— Я думала о своем… мой… Я даже не знаю как его назвать, — мой подбородок дрожит. — Я плакала, и я отвлеклась от дороги. Когда посмотрела вверх — увидела свет… Но… но тогда это было слишком поздно. Моя нога застряла в коврике. Я пыталась тормозить… — мой голос срывается на всхлип.

Рядом с моей кроватью доктор Монтгомери что-то быстро печатает в своем iPad. Интересно, что он пишет. Неужели он думает, что я сделала это специально? Что это не был несчастный случай. Что со мной что-то не так? Считает ли он меня невменяемой? Зачем они подослали психолога, чтобы поговорить со мной? Как я могу это выяснить?

Доктор Левин входит в комнату, отрывая меня от мыслей.

— Привет, Ева. Доктор Монтгомери, — говорит он, принимая устройство из рук Престона. Его глаза сужаются, когда он читает заметки, которые, должно быть, тот внес в мою карточку, и кивает доктору Монтгомери.

Доктор Монтгомери встает, достает из кармана бумажник и извлекает визитную карточку.

— Ева, я хочу оставить тебе мою визитку. Если я тебе понадоблюсь, пожалуйста, не стесняйся позвонить и записаться на прием. Тревога и приступы паники могут быть серьезными, и, если их не лечить, может произойти ухудшение состояния. Я думаю, что терапия может помочь тебе найти первопричины, которые приводят к такому состоянию, нужно просто найти правильный способ справиться с ними, — его пальцы касаются моих, и мягкие подушечки посылают мурашки по моей коже.

— Я действительно надеюсь, что ты позвонишь, и мы договоримся о встрече.

Я не уверена, что готова к этому. У меня пока нет желания сталкиваться лицом к лицу с тем, что преследует меня.

Прошло ещё несколько часов, я по-прежнему лежу в постели, ворочаясь и ворочаясь в ожидании возвращения доктора. Когда он, наконец, приходит, я испытываю облегчение и тревожное предчувствие одновременно. Все нормально. Только легкое сотрясение мозга и рекомендация проконсультироваться с психотерапевтом. Психотерапевт. Я могу это сделать? Могу ли я поговорить с кем-нибудь?

Мои руки становятся липкими, и вновь начинается покалывание в груди. С каждым мгновением страх растет все сильнее и сильнее. Я не знаю, как мне быть.

Я жду выписку, когда Сидни заходит в комнату и смотрит на меня.

— Что теперь? — спрашивает она, потирая шею.

— Мы ждем, когда меня выпишут, — я пытаюсь улыбнуться, но сомневаюсь, что мои глаза не выдают меня.

— Ты собираешься поговорить с психотерапевтом? Вы договорились о встрече с ним? — ее левая бровь выгибается, когда я качаю головой. — Что? Почему, черт возьми, нет?

— Ты издеваешься, Сидни? Ты его видела? Я должна быть в полном отчаянии, чтобы позволить такому красавчику видеть мое сумасшествие.

— Ну, тогда тебе лучше найти кого-то другого и быстро. Ты не видела себя, Ева. Ты была в ступоре. Я никогда в своей жизни не была так напугана. Ты должна поговорить с кем-то. Если не он, то кто-то другой в любом случае.

— Хорошо, я выбираю второй вариант… кто-то другой.

— Ты уверена? Я была бы не против поговорить с ним, видеть его, быть с ним, быть под ним, — она подмигивает. — Он чертовски великолепно выглядит.

Я не могу не рассмеяться. Сидни заставляет взглянуть на вещи по другому и чувствовать себя при этом лучше, пусть даже временно.

Много позже в тот же день меня выписывают из больницы. Сидни все время рядом, держит меня за руку и успокаивает, говоря, что все будет в порядке.

Когда мы выходим из больницы, она делает шаг вперед на дорогу и ловит такси. Слава Богу, что не приходится долго ждать, потому что я слишком физически и эмоционально истощена, чтобы просто поднять руку. Клянусь, я могу проспать после всего этого несколько дней. Все мое тело слабое и хрупкое. Наша машина ускоряется в потоке движения. Чтобы доехать до нашего дома, требуется всего несколько минут. Сидни платит водителю, и мы обе выходим.

