Дружинники поблагодарили хозяев и пожелали совершить краду сегодня на закате.

Хадин продолжил:

- Завтра Верховный сар и матриарх захотят лично познакомиться с вами и приветствовать вас. Также, возможно, они расспросят вас о том мире, откуда вы пришли. И, буде на то ваша воля, Верховная жрица - Птица света, завтра на закате проведёт ритуал Божьего ока. - Голос пожилого сарлана был негромким и слегка хрипловатым. Он подождал, не будет ли вопросов, и закончил:

- Вы не пленники в стенах Борог Дауру, но передвигаться по крепости необходимо только с провожатым. Немного позднее он придёт к вам.

Хадин выслушал пожелания по поводу упокоения и, кивнув головой, вышел.

Четверо сарогпульцев сидели на лавках, и устало перебрасывались репликами о минувшем дне. Диментис находился в горнице с Ярым, которому становилось всё хуже. Он то стонал, то вновь затихал, а то порывался вскочить, но не мог и тогда лишь кричал, громко и страшно. Но вот, наконец, в дверь постучали, и в светлицу вошел Ардагдас. Он улыбнулся и сказал, что будет их проводником и что в стенах крепости теперь он отвечает за них. Искрен обрадовался, что прислали именно Ардагдаса, и хотел было заняться расспросами, как дверь вновь приоткрылась, и вошли Аварна с двумя пожилыми сарланками. Одна из них, самая пожилая и седая, была одета во всё красное и выглядела, как обещанная Хадином жрица. На ногах у нее были сапожки из тёмно-красной кожи. А на голове - покрывало и кожаная диадема с ветвистым древом на лбу. Россыпь бисера очерчивала одеяние и украшала богатую и сложную вышивку. Вторая её помощница, одетая в светлую накидку, несла в руках большой деревянный сундучок. Ардагдас поклонился ей и проводил в комнату с раненым. Сарланки выпроводили из неё Диментиса, и жрица под негромкий говор Аварны стала осматривать раны Ярого. Аварна что-то говорила и даже показывала руками, на что жрица лишь качала головой. В дверь вошли два сарлана, по рогам которых Искрен причислил их к племени Мощнорогих. Сарланы внесли каменный жертвенник-алтарь на ножках в виде звериных голов. Оставив алтарь в комнате у жрицы, Мощнорогие вышли и остались ожидать за дверью.

Тем временем в комнате запахло жжёными травами и терпким снадобьем. Ардагдас объяснил, что жрица с помощницами приносят жертву и возносят молитвы. Всех любопытных он призвал к терпению и запретил входить в комнату с раненым. Дружинникам ничего не оставалось делать, как, рассевшись по лавкам, ждать окончания цельбы.

Но её окончания они так и не дождались. Вошёл Хадин и сказал, что всё, о чём просили для упокоения, готово и можно приступать к скорбным ритуалам. Вошли всё те же мощнорогие с носами, и дружинники, погрузив на них тело павшего своего брата, отправились за Хадином вниз по лестнице. Всю дорогу их сопровождали молчание утраты, мягкий багрянец вечера, лившийся сквозь узкие бойницы-окна, и сочувствующий Ардагдас, замыкающий процессию.

Они спустились и вышли из крепости через небольшую дверь с противоположной главным воротам, восходной стороны. А, пройдя по большому внутреннему двору, прошли через восходные же ворота крепостной стены, и вновь попали в царство трав до небес.

Идти пришлось недолго. Вскоре скорбная процессия оказалась на большой поляне, очищенной от всяких трав и наполовину заполненной курганными холмами. Курганы были сплошь покрыты большими белыми цветами, которые, казалось, словно светились в сумраке вечера. В центре поляны виднелся самый великий из курганов. Он, как пояснили сарланы, принадлежал их первому сару и праматери всех сарланов. На этой же огромной усыпальной поляне нашёл покой и воин из далёкого сарогпульского княжества, что находится совершенно в ином и недоступном ныне мире.

На краю поляны, в стороне от сарланских захоронений, ровным кругом была вырыта глубокая яма и выставлен невысокий, ровно по колено, тын из травин. К нему с внутренней стороны были прислонены вязанки с сушняком. А в самой середине круга высилось сооружение из прямых и струганных толстых стеблей. Это была воздвигнута величественная крада, и политые маслом дрова под последним ложем витязя, блестели в закатных лучах. Светило провожало своего сына в последний путь к Роду. Оно приветствовало его и напутствовало.

