Поднимаясь, Симов с интересом разглядывал нагромождения обомшелых камней, разукрашенных в оранжевые, желтые, зеленые и бурые тона накипными лишайниками. Среди этого каменного хаоса он неожиданно увидел лежавшего оленя. На его рыжеватой шерсти под лопаткой еще сочилась кровь. Голова с прикушенным языком запрокинулась назад. Это спасло от поломки огромные, почти полуметровой длины панты. Рога имели шесть симметричных отростков с розоватыми, еще мягкими концами. Ствол каждого рога был покрыт нежной кожицей с бархатистым светло-серым пушком.

Охотник бережно повернул голову изюбра, стараясь не повредить нежные панты. Сделав продольный разрез по брюшной белой линии, он выпустил наружу внутренности. Затем подрезал грудобрюшную преграду и вынул желудок с печенью. Прихватив себе на завтрак сердце, кусок печенки, несколько ломтиков внутреннего жира, он спустился вниз по откосу и исчез в клубящемся тумане.

…У балагана пылал костер. Над ним висел котелок с оленьим сердцем, шипели нанизанные на рожни куски печенки с салом. Симов сидел у костра, поджав ноги, раскуривал трубку и благодушно посматривал на готовящийся завтрак.

Налетевший порыв ветра разорвал над Джилой завесу тумана, открыв на несколько секунд противоположный берег реки. И тут перед изумленным охотником предстало неожиданное видение: у самого устья реки Бугурикты, совсем близко от стана, стояла темно-бурая, горбатая и высоконогая фигура, напоминающая вышедшее из глубины веков гигантское ископаемое животное.

Лось спокойно поднял большую носатую голову с массивными ветвистыми рогами⁵, покрытыми кожей с низким желторыжим мехом, и уставился на человека. Оба замерли, пока сомкнувшаяся пелена тумана снова не скрыла их друг от друга…

К концу дня все мясо изюбра было по частям перенесено вниз к реке и убраны со звериной тропы внутренности животного.

Под вечер, когда работа подходила к концу, на крутом берегу Большой речки, над самой головой Симова, появилась белая волчья голова Батыра. Вслед за этим донесся лязг подков по каменистому броду, а спустя несколько минут на забоку Джилы вышли охотники с караваном лошадей, навьюченных мясом.

Узнав об удаче Симова, каждый в свою очередь похвастался добытыми пантами. Две пары пантов, добытые стариками, имели по четыре отростка и не превышали трех-четырех килограммов каждый. У Фоки — с шестью концами — тянули килограммов пять.

Охотники, несмотря на усталость после тридцатикилометрового перехода, помогли товарищу перенести и упрятать мясо в холодной ключевой воде ближнего родника.

На таборе закипела дружная работа. Все делалось как-то само собой, без предварительного сговора. Со стороны казалось, что все обязанности строго закреплены за каждым. Гаврила Данилыч и Фока расседлывали и путали лошадей, Рогов развешивал на пнях перекидки с мясом, а у Симова тем временем пылал костер и готовился завтрак: шумел суп и на рожнях шипела печенка.

Товарищи собрались вокруг костра, рассказывали про свои похождения за неделю разлуки и подсчитывали количество зверей, приходивших на солонцы. Затем дружно были опустошены котел с супом и рожни, и скоро на стане все затихло в непробудном сне.

Когда солнечные лучи ласково заглянули в балаган, табор ожил. Одновременно поднявшись, охотники отправились к реке освежиться и посмотреть на привязанного тайменя. Рыба, как обычно, стояла спокойно, но с приближением людей метнулась в сторону, натянув ремень. Все были поражены живучестью тайменя, просидевшего на кукане семь суток.

Вдоволь налюбовавшись на него, охотники решили, что все же лучше быть ему в ухе, чем в реке. Гаврила Данилыч, любитель вкусно поесть, бойко принялся готовить уху, а Прокоп Ильич, Фока и Симов отправились проверить уложенное мясо. Пришли они очень кстати, так как за ночь уровень родника понизился, и мясо выступило из воды. Охотники перенесли его в яму поглубже, а чтобы вороны сверху не отыскали подводной кладовой, яму забросали ветками. Такая предосторожность была подсказана Рогову опытом. Однажды у него из незакрытой ямы исчезло все мясо. Оказалось, что вороны обнаружили «клад» и своим карканьем привлекли внимание медведя, который и вытащил все мясо из воды.