На тротуаре многолюдно, и я вынуждена избегать столкновения с прохожими. Мои шаги медленные и неустойчивые, и преодоление короткого расстояния до двери вестибюля похоже на завершение марафона. Ветер безжалостно ударяет меня, заставляя чувствовать озноб и дрожь.

Наконец, мы входим в высотку и поднимаемся в нашу квартиру. На прикроватном столике я вижу совместную фотографию меня и Ричарда на моем выпускном из колледжа. Внезапно я снова не могу дышать. Стены плывут, поскольку каждый мускул напрягается в моей груди, причиняя невыносимую боль. Каждый звук моего сердца — это оглушительный стук, который грозит стать последним. Мой уровень кислорода уменьшается почти до нуля, так как каждый вздох приходит все быстрее и быстрее. Почему это не прекращается? Воспоминания настолько яркие, все видится так, будто это было только вчера.

День, наконец, закончился.

Мои глаза сканировали толпу, ища ее, ища его. Это был бы маленький подвиг, увидеть сегодня мою маму. Поэтому с волнением я вглядывалась в массы улыбающихся лиц, чтобы найти ее. Я наконец-то сделала это, увидела ее, но не почувствовала теплоты. Ее глаза были лишены эмоций, словно пустой лист. Она взмахнула руками и проверила пульс на своей шее. После чего она снова ушла, симулируя какие-то воображаемые болезни. Глубокая грусть охватила меня. Она не могла найти в себе сил, чтобы притвориться, что все хорошо, даже на один день.

Мои плечи поникли.

Пристальный взгляд Ричарда встретился с моим. Он расправил плечи и поднял подбородок. Я понимала, что он хотел донести до меня этим.

Стоять в полный рост.

Гордиться.

И с этим, я улыбнулась ему и почувствовала удовлетворение наполняющее меня. У меня все получилось.

— Вот, выпей это, — говорит Сидни, толкая стакан передо мной.

Я делаю глоток, пью воду, но комната продолжает вращаться, как и я продолжаю судорожно дышать.

Сидни гладит меня по спине круговыми движениями.

— Все нормально. Ты в порядке.

Мое тело словно каменное, раскачивается на месте, движения все быстрее и быстрее, я жду, когда наступит облегчение, но на это уходит время.

— Шшш, ты в порядке. Ты в порядке.

Я откидываюсь назад и закрываю глаза. Я не знаю, сколько проходит времени, но когда я открываю их, то понимаю, что вернулась к нормальной жизни. Я спокойна. Этот кошмар снова отступает, но фитиль еще тлеет. Я это чувствую в каждом вдохе. Огонек медленно разгорается, и это только вопрос времени, когда я снова взорвусь.

Медленно поворачиваюсь, возвращаю свое внимание к Сидни. Она сидит на краю дивана с бледным лицом, кусает нижнюю губу, наблюдая за мной.

— Ты в порядке? Нужно ли вызывать врача?

— Я в порядке. Клянусь, что в порядке. Я просто устала. Действительно, очень устала.

Я пересаживаюсь обратно в кресло и стараюсь дышать ровнее.

— Это все объяснимо. Ты столько пережила за последние несколько дней. Но клянусь, я никогда не видела ничего подобного тому, что было у тебя сегодня. Ты, должно быть, без сил.

— Так и есть, — мямлю я.

Я заставляю себя отвечать на ее вопрос. Как слова сказаны, перед глазами ещё все плывет, и мне трудно сосредоточиться.

— Может что-нибудь еще болит? Похоже, на то, что тебя стошнит.

— Мне кажется, может.

— Это, наверное, последствия сотрясения. Они сказали, что тошнота и рвота могут быть сопутствующим эффектом. Почему бы тебе не лечь в своей комнате, а я посижу рядом, пока ты отдыхаешь?

Она встает и протягивает свои руки, чтобы помочь мне подняться.

— Ты вовсе не должна этого делать. Я буду в порядке, — я не уверена, что буду, но у меня нет сил, с ней спорить.

— Я не хочу это слышать. Между последствиями сотрясения и твоими паническими атаками я не собираюсь оставлять тебя одну, мне так спокойнее.

Я киваю, потом вхожу в свою комнату и ложусь на кровать. Вскоре кровать провисает под весом Сидни, но я не открываю глаза.