— Неужели раскол? — тихо спросил он.

— Постараемся обойтись без раскола. Думаю, это возможно.

— Но ведь, по существу, у вас будет свой, особый съезд сторонников террора!

— Соловьев начал большое дело, Николай Васильевич, и отступать теперь некуда. Будь что будет, а надо идти вперед.

— Тогда передайте товарищам, — твердо сказал Клеточников, — что в случае раскола мною могут располагать именно боевики.

— Передам…

Таким был этот их решающий разговор.

А через некоторое время канцелярия господина Кирилова получила неожиданную передышку в работе. Довольные и торжествующие ходили все лето агенты: словно жарким июньским ветром унесло из города самых опасных врагов — заговорщиков. Никаких политических убийств, никаких забастовок, даже листовок стало меньше. Все было великолепно!

Но каждый день по нескольку раз бегал к почтовому ящику секретарь шефа политической агентуры Николай Клеточников. На работе он стал нервным, рассеянным, а возвращаясь в свою холостяцкую квартиру, вспоминал разговор с Михайловым и все думал, думал, думал о нем…

Как у них там дела, на съезде? Почему нет вестей?

Отлучка Михайлова затягивалась и становилась нестерпимой.

 ЛИПЕЦКИЙ ПИКНИК

В маленький городок Липецк каждое лето приезжали на целебные железистые воды отдыхающие с разных концов России.

Разношерстная публика быстро знакомилась между собой в липецких гостиницах и на постоялых дворах. И вскоре городок охватывала веселая жизнь. Целый сезон «больные» играли здесь в карты, пили водку, опохмелялись рассолом и переживали короткие дачные романы.

Местные жители приспособились к этому своеобразному лечению некоторых больных и научились извлекать немалый доход из их разгула.

16 июня 1879 года к предприимчивым липецким извозчикам, собиравшимся обычно возле плотины, подошел господин в белом летнем костюме и элегантном котелке. На его пальце сияло толстое обручальное кольцо, поперек живота к часам тянулась массивная цепочка. Сразу видно было — не провинциал. Столичная штучка!

— Милейший, — щелчком подозвал он бородатого извозчика, — тут компания моя желает поглядеть ваши достопримечательности…

— Чего-с?

— Ну, есть у вас в городишке хоть что-нибудь интересное?

— Не могу-с знать!

— А ежели за городом?

— За городом? — извозчик задумался. — Это как понимать, значит, интересное, ваше благородие? Чтоб веселее было, что ли?

— Слава богу, уразумел наконец.

— Есть, ваше благородие, есть одно местечко. За рекой. Будете довольны…

— Поглядим. Значит, завтра с утра отправляемся. Приготовь колясок на одиннадцать человек.

— Будет сделано, ваше благородие.

— С нами дамы! — господин многозначительно поднял палец. — Уразумел?

— Все понял. Не ударим в грязь, ваше благородие. А где мне вас сыскать в случае чего?

— На постоялом у Мартынова. Спросишь приезжего из Петербурга господина Безменова…

На следующее утро в пролетки уселась вся компания. К задкам привязали объемистые корзины с закусками, а в ноги поставили сумки с водочными бутылками. Да, компания подобралась веселая!

Уже в дороге господин Безменов, нисколько не стесняясь посторонних, принялся с азартом распечатывать новенькую колоду карт. Другой пассажир, этакая музыкальная натура, стал бренчать на гитаре. Правда, вначале получалась какофония, но постепенно под пальцами вылепился украинский мотив. Мелодия оказалась грозной, томительно-страстной, и один за другим подхватывали ее беспечные курортники. Наконец их голоса слились в стройное двух-голосье. Казалось, на пролетках поют не полузнакомые гуляки, а спевшийся хор настоящих артистов. Купеческий сынок, сидевший в первой пролетке, обернулся назад и стал на ходу дирижировать. Повинуясь его волевому жесту, то затихал, то снова вздымался над рекой славный гимн вольных гайдамаков. «Гой, да не дивуйтесь, добри люди, що на Вкраини повстанне», — звучный, богатый оттенками баритон самозваного дирижера уверенно вел за собой остальные голоса. И на запевалу невольно обращали внимание — так живописно, так ярко выглядел загорелый красивый человек. Вьющаяся бородка обрамляла его умное, властное, энергичное лицо; вышитая украинская рубаха ладно облегала сухощавое, крепко сбитое тело; шаровары и красные сапоги довершали облик купеческого сынка, делая его похожим на новгородского былинного героя Василия Буслаева. И как-то само собой получилось, что он, этот былинный человек, стал душой общества, любимцем компании. А голосом он сумел очаровать не только попутчиков, но даже возниц.

