— Послушай, парень, что тебе, собственно, надо? Со всеми другими у нас все о’кей. Теперь пришел ты.
В чем дело? Вот что я тебе скажу. Я позабочусь о тебе за счет собственного кармана.
— Меня не интересует, что находится у тебя в кармане. Иначе я бы не был здесь.
Видя, что ему не удастся подкупить Серпико, гангстер решил его запугать:
— Смотри, если ты заберешь этого парня, потом жалеть будешь... Я ведь знаю о тебе предостаточно. Знаю, где ты рос. Знаю твою машину. Знаю, где ты живешь. Знаю даже, где живут твои родители. Кстати, как они себя чувствуют, твои мамаша и папаша?
Гангстер давал понять, что длинная рука мафии может дотянуться и до Серпико, и до его родителей. Но Серпико остался непоколебим.
— Мне надоело слушать твою брехню,— сказал он резко и, вытащив браунинг, повел арестованного в полицейский участок.
— Хорошо, иди,— сказал ему вслед Фабри.— Но так дела не делаются.
Обстоятельства, при которых Серпико был тяжело ранен, остались не
выясненными до конца. Да и кто, собственно, был заинтересован в том, чтобы докопаться до истины? Некоторые авторы считают, что Серпико попал в ловушку, расставленную полицейскими совместно с гангстерами. Во всяком случае, бесспорно, что другие полицейские, находившиеся рядом на лестничной площадке, вели себя по меньшей мере странно. Когда Серпико, пытавшийся ворваться в квартиру торговца наркотиками, оказался в критическом положении и стал звать их на помощь, никто из них не сдвинулся с места, а гангстер в упор выстрелил в Серпико, зажатого в дверях. Характерно и другое. Когда тяжело раненный Серпико оказался на больничной койке, его недруги-полицейские старались добить его морально. Они действовали грубо и жестоко. Едва Фрэнк пришел в сознание, как ему передали анонимное послание: на почтовой открытке с типографской надписью «Скорее выздоравливай!» последнее слово было перечеркнуто. Над ним от руки было написано: «Умирай». Автор другого письма выражал сожаление, что Фрэнку Серпико «не вышибли мозги», обзывал его «подонком» и «гнусным предателем». «Он,— пишет автор книги о
Серпико, известный американский журналист Питер Маас,— никогда не прекращал изумляться обвинениям в том, что он предатель, стукач, доносчик. Другое дело, думал Серпико, если бы он, скажем, дал клятву верности мафии, а затем выдал ее секреты. Но он дал лишь одну присягу — поддерживать законность, а в законах ничего не говорилось о том, что они не распространяются на полицейских» 2.
Серпико делал только то, что официально предписывалось делать полицейским. В одной из брошюр, выпущенных полицейским управлением Нью-Йорка, говорилось: единственная задача полицейского — служить населению. Когда почти все люди спят, он бодрствует, «трамбуя тротуар»; он вынесет на руках сбитого машиной ребенка и разыщет бессердечного водителя; он «глубоко переживает, когда убивают или ранят его товарища-полицейского; он страдает еще сильнее, если один из полицейских оказывается паршивой овцой, навлекшей позор на всех других» 3. Все эти рекламно-пропагандистские сочинения Серпико проштудировал, когда готовился к поступлению на полицейскую службу. Его судьба не стала бы столь трагической, не прими он эту риторику за чистую монету. Возможно, он никогда не надел бы полицейскую форму. Или с самого начала не имел бы никаких иллюзий относительно заинтересованности высших чинов очистить полицию от коррупции.
