— Отлично. Но глаза большие?

— Несоразмерно большие. Какие-то даже выпученные! Нет, про глаза это я сгоряча сказал.

— Ну, тогда что у нас осталось? Руки и пальцы. Тонкие, изящные пальцы…

— Как у пианистки или у карманного вора. Что мне эти руки?! Воровать ее не пошлешь! А на пианино она играет плохо. Тоже мне плюс — руки!

— Еще волосы…

— Не смеши меня! Когда женщине не за что делать комплимент, всегда говорят — какие у вас волосы! Я почти не встречал лысых женщин. Ты встречал?

— Да, волосы — не плюс. И, собственно, плюсов не осталось. Кроме таланта.

— Это профессиональное. У Чака талант не меньше, мне что, на нем жениться? Подумаешь, талант. Я сам талантлив до чертиков! А два талантливых человека в одной семье — это ад!

— Без сомнения. Ну вот. Надо только трезво взглянуть на предмет своей страсти, и он сразу же превращается в заурядного человека без особых достоинств.

— Все верно. Только…

— Что, остался какой-то неучтенный плюсик?

— Да, один остался.

— Какой?! Мы что-то не заметили?

— Так, один малюсенький.

— Какой?! Какой?!

— Я люблю ее. И жить без нее не могу».

Уитни сама подошла к Бо и сказала:

— Ты не мог бы сегодня поужинать со мной?

— Муж приехал?! — обрадовался Бо.

— Нет. Сол не приехал. Но я хочу поужинать с тобой.

До вечера Бо не ходил, а просто летал на крыльях. Он отдал свой смокинг в чистку и глажку, он купил новые штиблеты в самом шикарном обувном магазине Парижа. Он подстригся, чего делать вообще не любил, ну и, естественно, выбрился до синевы.

Столик он заказал в «Мулен Руж» и, подумав, у «Максима».

Он хотел даже приобрести автомобиль, чтобы проехаться по Парижу с шиком. Но потом передумал — ведь он не умел водить.

Уитни, увидев сверкающего шефа, немного смутилась.

— Я думала, мы сходим в какой-нибудь уютный, тихий кабачок и поговорим.

— Нет. Мы поговорим, но в другом месте. Выбирай, — и Бо протянул ей карточки двух ресторанов.

— «Мулен Руж» слишком соблазнительно, — сказала Уитни. — Именно поэтому мы туда не пойдем.

— Мы никуда не пойдем! — сказал Бо. — Мы поедем!

Автомобиль с шофером уже около часа ожидал их.

Уитни попросила разрешения ехать рядом с водителем. И Бо всю дорогу до ресторана любовался ее тонкой изящной шеей, ее великолепной пышной прической, ее нервными руками. Уитни, словно ребенок, вертела головой, о чем-то все время спрашивала усатого шофера, который на все вопросы отвечал:

— Уи, мадам.

До ресторана от гостиницы было рукой подать — две минуты спокойной ходьбы. А они уже ехали минут двадцать. Уитни оставалась в неведении, что Бо договорился с водителем и тот повез их не по прямой, а в объезд, так, чтобы увидеть вечерний Париж во всем великолепии. Елисейские поля, Триумфальная арка, Нотр Дам, площадь Согласия, Эйфелева башня, это чудо девятнадцатого века, Монмартр, набережные…

— Боюсь, что, когда мы осмотрим весь Париж, наступит утро, — сказала Уитни.

Бо смутился. Его невинный обман был раскрыт.

Столик в ресторане обслуживался сразу четырьмя официантами. Все делалось быстро и бесшумно.

— Спасибо тебе за экскурсию, — сказала Уитни. — Это было здорово.

Они выпили «Клико» семилетней выдержки и отведали оленьего паштета.

— Знаешь, Бо, если мы будем только есть, мы не сможем поговорить, — сказала Уитни.

— Значит, придется прийти сюда еще раз.

— Я не дождусь другого раза, — сказала Уитни. — Я и этого с трудом дождалась.

— Ты могла поговорить со мной в любое время.

— Я ждала Сола.

— Но его же все равно нет, — заметил Бо.

— Теперь это не имеет значения, — сказала Уитни.

— Что-то случилось? — спросил Бо, чувствуя, что у него мигом пересохло во рту.

— Нет. Все, слава Богу, в порядке.

— Тогда почему же ты решилась?

— Потому что я люблю тебя, — просто сказала Уитни. — Я ведь тогда сказала правду.

— Знаешь, Уитни, я себя чувствую полным дураком. Я совершенно не управляю ситуацией. Кто-то за меня решает мою судьбу, а я так не привык.

— Нет, Бо, я решаю свою судьбу.

