— Мистер Панов, вы — американские граждане. Не сотрудничать с ФБР, препятствовать работе Бюро — есть нарушение американской Конституции. Я надеюсь, мы поняли друг друга. Жду вас у себя. Еще раз спасибо, что пришли, я вас больше не задерживаю. Рад был познакомиться.

Феликс взял Аню под локоть и они пошли к машине. Как во сне Феликс завел мотор и поехал домой.

— Фель, что это было? Он это серьезно?

— Не знаю, Ань.

Они молчали уже до самого дома. От услышанного попахивало полной дичиной и обсуждать вслух такие глупости казалось невозможным. Феликс уехал на работу. Причем сделал это безо всякого отвращения, оставаться наедине с Аней ему не хотелось, он просто не знал, что ей сказать. Он, честно говоря, даже не был уверен, что он правда поверил «типу» из американской Конторы. А Контора есть Контора, как ее не назови. Понятное дело, что не идти туда было нельзя, что это на него нашло. А то непонятно! Им ли с Аней не знать … что ФБР, что КГБ … Боже, что с ней будет?

Аня тоже была рада остаться одна. Ей показалось, что без Феликса она сможет обо всем подумать, но странным образом ни о чем серьезном подумать не получалось. «Ну, помолодела она … так это хорошо. Что он там говорил … еще помолодеет? Да, ладно, не может быть. Ни фига себе … какие глупости». Аня принялась вызванивать Лидку, которая обещала ей вместе сходить в парикмахерскую. Может они завтра сходят, Ане остро захотелось сделать прическу. А вот не будет она ждать Лидку, что ей Лидка. Она, что сама не знает, что ей надо? Получше Лидки знает. Аня уселась в машину и через 5 минут уже сидела в кресле у знакомого мастера. «Сейчас она этому пидерку задаст. Он ее давно знал, и не старался, сволочь, что для старушки стараться? Как не сделай — все равно будет по-старушечьи. Пусть попробует …» Аня ткнула ему в фотографию довольно короткой, ультрамодной стрижки, с длинной на глаза челкой. «Вот так примерно … но, учтите, должно быть не точно, как на фото. Должно быть „под меня“. Вы поняли?»

Женоподобное существо несмело улыбнулось. Вроде к нему пришла та же самая немолодая женщина, он ее узнал. Но в то же время, она была теперь другая, у нее даже тон изменился, стал требовательным, капризным, нетерпеливым, с капелькой агрессии. Таким тоном разговаривают молодые, очень красивые, привыкшие к успехам женщины. Аня действительно чувствовала себя другой. Ну, не полностью другой, а такой, какой она когда-то давно была. На минуту она представила себя в модном салоне на Калининском проспекте, ее стрижет самый модный в Москве мастер. Она довольна, но не совсем и мастер терпеливо поправляет. Ему выгодно, чтобы она осталась довольна, Аниной рекомендацией он не бросался. Внезапно Аню охватило раздражение этим провинциальным Портландом. «Понимали бы чего … сявки! Не черта они не понимают. И для кого она только старается? Кого хочет удивить? Фелю?» Аня вышла с непокрытой головой на холод. На ней были черные вельветовые брюки, ботинки на низком каблуке. «Какие у меня шубы были! А тут я ужасно выгляжу! Какой город, так и выгляжу».

Ехать было некуда и Аня с неудовольствием подумала, что скоро придет с работы Феликс и надо ужинать. Надоели эти ужины. Он меня никогда в ресторан не приглашает. Какая у меня скучная жизнь. Весь вечер Аня была возбуждена, хвасталась своей прической, которая Феликсу понравилась, но показалась все-таки слишком экстравагантной. «Зачем она так подстриглась? Сказать ей что-ли? И вообще, о чем она думает?» — Феликсу не терпелось начать с ней разговор о том, что они сегодня узнали, но Аня вела себя столь обыденно, что он никак не мог найти момент. И только в постели он спросил:

— Ань, ты подумала о том, что Голдберг сказал?

— Ни о чем я не подумала. Что ты от меня хочешь? Все хорошо. Не бери в голову.

— Ань, ты — дура, или прикидываешься? Ань, я тебя не понимаю. Ты слышала, что он сказал?

— А что он сказал? Мы с тобой и так знали, что я помолодела, ну, ты мне сам говорил, что это может быть связано с обновленным обменом веществ. Тебе не нравиться, что я моложе тебя? Тебе со мной плохо?

— Аня, это не остановится … понимаешь? Ты умрешь.

