В последние дни Дзасохов стал избегать встреч. Но как-то им довелось столкнуться, и Серегин в упор задал ему вопрос:

— Скажи, Игорь, я чем-то провинился перед твоей службой?

Дзасохов сделал вид, что не понимает, о чем это он, и похлопал по плечу успокоительно:

— Не обращай внимания. За мной тоже ходят по пятам.

Его наигранная беззаботность еще больше настораживала.

Слух об аресте японцами тиража «Вечерней газеты» распространился очень быстро. Но Серегин не думал, что служба Бордухарова все-таки займется этим делом в то время, когда все причалы забиты беженцами и в ходу был лозунг: «Спасайся, кто как может». Да, контрразведка несла службу исправно до последнего своего дня во Владивостоке.

Недавно Халахарин жаловался, что кто-то его преследует и даже рылись в вещах, возмущался грубой работой контрразведки, сказал, что пойдет к самому Бордухарову. Серегин сообразил: Дзасохов, выйдя на группу офицеров, ужинавших в «Медвежьей берлоге», растерялся. Успеет он вычислить Серегина за оставшиеся дни или не успеет? Может не успеть. Во всяком случае, надо тянуть время. А может, Дзасохов махнет на это дело рукой? Но чутье подсказывало: с часу на час что-то должно произойти. С кого же начнут, кто будет первой жертвой? Халахарин? Он сам? Серегин вспомнил, что давно не видел Холла. Невеселые думы сопровождали его до самого кафе.

Татьяну он увидел через стекло. На столике стояла бутылка сельтерской и стакан. Присаживаясь рядом, спросил:

— Что-то случилось?

Вид у нее был неважный. С левой стороны волосы ее были собраны заколкой, открывалось маленькое ухо, розовое на солнце.

— Скажи, как у тебя с Дзасоховым? — спросила она.

Серегин удивленно посмотрел на нее, неуверенно пожал плечами, сделал движение губами — не сразу поймешь, что это улыбка.

— Да ничего вроде, а что тебя волнует?

— Никаких неприятностей? — настаивала Таня.

— Я не понимаю тебя.

Она поправила волосы, тряхнув при этом головой, с деланной непринужденностью окинула взглядом зальчик.

— Ты или притворяешься, или не хочешь меня понять.

— Глупости какие-то, — пробормотал Серегин, наливая в стакан пузырящуюся воду.

— Ну, гляди сам, Олег. Я хотела предупредить тебя. Только что у меня был Дзасохов и сказал, что ты у него вот где. — Она сделала палец крючком. — Не знаю ваших отношений, но Игорь готовит тебе какую-то гадость. Он был такой... — Таня поискала сравнение, но не нашла. — Я почему-то испугалась. Ты мне веришь?

Серегин смотрел в окно, а не на Татьяну. А она ожидающе и нетерпеливо искала его взгляд.

— Вижу, настроение у тебя...

— Сиди спокойно. За нами наблюдают.

— Да? За нами? Или за кем-то одним? — тихо спросила она.

— В коричневой вельветовой куртке и очках. Запоминай на всякий случай. — Серегин исподтишка разглядывал посетителей. Где-то здесь должен быть и второй. Дзасохов как-то обмолвился, что людей не хватает, так как шпикам работать приходится парами по причине возросшей опасности. — Ага, вон и второй. — Еще один. С газетой, в зеленом армейском плаще.

— Может, ты ошибся? — спросила с надеждой Татьяна тихо, подавляя жгучее желание обернуться.

— Ты их привела, — сказал он так же тихо.

Таня почувствовала, как заколотилось сердце. Первой ее мыслью было: провал.

Серегин сразу понял ход Дзасохова: «Ему хотелось, чтоб Таня предупредила меня. Она это сделала. Дальше как я должен вести себя? Я не дурак, потому вынужден тоже что-то предпринять. Вероятно, бежать. Вот тут-то Дзасохов и схватит меня за жабры».

— Ты чего так побледнела? — сказал Серегин. — Успокойся и приди в себя. Тебе-то чего опасаться?

— Я очень боюсь, Олег... — она искала оправдания. — Дзасохов пригрозил отправить меня в Шанхай. Ты знаешь, слов на ветер он не бросает...

«Теперь они будут таскаться за мной, как привязанные. Поторопилась Таня ко мне. — Он и благодарен был ей, и в то же время брала досада, — А может, это и к лучшему?»

