Аня вышла, и когда они ее спросили пойдет ли она с ними в бар, с удовольствием согласилась. Потом они еще зашли в дансинг, где-то играли на бильярде, и в боулинг. Аня устала, но повеселилась. Когда Леша завез ее домой и она поднялась наверх, Феликс вышел и выразительно посмотрел на часы. Потом демонстративно ничего не сказав, ушел в спальню. «Ой, ну точно, как папа когда-то. Он всегда молчал, а мама ныла». А было это сорок лет назад … а сейчас «дежавю». «Привет вам, ребята от Нюрки» — Аня легла и очень быстро заснула. «Ну их всех в жопу», — кого «всех» Аня себе не уточнила. Феликса она не боялась. Ну, что он мог ей сказать, или тем более сделать?

Она в ноябре съездила на плановое обследование в Лаборатории. Колман с достоинством, без комментариев, выслушал ее отказ от беременности. Опять та же рутина, которая совершенно перестала ее интересовать. Полипы исчезли, зрение было практически стопроцентным, те показатели в норме … эти … Она рвалась в Лаборатории только, чтобы встретиться с Беном. Он был с ней на работе ровен, радовался, что у нее не наблюдается никаких признаков депрессии, и вряд ли им следует возвращаться к теме самоубийства, что он «так и знал». Они встречались по вечерам и все возвращалось к ним с новой силой, достигая даже еще большего накала, как бывает с молодыми людьми, которые еще не прожили первый этап своей влюбленности, замешанной на взаимном, пока неослабевающем притяжении, не омраченном ни рутиной, ни семейными узами, тем более, что они оба знали, что им отпущено короткое ограниченное время, которое вот-вот истечет. Аня жила только сегодняшним днем, а Бен чувствовал, что это все с ними — в последний раз. Он уже больше не сможет с ней быть, не чувствуя себя педофилом.

Аня вернулась взбудораженная в Портланд перед самыми новогодними праздниками, нервная, раздраженная. Работать в университете она с этого года не согласилась. Никто бы там не стал терпеть ее долгие отлучки.

Феликс уезжал на работу, она садилась в машину и ехала на плазу. Там ходила из магазина в магазин, ничего не покупая, но не зная, на что убить время. Дети ходили в школу и в этом году заниматься с ними ее не просили. Почему, она не задумывалась и была даже рада, что у нее нет никаких обязанностей перед семьей. Она подолгу простаивала перед соблазнительным бельем в магазине Victoria Secrets, трогала крохотные трусики с бантиками и кружевами, и примеряла в кабинке дорогие лифчики. Ане хотелось все это иметь, но она понимала, что ей ни к чему такое белье, что Феликс, увидев ее приобретения, брезгливо поморщится, хотя может ничего и не скажет, делая ей скидку, которая была Ане унизительна.

Приближался Новый год и Аня, совершенно уверенная, что все придут к ним, начала мысленно готовиться, продумывать меню и наряд. Она оживилась и каждый день напоминала Феликсу, что надо купить хорошую елку, но Феликс не спешил, очень Аню раздражая своей, как она про себя думала, старческой неповоротливостью. Надо ребятам сказать, я лучше с кем-нибудь из них съезжу. Ее поездки в магазины стали более осмысленными, так как ей надо было найти себе платье. Нежелание Феликса ехать за елкой было уже необъяснимым:

— Фель, ну все. Завтра, когда ты придешь с работы, мы точно поедем за елкой! Нельзя больше откладывать.

— Ань, нам с тобой не нужна елка.

— Что ты имеешь в виду? Нам с тобой … тебе может и не нужна, а детям нужна, и мне нужна … и всем.

— Ань, никто к нам на Новый год не придет. Понимаешь?

— Почему это? Что я должна понимать? А где мы будем на Новый год?

— Нигде, Ань.

— В каком смысле? У Катьки будем встречать? Ну ладно. Я хотела у нас …

— Нет, Ань. Мы с тобой ни к кому не пойдем, и к нам никто не придет.

— Почему?

— А ты сама не понимаешь?

— Нет.

— Странно. А тебе, Аня, не приходило в голову, что уже не нужно, чтобы тебя видели дети? Они не смогут узнать в тебе бабушку Аню. Ты совершенно на нее не похожа. Что мы им скажем? Об этом ты подумала? Ведь когда ты вернулась недавно из Вашингтона, они тебя не видели.

— Да, вроде, видели …

— Нет, не видели. Ты на себя в зеркало смотришь? Ань, пойми, мы не можем им ничего объяснить. Они не поверят, да и для их психики это вредно. Дети есть дети… Мы не имеем права взваливать это на их плечи.

— Это ты сам придумал?

