Насчет научного проекта, Аня поначалу тащила за собой Лину, даже старалась помочь ей выбрать тему, но Лина была до такой степени инертна, что они даже немного поссорились. Лина что-то выбрала с Лешиной подачи, он практически все за нее сделал, и в день ярмарки Аня носилась со своим выступлением, волновалась, сто раз проверяла как подключать в зале свой компьютер к проектору, Лина в это время болтала с подружками, и в результате просто поставила свой постер в дальнем углу и была довольна, что к нему никто не подходил. Аниных успехов хватило на всю семью. Лина не завидовала, но и не радовалась чужой славе. Много комплиментов получили и Катя с Лешей: «Ах, ваша девочка! Какая у вас девочка! У нас никогда не было такого проекта!» — хотя девочка — девочкой, но учителя все-таки полагали, что Анин проект — заслуга родителей. Убеждать их, что это не так, было бы глупо.
Выступив, Аня выкинула из головы проект буквально сразу. Теперь главным в ее жизни был спектакль. Она надевала костюм мачехи, который при активной Катиной помощи сделался абсолютно гротескным. Они, невзирая на школьную во всем умеренность, прицепили накладные груди и зад. В нелепых туфлях Аня часами вертелась перед зеркалом, отрабатывая походку, голос, повадки. Еще она требовала, чтобы Катя, Лина и даже Яша смотрели на ее репетиции:
— Кать, идите сюда … посмотрите … как я вам?
— А как вам ее походка? Ничего? А так …?
— А можно я так сделаю … а можно я так скажу …
Аня теперь очень часто спрашивала у старших «а можно…?» Никому это не казалось глупым, они действительно были взрослыми, а она — ребенком.
— А можно я буду сигарету в мундштуке курить?
— Нет, Ань, нельзя. Это уж слишком. Тебе в школе все равно не позволят. Даже и не заикайся об этом.
— Почему? Это круто. Мачеха же плохая.
— Нет, Аня. Не дури.
Аня ничего не ответила, но за несколько дней до выступления Катя получила от режиссера имейл с просьбой на минуту к ней зайти. Катя зашла и узнала, что на репетиции Аня вытащила сигарету, вставила ее в мундштук, который действительно валялся у них дома от какого-то старого спектакля и … закурила … «Ах, какой кошмар … ах, это недопустимо … почему ребенку пришло такое в голову?» Оказывается, когда Ане велели выбросить сигарету, она стала спорить, доказывать, что с сигаретой Мачеха будет колоритнее … и что у них в семье они уже представляли персонажей с сигаретой. Учительница недоумевала, как вообще возможно, что Аня … «Вот дрянь! — думала Катя. Я же ей сказала … ну откуда я знала, что она не послушается». Дома с Аней провели беседу, насчет «почему ты не слушаешься?», она обещала ни к кому больше с курением на сцене не приставать, но явно осталась при своем мнении, да еще потребовала признать, что «с мундштуком лучше, но … в школе нельзя …» Катя признала, что ей было делать. Они ведь все были актерами театра абсурда, где надо было пенять собственной матери, что та «не слушается».
Была еще одна проблема, которую удалось скрыть. Аня стала немного меньше ростом и сильно похудела. Костюм Мачехи на ней буквально висел. Катя костюм ушила, и дала Кате свои туфли на каблуке … на которых Аня выглядела повыше. Никто ничего не заметил, даже она сама в пылу подготовки не придавала значения своему внешнему виду. Хорошо, что уже был самый конец учебного года. Они Аню заберут и больше не надо будет беспокоиться, что кто-то задаст недоуменные вопросы.
На представление собралась вся семья. Аня была невероятно возбуждена, выложилась, и ей много хлопали. В том как играли дети была ожидаемая фальшь, ребячья старательность и совершенная уверенность, что их похвалят, что как бы то ни было, они все равно молодцы и родители будут ими гордиться. Золушка была вся в темных завитушках, ярко подрумяненная, миленькая, но все равно какая-то безликая, как кукла Барби. Принц был самым красивым мальчиком в школе, он сам это знал, и все время поглядывал со сцены в зал, следя за тем, какое он производит впечатление.
