— Так. Спокойно, Бьерн. Спокойно. У твоего друга не все в порядке с мозгами.

— Сколько тебе лет, Бьерн?

— Сорок четыре, — простодушно ответил тот.

— Да, — лукаво сказал Джон, — я подозреваю, что для этого дела ты уже староват.

Такого подозрения Бьерн не вынес, поэтому на следующий же день друзья отправились на фирму «Патэ синэма».

Но на фирме сидели одни клерки, которые никакого отношения к самому синематографу не имели. Оказалось, что все делается на студиях. А их в Париже было целых семь.

— Хорошо, скажите нам, где ближайшая? Мы ее покупаем. Не забудьте завернуть в цветную бумагу, — сказал Бьерн.

Им назвали адрес ближайшей студии, и через полчаса друзья входили под своды огромного складского ангара.

С первых же шагов Джону показалось, что он чудом снова оказался в Нью-Йорке, в своей редакции. Впрочем, здесь суеты и беготни было еще больше.

В течение часа они искали директора. Безуспешно. Это был какой-то неуловимый ртутный шарик. Когда Джону и Бьерну казалось, что они уже схватили его за фалды, он ускользал с невероятной быстротой.

Махнув рукой на охоту за директором, Бьерн и Джон стали ловить его помощников. Их оказалось целых пять. Их поймать было легче, но каждый из них в отдельности не представлял никакого интереса, потому что отвечал только за половину дела или даже за треть, деля его с другим помощником. А свести вместе троих или хотя бы двоих уже не представлялось возможным.

— Мне кажется, — сказал Бьерн, — они очень долго готовились к нашей встрече. Чтобы затеять такие грандиозные прятки, надо здорово поднапрячься.

В конце концов они случайно наткнулись на клетушку, обозначенную громкой табличкой: «Режиссер».

— Мне кажется, это то, что мы ищем, — сказал Джон. — Во всяком случае, здесь кто-то есть.

Он постучал.

— Быстро! — ответил голос из-за двери.

Джон решил, что это разрешение войти. И толкнул дверь.

— Ну?! — спросил их человек в клетушке. Огромные усы, бакенбарды, копна черных волос, трубка во рту.

— Добрый день, — вежливо произнес Бьерн.

— Уже здоровались, — сказал режиссер, нетерпеливо глядя на вошедших.

— У нас вопрос, — начал было Джон, но режиссер вдруг вскочил и закричал:

— Это у них вопрос! Это у меня вопрос! Сколько можно ждать?! Уже прошла целая вечность!

— Ага, — заметил Бьерн, — нас-таки ожидали.

— Я уволю вас в одно мгновение!

— Но вы еще не приняли нас, месье! — вставил Бьерн.

— И не приму. Где арбалеты?! Где монахи?! Где слон?!

— В музее, в монастыре, в зоопарке, — сказал Бьерн.

— А должны быть здесь!

— Так, все понятно, вы спутали нас с кем-то. Мы посторонние люди, — сказал Джон.

И лучше бы он этого не говорил.

— Что?!! Посторонние на студии?!! — вскочив, загремел режиссер. — Шпионы?!! Разнюхиваете?!! Кто вас пустил?!! Охрана!!! Сюда!!! Я поймал двух шпионов от наших конкурентов!!!

Он кричал так, что, казалось, не только охрана, вся студия сейчас сбежится в эту клетушку. Бьерн приготовился к тому, что будут бить. Но никто не прибежал, даже не заглянул в дверь.

— Мы не шпионы. Мы просто хотели узнать, как нам начать заниматься синематографом? — спокойно спросил Джон.

Режиссер тут же успокоился, снова сел и сказал:

— Деньги есть?

— При себе или вообще? — уточнил Бьерн.

— Да, — ответил режиссер неопределенно.

— Сколько? — спросил Бьерн.

— Двести тысяч франков — и эта конюшня ваша.

— Вы опять не поняли, — сказал Джон. — Мы хотим снимать кино, а не покупать студию.

— Ищите директора. Покажете ему синопсис и будете снимать кино.

— Кино… — повторил Джон. Он впервые слышал это слово. Оно было уже для уха приятнее, чем официальное — синематограф.

— У нас есть деньги, — сказал Бьерн, — и мы заплатим вам лично, если вы нам приведете директора.

— Пять франков, — тут же сказал режиссер.

Бьерн выложил деньги.

— Все, я отказываюсь делать этот фильм, — сказал режиссер негромко, положив деньги в карман.

