— Давайте начнем копать хотя бы с какого-нибудь одного факта, — сказала Татьяна и стала бурно жестикулировать, пытаясь на пальцах изобразить свои слова, что выглядело немного забавно. — В психиатрической лечебнице Доктора Ломана происходили убийства, долгое время. Все жертвы имели схожие особенности: следы испанского гриппа, укусы на шее и иногда в других частях тела. Казалось бы, думать не нужно. Один из пациентов чудом покинул палату и стал кидаться на местных жителей. Но тогда почему он не ушел и как ему удавалось скрываться в течение долгого времени где-то поблизости от особняка? Всю территорию в радиусе нескольких десятков километров после первых убийств обследовали, никаких следов маньяка не было найдено. Позже подобные поиски проводились после других убийств. И никаких результатов. Следовательно, убийца не покидал стены больницы. И был, скорее всего, одним из самых доверенных лиц среди персонала заведения, чтобы не вызывать подозрений.

— И все меняется, когда некто убивает Доктора Ломана, — произнес Себ и снова налил себе виски, после залпом выпил, впервые ощутив опьяненное состояние. — Не думаю, что именно этот ублюдок завалил нашего старикашку. Вряд ли у него было на это основание. Даже если Ломан и раскрыл его, то тот мог заставить молчать человека иным способом.

— Но если он с такой легкостью убивал невинных людей, то почему не мог пустить пулю в доктора? — с непониманием посмотрела на него Кристина.

— Потому что он защищал Ломана, — как-то странно улыбнулся Себ и прижал к губам бутылку с виски, принявшись заполнять спиртным напитком свой желудок.

— Что ты хочешь этим сказать, Себ? Зачем ему защищать Ломана? — усмехнулась Татьяна и почти силком отобрала у мужчины бутылку, после чего поставила ее в самое дальнее место рядом с окном.

— Потому что все мы лишь иллюзия, — Себастьян полностью опьянел и начал улыбаться, как какой-нибудь дурачок. — Извините меня, я должен был это сделать. Ну, выпить. Эта ночь запомнится мне надолго. Прошу, не злитесь на меня, — мужчина закрыл лицо ладонями.

Татьяна вздохнула и краем уха уловила, что Себастьян начал плакать, но он старался это делать как можно незаметнее, чтобы никто не увидел его вылившуюся наружу слабость.

Глава двадцать шестая. Последние ноты

На пару часов над Лондоном застыло молочно-розовое, чистое, как лицо младенца, зарево. Вместе с ним на городские улицы проникли прощальное щебетание птиц и шелест поредевших листьев. Студеный ветер снял с покатых крыш домов разорванное на куски покрывало влажного тумана, превратив воздух во что-то неестественно прозрачное. Но хорошая погода просуществовала здесь не так долго, уже с наступлением темноты низко плывшие тучи вновь нависли над городом, смыв все яркие краски с неба. С некоторой периодичностью шел дождь, стылый и чертовски грязный, он с неугомонным смехом стучал во все окна, затем, будто тяжело вздыхая, двигался дальше, жаловался на одиночество, что сопутствовало ему постоянно. Под ним дома, огромные католические церкви, многотысячные статуи словно крошились, таяли, как куски льда от лучей испепеляющего солнца, оплывали вниз, отчего Лондон моментально стал утрачивать свои привычные очертания. Длинные дороги по-прежнему до отказа заполнены быстро двигавшимися автомобилями. Они сверкали, как звездное небо из-за падавшего на их мокрую поверхность света, сотворенного миллионами глазниц кирпичных зданий, переливались всеми цветами радуги, что придавало этой непогоде хоть какую-то приятную красоту.

Доктор Ломан нервно и неаккуратно задернул шторы на больших окнах мастерской и, постояв на месте, вслушиваясь в плач Лондона снаружи, смахнул с широкого подоконника тонкий слой пыли и песка. Затем, развернувшись, пронаблюдал, как двое насквозь промокших мужчин несут чье-то бездыханное тело на второй этаж. Их ноги постоянно сгибались, возможно, от усталости или от слишком высоких ступенек. За ними остался шлейф из алых капель, который быстро потемнел и вжился в деревянную поверхность пола.

— Умоляю вас, будьте осторожны, — хриплым голосом пролепетал Чарльз и провел платком по влажному широкому лбу.

