Огромный скат, взбаламутив песок и донных обитателей, вырвался на чистую воду, сделал вокруг ковра-самолета круг почета, погладив его своим хвостом.

Ощущения от прикосновения скату не понравились и продолжать знакомство он отказался, вновь ложась на дно и закапываясь, словно отличник маскировки.

Бен только покрутил головой, рассматривая, как взметнулись вверх частички ила и песка, образуя мутное облако, смываемое несильным течением. Мгновение и лишь торчащий хвост выдавал расположение ската, притаившегося в ожидании новой жертвы.

В отличии от человека, природа прекрасна, рациональна и жестока, как маленький ребенок, жаждущий узнать, что же там, внутри, у этого барабана!

Завороженно, едва дыша, наблюдал морпех за морским дном, забыв о том, что на берег придется выходить, а там, на берегу, его ждет отнюдь не идиллия человеческого общения…

Но, ведь человеку нужна хоть капля красоты, что отвлечет его от безысходности и мрака, от бушующих проблем и воюющих сторон, выжигающих берега, уродующих подобных себе в погоне за призрачным идолом безраздельной власти.

Никогда не поздно изменится самому.

Не надо громких фраз, красивых поз и сонма последователей.

Достаточно просто улыбки и протянутой вовремя руки. И если с улыбкой все просто и понятно, то вот с рукой, чистые проблемы и заморочки.

Хоть ты секундомером меряй, хоть в будущее заглядывай, считанные единицы могут протянуть руку вовремя. Большинство руки не подает вовсе, боясь замараться или быть затянутым в водоворот действия, а некоторые предпочитают сделать царственный жест, бросая в протянутую руку мелочь подаяния и гордо поглядывая по сторонам, говоря "я сделал все, что мог"!

Если плыть по течению, то можно впасть. В океан. Или в маразм. Попасть в водоворот. Или утонуть. Совершить полет с водопада. Или услышать, как тебе рукоплещет толпа, встречая нового героя, что, не двинув и пальцем, совершил подвиг.

Каждый выбирает сам.

Самое страшное, что может сделать божество, это отнять право выбора и оставить предопределенность, как наказание.

Бен верил в право выбора.

Даже когда исполнял приказ, когда выбора не было видно в темноте пустынной ночи или канализационных трубах под старинным городом.

Ведь это так просто, поднести к виску тяжелую сталь и нажать на тугой спусковой крючок, отказываясь от продолжения смешной человеческой суеты, что называется простым и страшным словом "война".

Бен понимал самоубийц и не понимал, как можно запретить человеку разумному самому распоряжаться собственной судьбой?

Бригадный капеллан, с которым они неоднократно пили, а бывало и били морды тем, кто мешал им пить, с тяжелым вздохом слушал разглагольствования лейтенанта и криво улыбался, отказываясь пояснять такое отношение бога к своим детям.

Он был вообще самым мудрым человеком, с которым общался Бен на своей памяти.

Были еще русские… Но там все и вовсе не просто… Ирландец Марк Шивон, после общения с русскими две недели ходил сам не свой, а британец Стюарт брезгливо поджимал губы и морщил нос, проходя мимо русских. Хотя больше всего воняло именно от сплинистого британца, вечно потеющего так, что даже женские прокладки в обуви совершенно не помогали…

Они не стали "братьями по оружию", ведь цель учений, у руководства стран была совершенно иная… Но, именно сейчас, Бен очень захотел узнать, как там сейчас у них, русских?

Шивон погиб в год прихода Высших, обвязавшись взрывчаткой и войдя зал, наполненный Высшими всех мастей и их младшими.

Стюарт и его взвод, прихватили со склада три грузовика с боеприпасами и напалмом и жгли Высших везде, где те им встречались, а затем исчезли, словно и не было их.

Бену очень хотелось верить, что британец жив.

И было смертельно обидно, что Шивон не поговорил тогда с ним.

И противно, настолько противно, что медаль, полученная из рук президента, жгла страшнее ядерной вспышки, выжигая душу и оставляя после себя белую сажу и черную золу.

