— Ах… — непроизвольно выдохнул он и мелкая дрожь прокатилась по детскому тельцу.

— Кто там? — Рука в перчатке уверенно одёрнула портьеру.

— Ты? — Борджо оторопел.

Себарьян поднял глаза и увидел, как за спиной дяди Дарио, над лежащим в кровавой луже телом отца, склонились судья и наместник. В стороне поджидал высокий худой незнакомец, каждый палец которого был унизан дорогим перстнем.

Тукан поднялся. Вытирая окровавленный кинжал и пряча его под мантию, произнёс:

— Вот так находка.

Мальчик диким волчонком смотрел на мужчин.

— Что за мальчишка? — крикнул Хор безразлично. — Гоните прочь!

— Интересный мальчишка, — пробормотал судья, с пристрастием разглядывая находку.

Потеряв и без того мизерный интерес к найденышу, наместник выкрикнул через окно гудящей внизу толпе:

— Получайте своего короля!

В следующую минуту он и незнакомец подняли за руки и ноги отяжелевшее тело Тихвальда, перекинули его через подоконник и, свесив головой вниз, сбросили прямо на пики королевских гвардейцев.

Ужасающий нечеловеческий вой эхом разорвал небо. Стрелы градом полетели в окно. Звон выбитого витража, треск рассыпающейся рамы, веер щеп и стеклянных осколков, летящих на головы упавших на паркет цареубийц.

— А теперь за дело! — выкрикнул Хор, вынимая меч, бросаясь вниз по лестнице. Судья и гвардейский командующий остались лежать под окном.

Тукан поднялся первым. Вытер о мантию испачканные в кровавой луже руки и покосился на притаившегося в углу Себарьяна.

— Хочешь мне что-то сказать? — проскрипел он, заглядывая мальчишке в глаза.

— Я убью тебя, — в тихом детском шёпоте слышалась такая решимость, что по потной спине Тукана пробежался неприятный холодок.

— Не ты ли его учил стрелять, бестолковый ты салдафон? — прорычал он, из-под сдвинутых бровей поглядывая на Борджо.

— Что ты хочешь этим сказать, — огрызнулся тот. — Я не стану убивать шестилетнего мальчишку.

— Желаешь, чтобы я сделал это?

— И ты этого не сделаешь. — Борджо попытался придать голосу твёрдости, но это ему плохо удавалось. — Прошу, хватит с нас убийства его отца.

— Только посмотрите на этого святошу. А ты не думал о том… — судья присел рядом с мальчишкой, — что волчонок будет мстить, когда вырастет? Посмотри, как пить дать. Уж поверь, я таких знаю.

— Он славный мальчик. Смотри, какой ангелочек, — натянуто улыбаясь, прощебетал Борджо противным сюсюкающим тоном, — правда, Себарьян? Ты же понимаешь, что дядя Дарио и дядя Тукан не хотят тебе зла.

Командующий потянул к мальчишке влажную пухлую как перебродившее тесто руку, но тот отпрянул, словно ошпаренный.

— Чего ты боишься, дурачок?

— Не стоит, Дарио, — судья придержал Борджо на локоть, — оставь его. Посмотри, как он смотрит. — Опустился перед мальчишкой на колено и подвёл итог: — Это растет наш враг.

— Не говори так, Тукан.

Предвидя недоброе, командир гвардейцев пытался всячески выгородить мальца. Несмотря на присущее всем соглашателям раболепие перед сильными мира сего и непомерную жадность к деньгам, Борджо был, как и большинство латентных извращенцев, весьма сентиментальным и слезливым. Мальчишка ему нравился давно, потому командующий иногда позволял себе некоторые — возникающие спонтанно, вследствие мгновенно нахлынувшего желания — крохотные знаки внимания, такие как улыбка, леденец, похвала, в надежде, что с взрослением навязываемая дружба превратится в нечто большее. К шестилетним мальчикам он старался до поры до времени не прикасаться, любил немного постарше. Лишь проходя мимо, облизывался, делая пометки на будущее.

— Я не детоубийца… но ничего не поделать, — судья скривился, будто надкусил гнилое яблоко.

— Отдай его мне, — с надеждой просительно-заискивающим тоном проблеял Борджо, — я ручаюсь…

— Послушай, друг мой, — раздраженно возразил судья, — Ты командовал гвардией Конкоров лишь потому, что приходишься двоюродным братом сумасшедшей королеве. Ты с нами, потому что за тебя попросили. Хоть мы с тобой и приятели, но… ты, друг мой, бесполезен. Чем ты можешь поручиться, и почему я должен удовлетворить твою просьбу?