Эти слова, которые слышали, казалось, только Джон и Бьерн, возымели необычайные последствия. Голоса за фанерной перегородкой вмиг стихли, как будто студия моментально вымерла. А потом начался такой шквал криков, беготни, ругани, хлопанья дверьми, что Бьерн спросил:

— Война?

— Ты с ума сошел, Шарль! — влетел в клетушку маленький человек, который действительно был похож на шарик ртути. — Ты под суд пойдешь! Ты сгниешь в долговой яме!

— Это директор, — спокойно отрекомендовал вкатившегося режиссер. — А это новички!..

Вне студии директор оказался вполне спокойным и даже немного ленивым человеком. Звали его Теодор Летелье. Бьерн тут же окрестил директора Тео.

— И что вы хотите снимать? — спросил Тео. — Комедию, виды или мелодраму?

— Виды.

— Драму, — одновременно сказали Джон и Бьерн.

— У вас есть сценарий?

— У нас в голове столько сценариев, что вам и не снилось! — заявил Бьерн.

— Расскажите хотя бы один, который мне не снился.

Они сидели в небольшом ресторанчике прямо напротив складского ангара. Здесь тоже было суетно, потому что большинство посетителей были работниками студии. Посыльный то и дело выкрикивал имена, посетители вскакивали, убегали куда-то, чтобы через минуту вернуться.

— Виды Парижа…

— Девятнадцать, — перебил Тео.

— Что?

— Девятнадцать фильмов с видами Парижа. Днем, ночью, с крыши, из подвалов, из окон, с Эйфелевой башни, с Сены…

— В дождь? — спросил Бьерн.

— И в снег и в туман… Было. Дальше.

— Я подумаю, — сказал Бьерн. — Твоя очередь.

— Я хочу снять фильм о любви.

— Интересно, — сказал Тео.

— Он репортер, она работает…

— На текстильной фабрике. Встречаются тайно от родителей. Родители узнают, увозят ее в Прованс. Он ищет…

— Было? — упавшим голосом спросил Джон.

— Да, правда, только два раза.

— Виды Парижа с аэроплана! — сказал Бьерн.

Тео задумался. Он делал это весьма своеобразно. Он вдруг снова начинал весь двигаться. Он доставал расческу и быстро проводил ею по своей жидкой шевелюре. Потом начинал обкусывать ногти. Потом двумя мизинцами прочищал уши. Потом платком протирал пенсне. При этом он застегивал и расстегивал сюртук, ослаблял и подтягивал узел галстука и часто дышал.

— Годится! — наконец произнес он. — Завтра заключаем контракт.

— Аляска, — сказал Джон. — И маленький поселок…

— Годится, — сразу же ответил Тео. — Только это будет четвертым номером…

— Уже есть и про Аляску? — удивился Джон.

— Нет, это будет четвертым вашим фильмом. Очень дорого. Начните с чего-нибудь подешевле. Я не могу рисковать.

— Двое едут на поезде и на одной станции ночью видят суд Линча.

— Третий номер, годится, — сказал Тео. Глаза его загорелись. Он заказал еще вина. — Только умоляю: на других студиях вас надуют, не вздумайте ходить туда. И никому не рассказывайте ваши сюжеты.

— А вот сюжет для первого номера, — сказал Джон. — Он заезжий охотник, она…

— Знает, где закопан клад…

— Нет. Она потеряла мужа…

— А он убийца мужа…

— Нет. Она одинока…

— Он влюбляется в нее…

— Нет. Тео, дайте мне рассказать до конца.

— Хорошо.

— Она одинока и мечтает даже не о муже, о ребенке. И как-то ночью приходит к нему с одной просьбой…

— Церковь нас предаст анафеме! — радостно закричал Тео. — Все! Договорились! Снимайте этот фильм. Завтра же заключаем контракт!

Джон был несколько удручен таким развитием событий.

— Что-то здесь не так, Бьерн, — говорил он. — Мы пришли с улицы, этот Тео нас вообще не знает и дает нам снимать кино.

— Но, Бат, он же видит, что мы люди порядочные. Почему бы не поверить нам?

— Порядочный человек — не профессия!

— А я тебе сразу сказал, что синематограф или, как ты выражаешься, кино — дело пустяковое.

— Все зависит он нас.

— Лично я собираюсь снять что-нибудь в духе Брейгеля — взгляд Бога на землю. Это должно получиться грандиозно!