— Нет, не сам. Ты что ничего вокруг себя не видишь? Пойми, так будет лучше. Дай нам придумать, как обставить твои метаморфозы. Прости, Ань, в этом никто не виноват, и ты меньше всех. Ты просто должна нас понять. Ты понимаешь?

Аня прекратила есть, ее чай остывал, она молчала, никак не реагируя на слова Феликса. Потом она встала из-за стола и поднялась наверх в гостевую комнату, которую она теперь считала своей. Когда Феликс туда вошел, Аня лежала, глядя в потолок и плакала. Плакала тихо и безысходно. Слезы текли по щекам и скатывались вниз, затекая в уши, попадая в рот. Аня их не вытирала.

— Ань, ну не надо. Ты обиделась? Скажи.

— Оставь меня в покое. Иди, я хочу побыть одна.

— Ань, ты считаешь, что мы неправы? Давай поговорим.

— Правы, правы. Иди.

Феликс вышел из комнаты. Аня лежала в темноте, слезы ее иссякли, в голове были какие-то разрозненные мысли, ей было жалко себя. Она так хотела повеселиться, надеть новое платье, выпить, потанцевать, а они … все о детях думают. А о ней они думают? Что ей сидеть с Феликсом за столом и чокаться? Ничего себе! Аня не могла обуздать свое разочарование, она ожидала праздника, хотела «блистать», перспектива встретить праздник с Феликсом казалась ей несправедливой, даже чудовищной. Семья лишала ее удовольствия. Лучше бы она осталась с Беном в Вашингтоне, он ей это, кстати, предлагал. Даже предлагал в Париж слетать на три дня. Как бы ей хотелось остаться с ним. Она лежала ночью в их широкой постели в Джорджтауне и думала о том, где бы они в Париже побывали. Могла бы родственничкам сказать, что исследования ее задержат еще на неделю после 1-го января, но голос Феликса по телефону звучал так грустно, что она просто не нашла в себе мужества ему солгать. К тому же до последней минуты было неясно насчет Сашки. Вечное его «приеду-не приеду». Не приехал. И теперь все будут вместе, а она — одна. Они, что, уже ее вычеркнули, сомкнули ряды, «отряд не заметил потери бойца». Дура она дура, надо было сделать так, как ей хотелось. Она к ним приехала, а для чего, для кого?

В Новогодний вечер Аня назло не захотела празднично одеваться, и ничего не стала готовить. Феликс сам все сделал. Они сидели одни и вяло ели, разговор не клеился. Ребята звонили, поздравляли, голоса их звучали оживленно и уже немного пьяно, слышался детский смех. Аня делала над собой усилия, спрашивала, открывали ли они подарки, что у них на столе. В конце Лида взяла трубку и озабоченно спросила:

— Мам, ты не обижаешься?

— Нет, не беспокойтесь. Что мне обижаться? Ерунда.

— Да? Ну и хорошо.

Поверила ей Лида и остальные или нет? Наверное нет. Феликс пытался с ней говорить о них, о том, что делать, но Аня этот разговор не поддержала. Она сидела и боролась с непреодолимым желанием ему нахамить, сказать, что он тоже может убираться к Катьке, что она тут как-нибудь … сама. Что, что он сейчас от нее хочет? Конечно надо было решать проблемы с другими людьми, которые уже не могли узнать в ней прежнюю Аню, но не сейчас же … Ане в общем-то было все равно, что всем насчет нее скажут, что скажут, то и ладно. Ей-то что? Желание хамить делалось все сильнее.

Сразу после 12-ти они с Феликсом попробовали посмотреть русский телевизор. По всем программам передавали Новогодние концерты. Аню все раздражало и они пошли спать. Вдвоем они выпили бутылку Шампанского и Аня пошла с Феликсом в спальню. Она видела, что Феликсу этого хотелось, и решила его не обижать. Хотя … это она старалась себя убедить, что из-за этого. В глубине души она знала, что ничего не выйдет и ей хотелось, чтобы не вышло. Света они не зажигали, Аня закрыла глаза, попытавшись представить себе Бена. Ей это удалось, и Аня полностью отдалась мужским рукам. Глаз лучше было не открывать. Вот бы Феликс знал, что у нее в голове. Он почему-то волновался, такого Аня за ним раньше не замечала. Она видела, что Феликс возбужден, но недостаточно, а потом у него вообще все упало, и Аня с тоской подумала о Бене. Как все грустно: раньше Феликсу не было равных, а сейчас он — старик. Да, ведь, она так и знала. Что от него ждать? И зачем она приехала? Будь он неладен. Лезет, главное … не видит разве, что ему ее не «потянуть»? Вслух она сказала другое, то, что всегда говорят в таких случаях: