Вернувшись в маленькую кухоньку, застала Рыжую за разделыванием заячьей тушки. Рядом Знахарь кипятил отвар для больного коликами литейщика и что-то записывал в маленькую книжицу. Они беседовали, и к удивлению северянки, это был их первый долгий разговор за всё время пути.

— Ты неплохо справляешься, — говорил Знахарь, указывая на умелые движения женщины. — Это я говорю как бывший в этом специалист.

— В детстве пришлось научиться, — отвечала та.

— Мать научила?

— Кое-кто другой… на островах. — Она смотрела как Знахарь аккуратно выводит буквы отточенным пером: — Где научился? Не часто встретишь на болотах умеющего писать.

— У меня был Учитель, — и немного помолчав, продолжил: — Ты не разговорчива. За всю дорогу поговорить так и не довелось. Что делаешь в наших краях?

— Я не понимаю тебя.

— Ты вроде геранийка, но говор, словно долго жила за морем. Это так?

— Ты прав, Знахарь, и я недавно стала неразговорчива. Потому как не о чем говорить. Прибыла сюда с недобрыми намерениями, о чём искренне сожалею. Если ты против всех, умей принять, что все против тебя. Цена такого выбора — одиночество. Оно может стать даром, а может оказаться проклятьем. Я не справилась, не распознала змею в кроличьем обличии, за что и поплатилась.

— Твоё настоящее имя…?

— Начинаю привыкать откликаться на Рыжую. Мне даже нравится.

— Где твой дом?

— Его у меня больше нет.

— А семья?

— Сильнее всего на свете я хочу увидеть своих детей.

— Где они сейчас?

— Младший под покровительством моих заклятых врагов, а старшая… даже не представляю, где.

— Не хочешь рассказывать о себе?

— Не хочу накликать беду ни на вас, ни на себя.

— Что-то скрываешь?

— Много.

— Кто сеет ветер, тот пожнёт бурю. Верно?

— Если бы ты знал, как сейчас прав. Теперь я плачу без слёз и страдаю без стонов.

— Да, ты скрытна и неразговорчива, как и твой немой.

— И он не мой немой.

— Вот как?

— Случайность, но счастливая. Ведь он тоже ничего не сможет рассказать обо мне.

— Я могу вернуть ему речь. Язык пришить не сложно, главное иметь язык его кровного родственника, а с этим, как ты понимаешь, проблема.

— Я признательна тебе, — после некоторого молчания робко произнесла женщина, благодарно глядя эскулапу в глаза.

— За что? — смутился тот.

— Сам знаешь за что.

— Пустяки, — с нарочитым безразличием выговорил Знахарь. — Моя обязанность помогать каждому.

— Но я не каждая, я… — она запнулась на полуслове.

Некоторое время в кухоньке стояла тишина.

— Я бы осталась жить в этом селении, — наконец Рыжая продолжила разговор. — Здесь тихо и люди приветливые.

— Я тоже хочу осесть… — Знахарь накрыл её руку своей ладонью. Женщина дрогнула, но руки не отняла. Знахарь неспешно убрал руку и продолжил: — Ладно, понимаю, тебе пришлось не сладко. Теперь есть время подумать обо всём. Переоценить ценности.

— Ну что, пора прощаться, — глядя на спутников с нарочитой приветливостью, вклинилась в беседу северянка: — Не понимаю, зачем вы увязались за нами, но пора дорогам разойтись.

— Ты это о чём? — спросил Знахарь.

— Рыжая права, ей лучше остаться в посёлке. Немытый остаётся тоже. С голоду не помрут. Она сгодится куховарить, немому тоже дело найдётся.

— Я останусь с ними, — сказал Знахарь.

— Э… — протянула северянка, чуть колеблясь, — ладно, я знаю, где тебя найти, если что… — и твёрдо добавила: — Мы с Меченым дальше идём одни.

Из посёлка они ушли ранним утром и спустя два дня оказались у заснеженного плоскогорья. Грязь так и не поняла, почему поворачивай она всякий раз восточнее, солнце упорно оказывалось ровно за спиной.

— Мы куда? — на второй день, наконец, спросила она.

— Ты впереди, ты ведёшь, — ответил Меченый.

— Посмотри, как движется, — разведчица указала на солнце, поднимающееся над горизонтом. — Почему мы всё время сворачиваем на север?

— Ноги сами знают куда идти, — ответил Меченый. Ни один мускул не дрогнул на его обезображенном лице.

Прищурившись, Грязь различила на белоснежном полотне чёрную точку. Та приближалась так быстро, что сомнения рассеялись сразу — навстречу неслась запряжённая лошадьми санная повозка. Но как она оказалась в этой безлюдной глуши? Спустя время стала хорошо различима четвёрка сильных коней и меховой тулуп кучер на козлах. Слышалось залихватское гиканье и хлёсткие щелчки кнута. Повозка остановилась в десяти шагах от путников. Чёрный натужно заржал и встал на дыбы.

— Вот мы и у цели, — произнёс Меченый, усмиряя коня дружеским похлопыванием.

Белогривые кони, запряжённые в сверкающий лаком и бронзой крытый рыдван, фыркали и нетерпеливо рыли копытами снег. Закрученные дугой полозья блестели шлифованным металлом. Кучер соскочил с козел, скинул медвежий тулуп, бросил его на снег и только тогда распахнул дверцу. Худенькая нога в белоснежном чулке и в блестящем с оранжевой бабочкой башмаке спустилась на ступеньку, и в услужливо протянутую громадную ладонь легла иссохшая увитая перстнями ручонка, обрамлённая накрахмаленной лилейной манжетой. На расстеленный тулуп спустился тщедушный старичок с изжёванным морщинами продолговатым лицом, маленькими юркими глазёнками и огромной головой под высокой широкополой шляпой. Старичок неожиданно чихнул, и торчащие из шляпы длинные засаленные перья колыхнулись, словно от ветра.

— Говорил тебе, Хоргулий, погода не для прогулок, — тонким голоском проскрипел старичок, неодобрительно поглядывая на кучера.

— И тем ни менее, их стоило встретить, — ответил кучер.

— Да уж… — крякнул старичок и снова чихнул: — Ты как всегда прав.

Осмотревшись, покачал головой, глянул на утонувшие в глубоком снегу кучерские сапоги, посмотрел на свои лакированные башмаки и огорчённо скрипнул:

— Может, вы подойдёте ко мне?

Меченый пятками тронул Чёрного и в два шага оказался напротив старичка. Протянул руку в приветствии:

— Рад познакомиться, ваше верховенство.

От услышанного далее Грязь пошатнулась. Белый снег поплыл в глазах. Голова закружилась. Раскинув в стороны руки, попыталась ухватиться за что-то основательное. Не удалось.

— Да уж, — прогнусавил старичок, — не к каждому гостю Верховный Инквизитор выезжает на встречу. Но как иначе если гость — сам Первый Жнец.

Глава 4.4

Планы

Расположившись на ковре рядом с камином, Грязь скрестила ноги и опасливо огляделась по сторонам. Полусферический потолок заканчивался длинными настенными полками, сплошь заставленными книгами, рукописями, необычными большими и малыми приспособлениями, бронзовыми сундучками и пожелтевшими от времени рулонами свитков. Посредине сферической залы возвышалась конструкция из закреплённых друг с другом медными накладками деревянных промасленных балок. Внутри удивительный механизм — стальные зубчатые колёса, туго натянутые ремни, рукояти рычагов, сверкающие полировкой направляющие рельсы. Венчала конструкцию огромная конусная труба, обращенная тонким концом в затёртый табурет, толстым устремленная в потолок, к его прозрачному оконному своду.

— Не бойся, девочка, здесь ты в безопасности, — по-отечески прокряхтел старик, поправляя белые шёлковые чулки.

Умостившись в старое продавленное кресло-качалку, он снял с уставших ног лаковые башмаки и поставил их на каминную решётку. У камина с розжигом возился кучер.

Хозяин сощурился, оценил степень удивления гостьи, и издал скрежет немазаного колеса:

— Есть вопросы?

— Как так? — чуть слышно произнесла северянка, — Инквизитором пугают малолетних детей. У него три головы, тело ящера, а изрыгающим огнём он сжигает города.

— Глупые людишки, — старичок поднялся, по-утиному покачиваясь, проковылял к столу и налил в резной стеклянный бокал тёмно-багровое вино. Без высоких башмаков он оказался совсем крошечным и теперь в широких, застиранных рейтузах походил на простоватого недоросля-гелейца, сына низкорослых шахтёров-проходчиков. Кружевная сорочка ещё более подчёркивала абсурдность фигуры.