В списке книг — труды выдающегося русского врача и педагога Николая Ивановича Пирогова. Его прогрессивные педагогические идеи, педагогическую деятельность высоко ценили революционеры-демократы А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский…
Здесь же «Педагогическая психология» П. Ф. Каптерева…
Нет возможности подробно изложить педагогические воззрения каждого, но можно сказать, что одно общее было в этих воззрениях — уважение к человеку, к ребенку как к личности. Дух передовой России 60-х годов отражался во взглядах на образование и воспитание.
«…Ребенок, который переносит меньше оскорблений, вырастает человеком, более сознающим свое достоинство», — писал Чернышевский.
«…Если дети не имеют ни силы, ни способов нарушить законы нашей жизни, то и мы не имеем права безнаказанно и произвольно ниспровергать столь же определенные законы мира детей», — утверждал Пирогов.
«В каждом возрасте человек есть настоящий, цельный человек, а не только ступень развития на пути к настоящему полному человеку. Но мы, взрослые, мало ценим особенности мысли и чувства детей и юношей, мало уважаем их своеобразную личность», — говорил Каптерев.
Семья жила на одно жалованье. Мать Ленина отличалась аккуратностью, бережливостью и педантизмом. Бережливость распространялась даже на сад. Дети не могли сами рвать ягоды с кустов — должны были ждать, пока эти ягоды подадут к обеду. С садовых кустов запрет снимался только тогда, когда было сварено варенье на зиму. А три самых больших вишневых дерева Мария Александровна запрещала трогать до 20 июля, до именин отца.
Первая непоправимая беда пришла в семью в январе 1886 года.
За несколько дней перед этим Илья Николаевич вернулся из очередной нелегкой поездки. Вернулся вместе с Аней, встретив ее в Сызрани. Занемог, но не оставил работы: надо было поспешить с годовым отчетом. И в тот день с утра работал с одним из своих помощников. От обеда отказался, а когда семья была в сборе, появился в дверях столовой, обвел всех долгим взглядом.
«Точно проститься приходил», — не раз говорила потом Мария Александровна.
«…Да поможет господь супруге его, пользующейся заслуженной известностью образцовой матери, выполнить с успехом великое дело воспитания и образования оставленных на ее попечение детей», — писала в некрологе симбирская газета. Поможет ли? Не убавит горя и ничего не прибавит к скудной вдовьей пенсии.
Вся надежда ее была на Сашу. Он помогал младшим. Вот скоро окончит университет. Да и Ане недолго уже учиться на Бестужевских курсах.
Известие из Петербурга: Александр и Анна арестованы. Сын обвиняется в подготовке покушения на царя. Не колебалась, не размышляла — ехать, немедленно ехать к ним! Он приговорен к смертной казни.
Мать понимала: сыну грозит страшное, но в душе надеялась на лучшее. Ведь покушение не состоялось! Она напишет прошение царю, не может он ее не услышать, не снизойти.
«Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих. Старший сын Александр, кончивший гимназию с золотой медалью, получил медаль и в университете.
…Сын был всегда… глубоко предан интересам семьи и часто писал мне. Около года назад умер мой муж, бывший директор народных училищ Симбирской губернии. На моих руках осталось шесть человек детей, в том числе четверо малолетних. Это несчастье, совершенно неожиданно обрушившееся на мою седую голову, могло бы окончательно сразить меня, если бы не та нравственная поддержка, которую я нашла в старшем сыне, обещавшем мне всяческую помощь и понимавшем критическое положение семьи без поддержки с его стороны.
Он был увлечен наукой… В университете он был на лучшем счету. Золотая медаль открывала ему дорогу на профессорскую кафедру, и нынешний учебный год он усиленно работал… чтобы скорее выйти на самостоятельный путь и быть опорой семьи…
Я свято верю в силу материнской моей любви и сыновней его преданности, — писала Ульянова, — и ни минуты не сомневаюсь, что я в состоянии сделать из моего несовершеннолетнего еще сына честного члена русской семьи…»
Она заговорила с сыном о прошении, о раскаянии. И услышала: «Не могу сделать этого… Ведь это было бы неискренне после того, что я признал на суде».
Так несчастная мать потеряла старшего сына. Ей суждено было стать матерью революционеров-профессионалов. Сама мать жила жизнью своих детей. Поэтому места проживания Марии Александровны Ульяновой, адреса, по которым находили ее письма из Шушенского, из Мюнхена, из Праги, Парижа, Цюриха, письма с глубокой нежностью сквозь сдержанность — «Дорогая мамочка», — с торопливо-лаконичным «Твой В. У.», — менялись очень часто. В сохранившемся ее паспорте, который она получила уже в 60 лет, более сорока отметок о прописке.