— Ведь это я все время просил тебя о встрече. Это мне надо столько сказать тебе!

— Да, я знаю.

— Но теперь все перевернулось вверх тормашками. Теперь я, как джентльмен, должен выслушать тебя. Ведь это твоя инициатива — вместе поужинать.

— Да.

— Так что тебя заботит, Уитни?

— Знаешь, Бо, я не верю в любовь. То есть я допускаю, что где-то когда-то у кого-то она и была. Не могут же все подряд писатели и поэты лгать. Но мне кажется, то, что мы называем любовью, — просто очень сильное влечение.

«С этой женщиной действительно сойдешь с ума! — подумал Бо. — Она читает мои мысли».

— И чем недоступнее предмет любви, тем сильнее влечение.

— Знаешь, Уитни, ты мне говоришь то, в чем я сам убежден. Поэтому давай сразу же перейдем к выводам.

— Вывод простой. Любовь моментально заканчивается, как только страсть удовлетворена.

— Абсолютно мои мысли.

— Правда, ты тоже так думаешь?

— Да, но что толку?

— Как что? Нам надо просто избавиться от любви. Нам надо переспать друг с другом.

У Бо упало сердце.

— И ты?.. — еле выговорил он.

— Да, я хочу этого. Потому что больше не могу с этим жить. Знаешь, Бо, ведь я чувствую, что схожу по тебе с ума. Представляешь, я ведь не сплю ночами. Я встаю с мыслями о тебе, ложусь, весь день хожу как сомнамбула. Правда, Бо, я схожу с ума.

Уитни говорила это ровным, чуть усталым голосом, говорила как-то печально и безысходно.

— Я хочу от этого избавиться. Я больше не выдержу. Знаешь, Бо, скольких сил мне стоит просто не расплакаться из-за пустяка… И я плачу, когда не видит никто. Я сама себя ругаю, ненавижу свою слабость… Я пытаюсь трезво оценить все твои достоинства и недостатки — ведь ты не ангел, Бо, я это знаю, но у меня ничего не получается.

— Прекрати, — сказал Бо. — Потому что я сам сейчас расплачусь.

— Ты тоже?

— Как две капли воды… Грустно все это.

— Что грустно, Бо?

— Ставить ловушки любви. Душить ее в объятьях. Заласкивать ее до смерти.

— У нас нет другого выхода.

— У нас есть другой выход, — сказал Бо. — Правда.

— В чем она, эта правда?

— В том, Уитни, чтобы не лгать хотя бы самим себе. Неужели ты всерьез думаешь, что мы сможем избавиться от любви или как ее там назвать таким вот образом? Нет, Уитни, мы можем ее обмануть на какое-то время, но она вернется. Даже если это простое влечение — короткие встречи не удовлетворят его. Но даже не это самое страшное. Мы можем испачкать нашу любовь. Я никогда себе этого не прощу. Нет, Уитни, это не выход. Это тупик.

— Значит, тебе совершенно не жаль меня? Значит, ты хочешь, чтобы я сошла с ума?

— Ерунда, Уитни, ты же знаешь. Я хочу только, чтобы ты перестала себе лгать.

— Но я не лгу!

— Это все ложь, Уитни, он начала до конца — ложь! «Я люблю тебя, Бо, но останусь с Солом, потому что он нуждается в поддержке!» — передразнил он Уитни. — Это ложь, Уитни. Нет, не то, что Сол нуждается в поддержке. А просто нельзя жить с человеком ради идеи. Понимаешь, с человеком можно жить только ради любви. Или хотя бы ради влечения. А ты залюбовалась собственным благородством! Ты так гордишься собой — ну в самом деле — такая самоотверженность! Ложь, Уитни! Красивая ложь! Я уж не говорю о себе, но каково Солу? Я бы убил человека, который живет со мной рядом из одной жалости! И еще громогласно заявляет об этом. Я бы чувствовал себя постоянно униженным. Что, Сол слепой, безрукий-безногий? Он крепкий парень, Уитни. Мне бы такую крепость! А ты ему предлагаешь снисхождение!

— Бо, но это не так.

— Не перебивай меня! — стукнул Бо кулаком по столу. — Я и сам хорош! На какое-то время тебе удалось обмануть и меня. Боже мой, подумал я, какой подвиг! Какая героиня! Но все это хорошо в душещипательных пьесах, а не в жизни. Знаешь, Уитни, а ведь была секунда, когда я чуть было не сказал тебе — давай! Ура! Замордуем нашу любовь! Я еще больший негодяй, Уитни, потому что я сильнее тебя, а готов был принять этот суррогат. Ты прости меня за это, если сможешь. Но я не собираюсь спать с тобой. Все!