— Что же мне делать, Олег? — Она принялась рыться в ридикюле, взялась подкрашивать губы, прицелившись одним глазом в маленькое круглое зеркальце. Долго и тщательно пудрила и без того бледное лицо.

— Ну что, Таня, как видно, пришла пора удирать и нам.

Она посмотрела ему в лицо, и зрачки ее глаз показались ему бездонно глубокими, и ему стало до боли жаль ее, от нежности перехватило дыхание.

— Тебе надо остаться, Олег. Тебя... помилуют. Вот посмотришь, — решилась она. — Не ты один, многие останутся. Бегут те, у кого руки по локоть в крови, и дураки. Победители великодушны, Олег.

Он иронически усмехнулся, дотронулся ласково до ее пальцев, она вздрогнула, словно от ожога.

— Ты что, заместитель главкома Уборевича? А сама-то как?

Она опустила глаза, боясь поднять их и... выдать себя.

— Ты-то решилась?

Не сразу ответила Таня, и ответ ее прозвучал неуверенно:

— Не знаю... Я всего боюсь. И оставаться, и уезжать.

Таня ушла. Ему показалось, что она куда-то спешила. Шпики переглянулись, остались на месте. Серегин вздохнул облегченно. Пусть Таня уйдет спокойно, а он уж как-нибудь отвяжется от этих типов. Дело привычное. Но почему так разволновалась Таня?..

Сегодня Серегину предстояла встреча со связным подполья. Оставалось не так уж много времени. Словно окаменев, он сидел минуту-другую, глядя перед собой. Ему не хотелось ни думать, ни шевелиться. Он боролся сам с собой яростно и, бескомпромиссно. Огромным усилием воли он давил в себе желание немедленно скрыться, отсидеться и встретить своих. И никто бы его не осудил за это, потому что сделал он все, что мог, что было в его силах. Как велико было это желание... Но он одержал победу над самим собой, и она была совсем не легче тех, которые он одерживал над врагом в его тылу.

Серегин посмотрел на часы, налил в стакан воды. Жадно выпил. Надел фуражку, застегнул шинель. До встречи еще сорок три минуты. Этого было достаточно, чтоб освободиться от слежки, найти харчевню Сухарева, осмотреться, отдохнуть за рюмкой вина, освобождаясь от того внутреннего напряжения, которое за последнее время стало появляться у него все чаще и чаще.

Погода портилась. Из Гнилого угла вытянулся грязный язык рыхлых тяжелых облаков, порывы ветра трепали матерчатые навесы над витринами магазинов, по мостовой крутило мусор, гладь Золотого Рога покрылась мелкой рябью. Мрачными осколками рассыпавшейся скалы казались теснившиеся на рейде военные корабли интервентов. Стволы своих орудий они скосили на город.

От слежки удалось уйти с трудом. Серегин потерял больше времени, чем рассчитывал.

Харчевня Сухарева в Содомском переулке занимала подвальное помещение, плохо проветриваемое и потому всегда чадное. По осклизлым каменным ступенькам спускаться приходилось осторожно, придерживаясь за стену. Когда-то здесь размещалась китайская прачечная. Предприимчивый Сухарев переделал ее по-своему, настроил тайных ходов, и скоро здесь прочно обосновался особый мир: главари многочисленных шаек, шулеры, сутенеры и особы женского пола определенных занятий. Бывала тут и «чистая» публика, так называемые любители острых ощущений. В минуты опасности подвальчик пустел в считанные секунды... Сухарев знал дело — сам недавно промышлял разбоем. Своих клиентов он берег.

Серегин протиснулся за угловой столик под фикусом, сдвинул одним движением в сторону грязную посуду, потеснив двух подвыпивших соседей, подозвал полового, заказал графинчик сакэ и жареного мяса, приправленного соевым соусом. Но теплую японскую водку пить не хотелось. В зале общий гвалт, в котором только тренированное ухо могло разобрать китайскую речь и английскую, японскую и французскую, блатной жаргон и матерную брань, изысканные выражения опустившихся интеллектуалов и короткое рявканье бывшего жандарма. Как угорелые носились половые, стараясь угодить каждому, успеть обсчитать, выкроить время, чтобы смоченным в уксусе полотенцем утереть потное лицо, с особым почтением заглянуть в крохотные кабины в глубине зала, с плюшевыми, давно утратившими свой первоначальный цвет занавесками вместо дверей.