Громко рыкнув, чтобы прочистить горло, мужчина последовал вслед за ними, старательно обходя красные следы, которые так и лезли под ноги. Он знал, что это кровь, понимал, кому та принадлежала. Но Ломан не ощущал страха, беспокойства за жизнь этого человека, было лишь некоторое замешательство и дрожь, но это связано с совершенно иными причинами. Переступив порог крохотной спальни, он остановился перед широкими спинами двоих мужчин. Те бережно положили свою живую ношу на кровать и, заметив приход Чарльза, отступили в сторону. Доктор Ломан, сдвинув брови к переносице, сел рядом с тяжело дышавшим молодым человеком и со странным любопытством оглядел его многочисленные глубокие раны, которые напоминали небрежные рисунки, оставленные бесталанным художником, что хаотично двигал кистью по своему полотну.

Руки парня были напряжены, вены вздулись и были готовы в любой момент лопнуть, пот пенящимся водопадом сползал вниз с его испачканной кровью кожи, создавая на постельном белье большое пятно. Джордж вздернул подбородок и громко заскулил, его зубы плотно прижались друг другу, как замерзшие дети в горах, и затрещали, передавая боль тела не хуже слов. Чарльз медленно потянул руку к его лицу и по-воровски осторожно стал ощупывать уродливые порезы, некоторые из которых были настолько глубоки, что кожа была проткнута насквозь и давала возможность увидеть белую кость черепа и даже дальние зубы на месте щек.

— Кто сотворил с ним такое? — облизал пересохшие губы один из стоявших рядом с Ломаном мужчин и громко шмыгнул носом. — На нем живого места нет.

— Если мы ему не поможем, он умрет в течение часа. Возможно, не от полученных ран, а от боли и заражения. Инфекция уже поразила порезы, начался процесс гниения, он протекает медленно, но с каждой минутой ускоряется, — задумчиво и с неким эгоизмом прошептал Чарльз и продолжил ощупывать ранения сына, но уже на теле: для этого ему пришлось расстегнуть рубашку молодого человека, но из-за онемевших от холодного дождя пальцев сделать это оказалось не так-то просто.

На теле ран было ничуть не меньше, некоторые из них казались гораздо больше и глубже, чем на лице, и сочились кровью охотнее. Ломан протянул руку одному из мужчин, тот услужливо дал ему мокрую тряпку, которая, судя по запаху, была пропитана спиртом. Чарльз принялся очищать тело парня от засохшей крови, но эти действия стали казаться бесполезными, так как места с чистой кожей уже через пару секунд вновь скрывались под пленкой алой жидкости.

— Себастьян, дай мне мазь, — так и не глядя на своих спутников, пролепетал Доктор Ломан.

Все тот же мужчина вручил Чарльзу необходимое, не проронив при этом ни слова.

Чарльз крепко сжал в руке стеклянный пузырек крохотных размеров, будто проверял его на прочность. Затем с щелчком выдернул из него такую же миниатюрную пробку и вдохнул мятный аромат, довольно резкий и щекочущий кончик носа. Мазь имела чрезмерную густоту, мужчине потребовалось несколько попыток, чтобы заставить ее подарить хотя бы пару своих капель. Дождавшись, пока вся эта зеленая субстанция выйдет наружу, он нанес ее тонким слоем на каждую рану молодого человека, затем тщательно растер, совершенно не замечая отпечатанные на лице Джорджа мучения.

— Ты так и не рассказал нам, что эта за травяная гадость, — раздался голос в углу комнаты.

— О, эта травяная гадость заслужила более красивого названия, — усмехнулся Ломан и, обнаружив на дне пузырька еще немного мази, вытряхнул ее на кончики пальцев и продолжил натирать ею кожу сына. — Я заметил, что кровь тех тварей обладает целительными свойствами. По сути, они живые мертвецы, в них не осталось ничего, кроме животных инстинктов. Это хищники, без разума и цели. Их нельзя назвать зверьми. Это что-то иное. Звери пытаются утолить голод, и их жертвы выборочны. Но тени, — будет правильно их так называть, — не испытывают потребности в еде, но при этом поедают плоть, а затем просто срыгивают ее. Они убивают, чтобы убить, ничего за этим не стоит.