Только Аня играла действительно уродку-Мачеху, не боясь выглядеть глупой, злой и отталкивающей. Свой естественной игрой она «переиграла» и Золушку и Принца. Свои смотрели на нее с восхищением и обожанием. Яша говорил, что Аня самая смешная, и почему-то ни с того ни с сего посетовал, что «жалко бабушка не видит». Но когда упал занавес, и все по-очереди выходили кланяться, главные герои получили гораздо больше аплодисментов. Хлопали по-сути не актерам, а персонажам. Аня надулась, уверенная, что ее талант не признали, что «они несправедливы». Сколько Катя ей не говорила, что «ничего подобного, они смеялись …», Аня злобно отвечала: «Да, смеялись, а потом не хлопали». «Да, хлопали они тебе». «Нет, они Золушке хлопали. Она плохо играла, кукла напомаженная.» Потом она как-то успокоилась, прекрасно понимая, что если страдать слишком долго, то все перестанут обращать на нее внимание. Разочарование ее померкло и забылось. Аня быстро теряла интерес к прошедшему событию. С ней надо было ненадолго съездить в Лаборатории, а потом девочкам обещали лагерь за городом с лошадьми.
На этот раз в Куантико ездила Катя. Доктор Колман сказал ей, что после Нового года, к весне все должно для них завершиться. Процесс теперь шел быстрее. По приезде начались проблемы, потому что Аня стала выглядеть гораздо моложе Яши и в никакой лагерь ее уже отправлять было нельзя. Катя говорила им это по-телефону, но теперь Феликс сам убедился, что она не преувеличивала. Он встретил Катю в аэропорту. Он сразу увидел в толпе ее небольшую фигурку. Катя тащила сумку и вела за руку совсем маленькую девочку. Такого даже он не ожидал. Надо было что-то сказать детям. Они договорились, что теперь Аня будет жить у Лиды. Дедушка с Катей привезут Нике … кого? Другую Аню? А та где? Маленькая, а потом и грудная девочка будет жить в доме, но кто она? Как ее надо было воспринимать? Придумать новую ложь надо было немедленно, еще до того, как они попадут к Лиде домой. Катя позвонила сестре:
— Слушай. Мы с папой Аньку везем. Она совсем уже маленькая. Что Нике-то сказать? Придумай что-нибудь.
— Что я придумаю? Что сильно изменилась?
— Да она сейчас гораздо меньше Яшки.
— Ничего себе. А по уму?
— Да, вроде, и по уму. Хотя, неизвестно.
— А мы для нее кто? Что ты ей говорила? Тут, ведь, многое зависит от того, что она сама Нике скажет.
— Слушай, ну откуда я знаю, что она скажет …
Практичная Лида была готова к Аниному приезду. Она порылась в старых коробках и нашла много разной старой Никиной одежды, с том числе и для самых маленьких, но что говорить, она не подумала. Как обычно в случае собственной растерянности она обратилась к Олегу:
— Олег, сейчас папа с Катей Аню к нам везут …
— Ну, и что, мы же договорились …
— А то, что она совсем маленький ребенок. Что мы Нике скажем?
— Ника же знает Аню …
— Ты не понял. Эту Аню она уже не знает … хотя ты прав они похожи … Что делать? Что дети подумают?
Лицо Олега стало напряженным и каким-то отрешенным: он думал.
— Ладно, Лид, мы им скажем правду.
— Как?
— А почему бы не сказать, что девочка, наша родственница, больна … развивается «в обратную сторону», ее привезли в Америку … ученые за этим наблюдают, что мы все помогаем, наша семья участвует в научном исследовании … хотим помочь, ну, и так далее. Можно даже на все их вопросы ответить, если их будут интересовать «как» да «что».
— Ну, как же …
— Лид, для нас самое главное, чтобы про бабушку они не подумали. А они, разумеется, не подумают. С бабушкой никакой связи нет. Девочка — и девочка. Им даже все это интересно. Ребенок в доме — это самое главное, остальное будет не так для них всех важно.
— А потом?
— А ничего … отвезем в Вашингтон, в «главную больницу» Америки и там … ну, не знаю … девочку с «нуля» заведут снова и … все будет хорошо. Она вернется в Россию. Так тебе нравится?
— А если они расскажут потом в школе?