— Ладно, Филь. Все умрут.

— Ань, хочешь я тебе расскажу, что будет. Я могу это себе представить, а ты, как видно, не можешь. Или не хочешь.

— Ну, расскажи. Боишься, что я себе молодого любовника найду. Да, не буду я искать. Успокойся.

— Хорошо, если ты собираешься разговаривать в таком тоне, то давай спать. Я тебе завидую. Правда не пойму: то ли ты идиотка, то ли актриса. Может просто вспомнила свою театральную карьеру. У нас, Аня, жизнь рушится, а ты …

— Ладно, скажи, как ты все видишь, а я послушаю. Давай …

— Ты превратишься в девушку, примерно такую с которой я когда-то познакомился. Потом ты будешь еще моложе. Такой я тебя уже не знал. Ты будешь подростком, дети и знакомые перестанут тебя узнавать. Ты станешь ребенком, который будет какое-то время оставаться членом нашей семьи, непонятно только в каком статусе: ни мамой, ни тем более бабушкой, ты быть не сможешь. Потом ты станешь младенцем и исчезнешь … Конец, Аня, это будет конец. Весь вопрос в том, когда это будет… Я не хотел бы до этого дожить. Я и никто другой не знаем, будет ли это, если будет, насколько быстро … но, это может быть. Это ты понимаешь? Аня, скажи мне что-нибудь! Я тебя умоляю! Ань, не оставляй меня с этим одного!

Феликс закрыл лицо руками и Ане показалось, что он плачет. «Надо все сказать детям, только я не знаю … как». Аня вдруг поняла, что вся ее бравада, парикмахерская, прическа, желание «не понимать» были только защитой от неотвратимой правды, в которую она верила … и в то же время не верила. Не верила по той простой причине, что этого не могло быть! Ни с кем не было. Все уляжется. Люди умирают, а не исчезают таким нелепым образом. И она не исчезнет, она просто в свой час умрет.

— Нет, Фель. Не будет так, как ты говоришь. Не надо. Я просто умру, причем умру нескоро. Успокойся. Мы не можем верить всему, что нам говорят. Пойдем в Бюро, там меня исследуют и скажут, что ошиблись, а даже, если и не ошиблись, это же все не завтра будет.

Феликс понял, что дальнейший разговор бесполезен, что Аня в состоянии отрицания действительности. Она скорее всего будет проходить пять стадий «Кюблер-Росса». Сейчас стадия первая. Не стоит пока её из этого состояния выводить. Зачем? Ей будет только труднее. Может она права и все застопорится. Где взять моральные силы это пережить. Аня сегодня к счастью не приставала к нему и уснула, и он долго не спал, борясь с императивным желанием позвонить дочерям и Сашке. Они ничего сделать не могли, но быть одному рядом с доверчивой, довольной, фальшиво молодой Аней, ему было слишком трудно. Вот бы ему тоже научиться отрицать весь этот ужас, но Феликс знал, что подобного компенсаторного механизма у него нет.

Больше они об этом не говорили, из Бюро им не звонили и можно было пока делать вид, что ничего не происходит. Недели через две после разговора с Голдбергом, Аня сообщила Феликсу, что у нее болит десна. «Надо купить специальную мазь, у меня почему-то протез натирает, прямо сил нет» — сказала она ему за завтраком. «Ладно, я вечером куплю. Не беспокойся». Феликс теперь остерегался говорить с Аней о прогрессе ее симптомов. Самому-то ему было совершенно понятно, что у нее растут зубы, доктор из Бюро их о подобном предупреждал. «Да, пора сказать, ребятам. Так больше продолжаться не может» — Феликс решил заехать к ним сегодня же вечером, отпросившись с работы. Он прямо говорил Ане, что следует обо всем сказать ребятам, все равно, дескать, придется говорить, но Аня категорически отказалась. Поскольку они ни о чем не спрашивали, то ей казалось, что не стоит пока нарушать статус кво. Аня была скорее всего права, но Феликс не мог больше противиться желанию разделить с семьей свой груз.

Между тем Аня вовсе не отрицала свои обстоятельства. Она просто не до конца понимала, что с ней происходит, и как это все кончится. Как и все люди она привыкла, что болезнь определяют, потом лечат, и симптомы исчезают, и вот как быть, если они не исчезнут, а усугубятся? Как себя вести, что делать … Учебный год заканчивался, на работе она была деятельна и в классе совершенно забывала о своей ситуации.