Сажу веры в людей и золу обмана…

Глава 7

****

"Тихо свистнул и ушел, называется — нашел" — Аксиома нынешних "крыночных" отношений, не меняющаяся ни от территориальной принадлежности, ни от национального самосознания. Японцы, немножечко лучше, но их "лучше" нивелируется странным поведением и переизбытком электроники на квадратный сантиметр. Этакая, гаджетомания, в полном объеме и всей своей красе. С китайцами веселее — их улыбки естественны для обманщиков, коими их полагают. Восток вообще полагают обманщиками всего и вся, в отличии от великомудрой и многознающей культуры Запада, использующей арабские цифры, трактат "Аль-джебр аль-мукабала" и упорно именующей Ибн-Сину — Авиценной, а Кун-Цзы — Конфуцием.

Увлечение западными ценностями преследуют и лучших из лучших, прекрасно понимающих, что "эргономика" не пустой звук и худших из худших, полагающих, что "заграница нам поможет".

Ага. Поможет. За наши кровные нефть, газ и прочие ископаемые, превращая жителей таковых стран в сырьевой придаток, как это от века делала англия с индией, австралией и прочими своими колониями.

— … Слушай, а это точно — Казахстан?! — Поинтересовался Павлик, глядя на бескрайнюю водную гладь, раскинувшуюся от горизонта и до горизонта, с мелкими пиками островков и стремительными чайками. — Это и есть — Арал?!

— Нет, это Бухтарминское водохранилище. — Я даже не прятал улыбку, рассматривая ошарашенные лица своих коллег по службе. — Целое рукотворное море, по берегам которого раскинулись десятки баз отдыха, цементный завод и пара ГЭС, чья электроэнергия полноводным ручьем течет на продажу за бугор.

— Охренеть! Там яхта! С алыми парусами! — Н-да… Коллеги у меня начитанные, но в жизни на Востоке ничего не смыслящие. Федоров, насмотревшийся на мир собственными глазами, тихонько хмыкал, а остальные…

Остальные искренне ждали пустыни с двух-трех этажными юртами, к которым привязаны верблюды и миллионы тонн воды для них — неописуемое открытие.

Это они еще наш ленточный сосновый бор не видели!

— Вы, молодчики, нашего Азиата много не слушайте — Казахстан государство совсем не маленькое и можно найти на свою голову и пустыню, с солончаками и пыльными бурями, и ливень такой силы, что смывает машины с асфальта. Или вот еще страшенная сила — сель! — Федоров вздохнул и поежился. — Не расслабляемся и крутим головами…

— Пелядь копченая! — Услышал я сбоку и пропал! Рот наполнился слюной и мозги заклинило напрочь!

Пока руководство "ручкалось" с вновь прибывшими, знакомилось с обстановкой, мерялось картами и слегка ругалось, путаясь в терминах, я выбрался через дырку в заборе, ласково прикрытую густо разросшимся кустом сирени и осторожно, с оглядкой и предвкушением, затарился душистой рыбкой с золотистыми боками.

Получилось килограмма три — почти все, что лежало на столе, рядом с пришвартовавшимся крепким катерком с названием "Ручеек".

В командировку мы вылетели вчетвером: Федоров, как старший и мудрый, Павел Суров — самый молодой из нас, вместо рабсилы, Семен Фарата — вечно ругающийся, когда его фамилию писали с буквой "д", суровый аквалангист-диверсант, невысокий и, очень плавный в движениях. Ну и я, как козий хвостик и вечная затычка во всех бочках, особенно если затык происходит по обеим моим специальностям — психологическим и водолазным.

Запах копченостей сдал меня коллегам с потрохами.

— Это что за зверь?! — Семен разглядывал жирнючую рыбешку, в полметра длины.

Ну, хорошо, 45 см!

— Какая, нахрен, пелядь?! Думаешь, я пеляди не видел? — Потянув носом, диверсант колупнул крепким ногтем рыбью шкуру, добираясь до мяса. — Здоровая, слишком… И запах… Вовсе не пелядиный! Зуб даю!

— Сема… Ешь молча. — Федоров вышел из двухэтажного домика и подкрался к нам. — И зубы, побереги. Это — пелядь! Ее специально сюда завезли и акклиматизировали, еще в 60-е годы. Рыбка прижилась и пошла в рост.