Разговоров не было. Сарланы выстроились полукругом вокруг погребального костра и молча взирали на лежащего на вершине воина. А люди деловито и привычно совершили краду, сложили нужным образом поленья и разместили на самом верху, лицом к небесам и ближе к Роду-батюшке, своего павшего товарища.

Искрен принял из рук Светополка большой факел, поднёс его к промасленным поленьям и тут же запалил сушняк. Пламя жадно и яро взвилось до небес и вскоре подобралось к телу Бронислава. Он лежал в одном чистом исподнем, и через его открытые глаза, вверх на создателя, смотрела его душа. Она видела Ирий, и ждущего её Рода.

Пряча сокровенный момент отлёта души в пресветлый Ирий, встал призрачной завесой, милосердный дым. Вьющийся от вязанок сушняка, он милостиво укрыл таинство, задёрнув сие происходящее занавесью серого дыма. И в этот миг, в этом сумасшедшем танце виделось каждому своё. Огненные языки складывались в причудливые узоры, дикие рисунки, и, наконец, усталые воспалённые глаза начинали видеть живые, осознанные картины.

Все, кроме Светополка, молча и задумчиво взирали на пляску языков пламени в погребальном костре. Старый воин не смотрел в бушующий пламень. Светополк смотрел в небеса, где начинающие проступать точечками звёзд небесные лоси, своими добрыми и справедливыми глазами скорбно взирали на постепенно подбирающийся к телам павших воинов, огонь. Светополк не ведал Рода таковым, каким его знали и понимали другие воины дружины. Его вера была древней и принадлежала совершенно не этим краям, и совершенно не этому народу. Его вера, вера сильных и высоких охотников, вера могучих северных воинов-великанов была растворена в самой природе и приближала, окунала в ласковые объятия небесной матери.

Огонь добрался до павшего, и душа витязя отлетела в потемневшую небесную высь. Дружина затянула прощальную песнь, песнь славы и вечной жизни. Вечной в памяти боевых братьев и жизни в чертогах Рода. Сарланы понемногу втянулись, и их полукруг красивыми и грозными голосами на неизвестном и непонятном языке создавал чистый фон из медленного и звучного напева.

И вот огонь поглотил всё сооружение, и бушевал на самом его верху. Его языки лизали почерневшее за это время небо, и продлевали закатный свет, не желая отпускать дневное светило в мир мрака. В этом небольшом круге, среди курганов и захоронений, продолжал пламенеть последний закат жизни отважного воина.

Когда же вся верхняя платформа полностью выгорела, а налетевший северный ветер развеял прах павшего, всё сооружение зашаталось и обрушилось в подготовленную под ним яму. Песни стихли, и люди насыпали пепел в лепной, специально выбранный для сего действия, обожжённый красным лаком, глиняный горшок. Урну запечатали воском, установили в горячую ещё землю, покрыли белоснежным полотном и насыпали высокий курган земли. На него установили заранее срубленную домовину о четырёх столпах и с двускатной, крытой лемехом, крышей. В ней, на полу, сложили все воинские доспехи и вооружение павшего собрата так, чтобы те образовали человеческую фигуру. Сарланы принесли большие куски дёрна и выложили ими холм. Домовина и "сосуд мал" - горшок с прахом - будут отныне в надёжном и защищённом месте.

На сем погребальный обряд сарагпульцев был окончен. Но сарланы решили вознести должное павшим и дополнили курган своими символами. Они воздвигли и уложили массивный белый камень, пообещав Искрену высечь на нём имя павшего, а по весне высадить на новом кургане большие красивые цветы ярко-красного цвета.

К сожалению, захоронить Бронислава по-настоящему и соблюсти все необходимые обряды, подобающим образом было невозможно. Пришлось справить краду по-походному: без специальных горшков-печей с лепными животными, без свистящей стрелами и звенящей сталью тризны, и без дружной и богатой стравы. Но вся дружина верила, что наступит срок, и в один из дней соберутся все уцелевшие товарищи, и отдадут должное всем павшим другам.