13 февраля 1897 года Владимиру Ульянову был объявлен приговор царского суда о высылке в Восточную Сибирь.
В мае Владимир прибыл на место ссылки — в село Шушенское Минусинского округа Енисейской губернии. В то время это было глухое сибирское село, находившееся более чем в 600 верстах от железной дороги.
Через год в село Шушенское приехала Надежда Константиновна Крупская. Она также была арестована по делу петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Местом ссылки ей была назначена Уфимская губерния. Но она попросила отправить ее в Шушенское, к Владимиру Ильичу. Здесь Надежда Константиновна стала его женой.
Из Шушенского Владимир Ульянов пишет матери длинные обстоятельные письма, в которых рассказывает о своей неожиданной женитьбе в ссылке, о своей жене и многом другом…
24.1.98.
Надежду Константиновну обнадеживают, что ей заменят 3 года Уфимской губернии 2-мя годами в Шуше, и я жду ее с Елизаветой Васильевной. Подготовляю даже помещение — соседнюю комнату у тех же хозяев. Если летом еще гости приедут, то можно будет нам занять весь дом (хозяева уйдут в старую избушку на дворе), — а это было бы гораздо удобнее, чем обзаводиться здесь своим хозяйством.
Не знаю только, кончится ли до весны дело у Н.К.: говорят, что в феврале, но мало ли ведь чего говорят.
Досадно ужасно, что Митино дело несколько затягивается; неприятно ему будет терять год. Вероятно, все-таки разрешат ему поступить в другой университет или держать экзамен экстерном.
Твой В. У.
Прилагаемое письмо для Колумба.
10. V.98.
Приехали ко мне наконец, дорогая мамочка, и гости. Приехали они седьмого мая вечером, и как раз ухитрился я именно в этот день уехать на охоту, так что они меня не застали дома. Я нашел, что Надежда Константиновна высмотрит неудовлетворительно — придется ей здесь заняться получше своим здоровьем. Про меня же Елизавета Васильевна сказала: «Эк Вас разнесло!» — отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!
Ужасно грустно только, что ничего хорошего о Мите не привезено!
Твое письмо и с ним и от 20 .IV получил. Большое merci за присланные вещи. Насчет имеющих прибыть книг Н.К. уже переговорила в Минусинске, и я надеюсь, что получу их скоро и без хлопот. Может быть, и сам привезу, ибо собираюсь съездить в «город».
Насчет пароходов. Н.К. довезли только до Сорокина (верст 70 от Минусинска); в Красноярске они прождали неделю. Вода еще низка, и половодье будет приблизительно в конце мая — в начале июня. От Минусинска до Шуши 55 верст. Рейсы здешние пароходы совершают неправильно: расписания нет, но вообще раз установится навигация — вероятно, будут ходить более или менее правильно и без экстраординарных проволочек. Очень и очень бы хотелось, чтобы тебе удалось сюда приехать, — только бы поскорее выпустили Митю.
Да, Анюта спрашивала меня, кого я приглашаю на свадьбу: приглашаю всех вас, только не знаю уж, не по телеграфу ли лучше послать приглашение!! Н.К., как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начинаем «хлопоты» (главным образом прошения о выдаче документов, без которых нельзя венчать), чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок): позволительно же все-таки надеяться, что строгое начальство найдет это достаточно «немедленным» вступлением в брак?! Приглашаю тесинцев (они уже пишут, что ведь свидетелей-то мне надо) — надеюсь, что их пустят.
Привет всем нашим.
Целую тебя крепко.
Твой В. У.
7. VI.98.
Третьего дня получил я, дорогая мамочка, твое длинное письмо от 20.V. Merci за него. Прошлый раз забыл написать тебе, что ящик с книгами я получил в Минусе и привез оттуда с собой.
Недоумеваю, как это вышло так, что ты долго не получала от меня писем; я уже «с незапамятных времен» пишу тебе каждое воскресенье.