На полпути к стану охотников встретил Уваров. Старик шел поторопить их к ухе, которая могла перевариться и как он выражался, «потерять дух». Но его опасения оказались напрасными. Несмотря на то, что таймень голодал неделю, уха из него вышла преотличной — наваристой и жирной. После однообразной мясной пиши друзья с удовольствием опустошили котел и немедленно приступили к сборам в дорогу. Навьючив лошадей, каждый перекинул через плечо по паре лобовых⁶ пантов и вывел своего коня на тропу.

В этот день, преодолев Большереченский перевал, караван спустился в долину Якушихи и к вечеру притаборился на пышной лужайке при устье Якушинского Тыпхея. Отсюда до Новых Ключей оставалось километров восемнадцать, и охотники решили выступить с рассветом, чтобы прийти в деревню по утреннему холодку.

Через неделю тем же путем подвезли и остальное мясо. Удивительно было видеть его таким же, как в день убоя изюбра. Рогов объяснил, что мясо в воде белеет, вымокает, только с поверхности. Достаточно ему повисеть несколько часов на воздухе, как оно «наливается» снова и приобретает первоначальный вид.

Всю неделю, пока Уваров и Трохин ездили в тайгу за мясом, Прокоп Ильич варил панты.

Перед тем как приступить к этому ответственному делу, он у каждой пары лобовых пантов подровнял края лобовой и теменной костей, а выступающую за их пределы на один-два сантиметра кожу натянул, соединив ее противоположные края суровыми нитками. На одном роге он аккуратно зашил нитками нежную надорванную кожицу.

Варку пантов Прокоп Ильич начал с того, что опустил на две минуты в кипящую воду черепные кости и нижнюю часть рогов до пеньков. С каждой парой пантов он это повторял поочередно пять-шесть раз, после чего кровеносные сосуды в нижней части рогов заварились, и кровь перестала вытекать наружу.

Вслед за этим старик заварил мягкие концы рогов: он поочередно опускал каждый рог в котел на одну-две минуты, отчего мягкие концы набухали. У одного рога, едва начавшего раздваиваться, конец при этом разбух. Старик немедленно вынул его и рукой придал концу правильную овальную форму.

После заварки рога остывали десять минут на ветерке, в тени под навесом, подвешенные кверху черепными костями. Затем они снова заваривались. Всю эту процедуру Прокоп Ильич повторил в течение дня по двадцать (!) раз с каждым рогом. Затем до конца дня и на всю ночь развесил их под навесом. Так, семь дней он ежедневно проваривал панты, опуская их в кипящую воду сначала на минуту, а через два-три дня, когда рога достаточно уварились, провялились и затвердели, — на 2–3 минуты.

К концу недели панты вдвое потеряли в весе и стали твердыми. Только после этого их подвесили для окончательной просушки.

Теперь, когда все мясо было пересыпано семипроцентным количеством соли и уложено в бочки, а панты многократно проварены и просушены, охотники отдыхали, поджидая вызванную из города машину. Симов не стал дожидаться ее и на другой же день выехал в тайгу.

В середине июня на устье Большой речки, среди бескрайних таежных просторов, снова взвилась к небу кисейная дымовая струйка. В первый же вечер Симов навестил известный большереченский солонец и, к великому своему удивлению, не обнаружил на площадке ни одного свежего оленьего следа. На следующий день, изготовив моршни из просоленного камаса — кожи с ног оленя, — он обулся в них и отправился на солонцы в долину Бугурикты. На пути повсюду встречались многочисленные парные следы изюбров. Среди них заметно выделялся крупный след старого быка-одинца; он проходил вдоль кромки небольших лесных островков, редколесьем, а затем терялся в густой чаще молодых лиственниц. По сбитой на пышном травостое росе легко можно было определить, что зверь проходил утром.