Анечка маленькая» не помогали. Ника обижалась. Выяснилось, что Аня — жадина. Отдать свою игрушку Яше было для нее все равно, что отдать руку или ногу. Все призывы поделиться ее были ей непонятны. Иногда она понимала, что «плохая», но остановиться не могла. В таких случаях Аня сердилась и плакала. Как только она начинала плакать, Ника ее нежно обнимала, и гладила по голове. Аня часто просила Лиду ей почитать, и оказалось, что она боится сказок. Как только Лида раскрывала русские сказки с картинками и начиналось традиционное повествование про Бабу-Ягу, Аня зажимала ей рот: «Не читай про нее! Я не хочу!». «Почему, Анечка?» — спрашивала Лида и Аня отвечала: «Она меня унесет. Я боюсь.» Аня боялась даже Бармалея. Ее живое воображение видимо рисовало ей жуткое чудовище, которое всегда может вероломно напасть и утащить.

Иногда, когда дети играли все вместе, Аня, как самая младшая часто чувствовала себя обиженной. Когда это случалось, она лезла драться. Такого никто в семье не видел. Ей бы следовало спорить, отстаивать свою правоту, добиваться того, чего она хотела, мирным путем, но Аня не умела этого делать, а сдерживать свой темперамент не могла. Ей давали сдачи, она горько плакала от несправедливости, и всегда бежала к взрослым, чтобы они ее защитили. Она требовательно протягивала к ним руки, утыкалась в колени, крепко прижималась к животу, вдыхая знакомый запах, всхлипывала и постепенно успокаивалась, мстительно с удовлетворением слушая, как остальных ругают.

На вид Ане было уже меньше трех лет. Перед тем как идти спать, Лида или Олег всегда заходили в ее комнату: Аня безмятежно спала, разметав по подушке свои светлые прямые волосы. Рядом с ней лежали игрушки. Однажды ночью Лида проснулась. Было тихо, она сходила в туалет, отпила воды из стакана. Было часа два ночи и она вдруг вспомнила, что не вытащила из холодильника фарш для разморозки. «Черт, надо идти вниз … потом не заснешь». Но, делать было нечего и Лида осторожно открыв дверь, вышла в коридор. В сонной ночной тишине, она вдруг услышала прерывистые всхлипывания из Аниной комнаты. Аня сидела на постели в старой Никиной пижаме с мишками и плакала, размазывая по лицу слезы.

— Анечка, что случилось?

— Я боюсь …

— Чего ты боишься? Спи. Ложись на бочок … Тебе просто что-то приснилось.

— Да, я боюсь. Я не буду спать. Она правда приходила.

— Расскажи мне, что тебе приснилось. Кто приходил?

— Она … охламон!

— Какой охламон? Злой дядя?

— Нет, это была тетя. Охламон.

— Спи, Анечка. Больше она не придет.

— Придет. Она меня на лопату сажала, и хотела сунуть в печь …

— Ань, перестань. Нет тут никого. У тебя же лампа горит. Видишь, нет ее …

Аня крепко ухватила Лиду на шею и буквально повисла на ней, ни за что не решаясь ее отпустить. Лида принесла Аню в кровать и положив рядом с Олегом, собралась все-таки спуститься на кухню.

— Ты куда? Не уходи.

— Анечка, ты же с Олегом. Он тебя ей не отдаст.

Когда Лида вернулась в спальню, Аня крепко спала, уткнувшись носом Олегу в спину. Утром, когда он переносил ее в постель, она так и не проснулась, а потом ничего не помнила. Лида с Олегом настолько привязались к ребенку, что мысль, что с ней скоро придется расстаться, казалась им обоим невыносимой. Маленькая, смышленая, девчонка, с невесомым детским телом, воспринималась совершенно своим ребенком. Она буквально на глазах делалась все младше, не замечать этого было невозможно, и от такого быстрого регресса, у всех щемило сердце. Скоро все будет кончено и Аня навсегда от них уйдет.

Олег брал своих девочек после работы ненадолго погулять, и Аню приходилось катить на коляске. Она важно сидела и смотрела вокруг. На детской площадке он аккуратно сажал Аню на качели и они с Никой ее несильно раскачивали. Она должна была обязательно Олега видеть, не видя его или Нику, она начинала хныкать, в полной уверенности, что ее бросили. Олег брал ее на руки и утешал. Олег и Лида были теперь для Ани самыми «своими». На остальных она смотрела немного настороженно, и только потом улыбалась и соглашалась играть и брать себя на руки. Феликс исполнял перед ней весь свой старый арсенал с «ладушками и козой». Лида пела ей песенки, а Олег с Лешей были специалистами по подбрасыванию и кружению. Леша особенно старался, и тогда Катя ему кричала «Осторожно … она же маленькая».

Новый 17-ый год справили тихо. Аня в празднике уже никак не участвовала, она неуклонно превращалась в младенца. Пускала пузыри, совала в рот ледяные из холодильника резиновые игрушки, ее ноги и руки никогда не находились в покое, они непроизвольно, хаотично вздрагивали и подергивались. Ника внезапно совершенно перестала ревновать Аню к родителям, наоборот, она, считая ее своей и только своей, не разрешала Яше с Линой лишний раз Анечку потрогать. Дети норовили ее таскать, и взрослые боялись, что они Аню уронят. Она становилась для них игрушкой, и девочкам очень хотелось ее кормить и переодевать. Лина сноровисто совала Ане в рот ложку с овощными пюре, Ника вытирала салфеткой ее замызганный рот, и только Яша быстро потерял к девочке интерес. Ему не удавалось придумать, что с ней делать. Пару раз он бросал ей мяч, мяч Аню толкал, она валилась и Яшу ругали.