Насчет нашей свадьбы дело несколько затянулось. Прошение о высылке необходимых документов я подал почти месяц назад и в Минусе сам ходил справляться к исправнику о причинах волокиты. Оказалось (сибирские «порядки»!), что в Минусе нет до сих пор моего статейного списка, — хотя я уже второй год в ссылке!! (Статейным списком называется документ о ссыльном; без этого документа исправник не знает обо мне ничего и не может выдать мне удостоверения.) Придется выписывать его из Красноярска из тюремного правления, — боюсь, что исправник и с этим промешкает. Во всяком случае раньше июля свадьба теперь состояться не может. Просил исправника пустить ко мне на свадьбу тесинцев — он отказал категорически, ссылаясь на то, что один политический ссыльный в Минусе (Райчин) взял отпуск в деревню в марте этого года и исчез… Мои доводы, что бояться исчезновения тесинцев абсолютно не доводится, — не подействовали.
Тесинцам разрешили остаться до осени в Теси, а потом они переезжают в Минусу.
Насчет пароходства по Енисею я, кажется, писал уже тебе. Высокая вода держится до сих пор: теперь даже опять прибывает; стоят сильные жары и, вероятно, тает снег в тайге на горах. Расписания пароходам (все — буксирные) здесь не бывает; от Красноярска до Минусинска пароход идет дня два — иногда больше. От Минусы 55 верст на лошадях до Шуши. Надеюсь получить от тебя телеграмму, если Митю выпустят и ты решишь съездить к нам. Елизавета Васильевна высказывает опасение, не утомила бы дорога тебя чересчур. Если бы можно во 2-м классе по железной дороге, я думаю, что не будет чересчур утомительно.
Привет всем нашим. Жду очень письма от Анюты. Получила ли она «Вопросы Философии»?
Крепко целую тебя.
Твой В. У.
16. IX.98. Красноярск.
Живу я здесь, дорогая мамочка, вот уже несколько дней. Завтра думаю ехать, если пароход не запоздает на сутки. Ехать придется без А.М. и Э.Э. (я ведь, кажется, писал тебе из Минусинска, как устроилась у нас с ними совместная поездка?). Э.Э. легла в больницу здешнюю; один из докторов — знакомый А.М., и Э.Э., кажется, устроилась там недурно и чувствует себя хорошо. Точного диагноза врачи все еще не могут поставить: либо это — простая боль от ушиба (она упала из экипажа месяца 11/2—2 тому назад), либо — нарыв печени, болезнь очень серьезная, продолжительная и трудно поддающаяся излечению. Ужасно жаль мне бедную А.М. которая еще не оправилась после смерти своего ребенка и после своей болезни; она волнуется по временам до того, что с ней чуть не делаются нервные припадки. Оставлять ее одну здесь очень бы не хотелось, но у меня кончается срок и ехать необходимо. Попрошу здешних товарищей навещать ее. Финансы мои, вследствие поездки, необходимости помочь А.М. и сделать кое-какие закупки, сильно истрепались. Пошли, пожалуйста, Елизавете Васильевне (у которой я сделал заем) около половины той суммы, которую должны были прислать за (весь) перевод Webb’а (отправленный в СПБ 15 августа). Если не прислали еще, то, я думаю, лучше подождать несколько (или взять гонорар при оказии, буде таковая случится). Кризиса у меня все-таки не будет, так что особенно большого спеху нет.
Поездкой своей сюда я очень доволен: вылечил себе зубы и проветрился несколько после 11/2-годового шушенского сидения. Как ни мало в Красноярске публики, а все-таки после Шуши приятно людей повидать и поразговаривать не об охоте и не о шушенских «новостях». Ехать назад придется довольно долго (суток 5 или около того): против воды пароходы тащатся по Енисею чертовски медленно. Сидеть придется в каюте, потому что погода стоит чрезвычайно холодная (одет я, разумеется, по-зимнему и купил еще здесь тулуп для Нади, так что меня никакой холод не проберет). Я запасаюсь свечами и книгами, чтобы не умереть со скуки на пароходе. Со мной поедет, вероятно, Лепешинская, жена ссыльного, которая едет на службу в село Курагинское (верст 40 от Минусинска, где живет наш товарищ Курнатовский); ее мужа перевели туда же. Вчера узнал приятную новость, что Юлий переведен, но куда именно — еще не знаю. Последнее письмо из дому, которое я получил, было Анютино от 24-го VIII. Очень благодарю ее за него и за книги («Neue Zeit», оттиск из «Archiv'а», биографию Коханской и др.). Отвечать ей буду уже из Шуши, т. е. недели через полторы: промедление порядочное, а ничего не поделаешь.
Твой В. У.