В обстановке открытой вражды со стороны полицейских и их сообщников из преступного мира Фрэнк Серпико в течение четырех лет вел в одиночку борьбу против коррупции в полиции. Не найдя поддержки в комиссариате, игнорируя предупреждения начальства, он решил сделать собранные им сенсационные материалы достоянием общественности. Опубликованные в газете, они вызвали политический скандал, получивший широкий резонанс в стране. Чтобы успокоить общественность, городские власти прибегли к традиционному блюду американской политической кухни — созданию комиссии во главе с адвокатом с Уолл-стрита Уитманом Кнаппом. Через два с лишним года комиссия опубликовала свой доклад. В нем признается, что в рядах полиции «коррупция широко распространена». Игорный бизнес практикует, как правило, регулярные взносы — раз или два раза в месяц. В среднем на долю каждого (ее именовали «nut») приходилось от 300 до 1500 долларов в месяц. Эта система регулярно выплачиваемых взяток блюстителям порядка называлась на полицейском жаргоне «pad». Менее регулярно, хотя тоже постоянно, «подмазывали» полицию торговцы наркотиками. Размеры взяток здесь были покрупнее, некоторые достигали 250 тысяч долларов! Комиссия признала, что деньги от преступников брали не только рядовые, сержанты и лейтенанты, но и вышестоящие чины. «Конечно,— говорится в докладе,— коррумпированы не все полицейские. Если исключить такие мелкие нарушения, как получение бесплатно еды, заметное число их не занимается взяточничеством. Однако, за редчайшим исключением, даже те, кто лично не получают взятки, тем не менее причастны к взяточничеству в том смысле, что они ничего не делают для того, чтобы его не допустить» 4. Каждый полицейский, говорилось в докладе, который «нарушал кодекс молчания, подвергался опасности». В рядах полиции сложилась такая обстановка, когда человеку «легче было стать взяточником, чем оставаться честным».
Комиссия отметила, что коррупцию в полиции нельзя рассматривать отдельно от положения в обществе в целом. «Проблема коррупции не является ни новой, ни присущей только полиции... Расследования проводились примерно каждые двадцать лет, начиная с конца прошлого века. Однако положение, которое вскрывалось в одном докладе, существенно не менялось к тому времени, когда писался следующий. Это, однако, не означает, что полиции принадлежит монополия на коррупцию. Напротив, во всех сферах, где процветает полицейская коррупция, параллельно с ней распространена коррупция в других государственных ведомствах, среди предпринимателей, профсоюзных боссов и лиц свободных профессий» 5.
Мэр Нью-Йорка Джон Линдсей отметил, что он «не может согласиться с некоторыми выводами» доклада. Вместе с тем в письме к У. Кнаппу он превозносил до небес «упорную и настойчивую кампанию против коррупции в полиции», которую якобы стал проводить комиссар полиции Нью-Йорка Патрик Мэрфи. «Эти усилия,— утверждал мэр,— привели к огромному прогрессу. Имеются веские основания полагать, что проблемы, с которыми шесть лет назад столкнулся полицейский Серпико, не возникли бы сегодня».
Жизнь, однако, показала, что слова Линдсея стоили не больше, чем заявления его многочисленных предшественников — мэров Нью-Йорка, также заверявших, будто бы они «очистили» полицию. Да и доклад комиссии Кнаппа ждала судьба других аналогичных докладов. Его рекомендации были положены под сукно.
...Получив пенсию по нетрудоспособности, Фрэнк Серпико покинул ряды полиции. Единственно, чего он хотел, поступая на службу,— быть честным полицейским. Но он хотел слишком многого. Согласно теории, ставшей в полицейском управлении почти официальной доктриной, полицейский, уличенный в коррупции,— это гнилое яблоко в корзине, остальное содержимое которой во всех отношениях безупречно. Ни в коем случае нельзя признать то, что продажность отдельных лиц является симптомом общего заболевания6. Серпико убедился в фальши и лицемерии этой казенной теории, принятой, кстати говоря, не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. В действительности не коррупция, а честность была исключением: в корзине, полной гнилых яблок, оказалось лишь одно здоровое.
Оставаться на полицейской службе было для Серпико и опасно, и бессмысленно, и физически трудно — после тяжелого ранения б голову здоровье его не было восстановлено. Когда в последний раз он вышел из здания полицейского комиссариата, к нему подошел один знакомый полицейский.
— Послушай, Фрэнк, как ты думаешь, тебе действительно удалось что-то изменить? И теперь дела пойдут по-иному?
— Я не знаю,— ответил Серпико.— Теперь это уже не моя проблема. Я сделал только то, что должен был сделать.