Наконец песня прекратилась. Несколько минут люди молчали, наслаждаясь неяркой, но родной сердцу красотой русского пейзажа.

— А тебя, Тарасушка, не узнать, — повернулся к купеческому сыну — запевале его сосед, узколицый, добродушный и медлительный украинец, одетый в студенческий мундир. — Дюже разошелся ты сегодня, дюже веселый…

— К добру разошелся, Михайло ты мой милый, к добру! Бродит силушка по жилушкам, никак мне не унять, эх-эх! — Тарас вдруг отчаянно закрутил головой, словно искал глазами, куда ему можно деть распиравшую изнутри силу.

Михайло осмотрел критически его сухощавое, подобранное, но отнюдь не сильное на вид тело, оценил небольшие изящные руки Тараса и чуть-чуть заметно усмехнулся в усы.

— Ну, коли тебя черт дергает, Тарас, попробуй, что ли, подними пролетку за ось. Может, успокоишься? — не без ехидства посоветовал он.

— А что? Мысль! — загорелся Тарас. — Скажешь, не подниму?

В это время лошади уже миновали пойму, иссеченную рытвинами и ручейками, и легко вбежали в тенистый лесок. Вдали виднелись деревянные строения — здесь находилась цель поездки, маленький лесной ресторан. Липецкие кутилы устраивали там, подальше от людских глаз, свои попойки и пирушки. Сюда-то и повезли компанию кучера.

Пролетка Тараса и Михайлы остановилась первой возле ресторана. Но еще на ходу Тарас соскочил на землю и побежал назад.

Вот приблизилась к нему вторая пролетка. Неожиданно человек метнулся ей навстречу. Несколько секунд бежал Тарас рядом, потом наклонился и… ухватив заднюю ось, приподнял экипаж в воздух вместе с седоками.

Толчок! Пассажиры попадали друг на друга. Пролетку будто припечатало к месту. Лошадь нетерпеливо ударила копытами в землю, рванулась, но потом остановилась. Оторопело соскочил с козел кучер, поискал глазами причину «крушения» и вдруг увидал побагровевшего купеческого сынка. Рот кучера перекосило от удивления, он охнул:

— Ну и силен, дьявол, лошадь перетянул!

А Тарас как ни в чем не бывало медленно опустил пролетку на землю, вынул из кармана носовой платок с монограммой и стал старательно перевязывать им палец.

Скоро подъехали остальные пролетки.

Однако неожиданно произошла заминка. Распоряжавшийся пикником господин Безменов поморщился и наотрез отказался кутить в ресторане. Не понравился ему ресторан, да и все!

Он потребовал, чтобы кучер указал место в лесу, где можно на заграничный манер устроить «завтрак на траве».

Молодой паренек вызвался проводить господ до лесу. Минут через десять подходящее место нашли: это была уютная, будто устланная зеленью поляна, в центре которой тесным кружком возвышались кусты и деревья. Укрывшись внутри кружка, можно было видеть всех приближавшихся к поляне, оставаясь для них невидимыми.

— Идеальное место! — сказал привередливый петербуржец господин Безменов и даже потер руки в знак удовольствия.

В награду за усердие извозчикам отвалили с барского стола несколько бутылок и закуски. Уходя, в последний раз оглянулся парень на веселую компанию. Все одиннадцать человек — десять господ и дама — уже уселись на траве вокруг разостланных скатертей. Усатый петербуржец — ловкий столичный щеголь — важно приподнялся с места и придирчиво осматривал местность.

— Ну, теперь начнут! — ухмыльнулся извозчик, заворачивая за кусты. — Теперь тут будет дело! Как бы только их, голубчиков, вечером не растерять, собрать всех из лесу. Эх, сколько закуски набрали!