— Но какой смысл его убивать? Я уверен — этот мальчишка не опасен. Бастард Тихвальда никогда не будет иметь никакого права.

— О каком праве ты говоришь? Мы только что убили короля, чтобы посадить на трон Хора, который Конкор по крови. В этом мальце та же кровь. Может, когда-нибудь, так же как и мы, кто-то решит, что надо кого-нибудь убить, чтобы этот ублюдок с королевской кровью занял трон? Может, этими «кого-нибудь» будем мы с тобой?

Но Борджо не слушал. Его разрывало от желания. Он впился в трясущегося в лихорадке Себарьяна влажными поросячьими глазками.

— Прошу, отдай мне это невинное дитя, — заикаясь, он несколько повысил голос, но тут же осекся и затравленно вдавил голову в плечи. — Ручаюсь, он сделает всё, что ты прикажешь. Поверь, Тукан, ты не пожалеешь.

— Вижу, ты не особо печешься чтобы не пожалеть самому. Желание сильнее логики, так?

Некоторое время оба молчали. Судья тусклыми глазами задумчиво разглядывал Себарьяна, затем махнул рукой, соглашаясь:

— Хорошо, он твой. В чём-то ты прав, волчонок ни на что путное рассчитывать не сможет. Но все же… для твоих… гм-м… утех он любой сгодится, — судья поморщился от сказанных слов. Став на одно колено, вынул кинжал, которым убил отца и склонился над испуганным ребёнком. — Сдается мне, немой королевский ублюдок все же лучше ублюдка говорящего.

Не так немой арбалетчик представлял себе эту встречу, но судьба подарила лучший её вариант. Два старика на эшафоте не заслуживали быстрой смерти. Лишь долгой, мучительной, позорной.

Когда Дарио Борджо, извиваясь в предсмертных судорогах, повис на крюке, и толпа на набережной одобрительно ахнула, Го вдруг показалось, что старый развратник заметил его, сидящего на крыше. Было бы здорово, если бы так и было. Хотя, бывший командующий королевской гвардией вряд ли узнал бы в лучшем стрелке восточного побережья того маленького королевского бастарда, которого три года готовил к «дружбе» с собой. Вспомнилась его любимая фраза:

— Дети подобны медленно распускающемуся розовому бутону, и лишь умелый садовник помогает ему полностью явить миру свою красоту.

Так эта похотливая тварь, считая себя умелым садовником, старшим товарищем, другом и учителем, растлевала умы десятилетних мальчиков и девочек, которых для него похищали на столичных улицах тайные поставщики детских неокрепших душ.

Го поднял оружие, прицелился — теперь пришло время судьи Тукана. Зоркий взгляд немого различил чуть заметно тронувшую иссохшие скулы улыбку. Вспомнились и его слова:

— Красивые глаза достались ублюдку от матери-шлюхи. Жаль лишать…

И хотя старый приспособленец имел отличный нюх на ситуацию и всегда умудрялся быть в нужном месте в нужное время, принимая правильные решения, тогда он просчитался, оставив мальчишке глаза. Спустя много лет судья Тукан до сих пор не ведал об истинной причине исчезновения двух его несовершеннолетних дочерей. Тогда тоже шёл первый снег и немой подумал, что как раз в такой морозный день убийца его отца именно в нужном месте и в нужное время.

На эшафот вывели второго приговорённого. Сильно хромающего смертника в грязно-сером походном плаще. Глубокий капюшон скрывал его лицо. Го прикинул: если судья упадет с дербиским болтом в виске ещё до провозглашения приговора, это может оказаться спасением для несчастного хромого. Хотя, зачем? Пусть старый цареубийца последний раз потешит своё самолюбие.

Из толпы послышались требовательные возгласы:

— Кто таков?

— Пусть лицо покажет!

На людях Тукан Домини, будучи по характеру лицедеем и хвастуном, частенько прибегал к показушному украшательству. Вот и сейчас, прокашлявшись и демонстративно взмахнув сухой ладонью, приказал снять капюшон с приговорённого.

«Так это же…», — немой опустил арбалет.

— Микка Гаори, барон Туартонский младший, сын королевского генерала Фрота Гаори. Осужден за шпионскую деятельность против наместника Монтия Оманского. Приговорен к смерти через подвешивание на крюк прилюдно! Приговор привести в исполнение немедленно, здесь и сейчас!