Недобрый огонь вспыхнул в глазах цыгана, он дернул плечом.

— Я ничего не забываю. Ты высокородная дама, я знаю. Но ты хотела жить среди нас, поэтому, хочешь не хочешь, тебе придется подчиниться нашим обычаям. Когда несколько мужчин требуют себе свободную женщину, она должна выбрать одного из них или согласиться на бой между ними, и победитель схватки будет ее мужем. Все мои люди горячи и смелы, а ты красивая, поэтому сражение будет жестоким.

Кровь прилила к лицу Катрин. Этот молодой наглец, развалившийся перед ней наполовину раздетым, распоряжается ею с возмутительным цинизмом.

— Вы не можете заставить меня делать этот выбор. Мессир Эрмит…

— Твой компаньон? Он не осмелится вмешиваться. Если хочешь остаться у нас, ты должна жить как настоящая цыганка или, по крайней мере, делать вид. Никто из моих не поймет, как это моя женщина нарушает закон.

— Но я не хочу, — застонала Катрин, голос ее дрожал, и она готова была зарыдать. — Разве нельзя обойтись без этого? Я вам дам золота… столько, сколько хотите. Я не хочу принадлежать этим людям, я не хочу, чтобы они дрались из-за меня, я не хочу!

Она сложила руки с мольбой, из ее больших глаз заструились слезы. Свирепое лицо цыгана смягчилось.

— Иди сюда, — нежно сказал он. Она не двигалась и смотрела на него, ничего не понимая. Тогда он повторил требование.

— Иди сюда!

И так как она даже не шелохнулась, Феро приподнялся и протянул ей руку. Ухватив Катрин за локоть, он с силой дернул ее руку и женщина упала перед ним на колени. От боли она вскрикнула, а он засмеялся:

— Ты не похожа не человека, который ничего не боится. Я тебе не причиню зла. Послушай только, милая благородная дама… я тоже из благородных. Я — герцог Египта, и в моих жилах течет кровь властителя мира, завоевателя, которому прислуживали даже короли.

Его рука скользила вверх по обнаженной руке Катрин. Она видела теперь его совсем близко и поразилась гладкой смуглой коже, блеску искрящихся глаз, зачарованно смотревших на нее. Ладонь была теплая, и от ее прикосновения закипала кровь. Глаза Катрин застлало туманом, дрожь пробежала по телу. Ей захотелось, чтобы рука, ласкавшая плечо, делала это еще смелее…

Испугавшись прихлынувшей любовной страсти, примитивной, но требовательной, Катрин попыталась освободиться от руки, державшей ее, но тщетно.

— Что вы хотите? — спрашивала она с замиранием в сердце.

Снова его рука скользила по плечу, сжимая его и привлекая Катрин к себе. Горячее дыхание цыгана обжигало.

— Есть одно средство избавиться от моих людей, только одно: они не могут зариться на то, что принадлежит их вождю.

Она попыталась презрительно рассмеяться, но с ужасом отметила фалшь в своем голосе.

— Так вот в какие сети вы меня хотите затянуть?

— А почему бы и нет? Ведь просьба мужчин вполне законна. Более того, если тебе хочется борьбы, я тоже буду биться за тебя.

Цыган наклонял Катрин все ниже и ниже, привлекая к своей груди. Ее губы уже касались напряженного лица Феро.

— Посмотри на меня, красавица. Скажи, чем я отличаюсь от благородных сеньоров, которым ты предназначена. Главный камергер, которому ты, возможно, предложишь себя, похож на жирную свинью. Он уже старик, и любовь для него — трудная игра. Я же молод, здоров и полон сил. Я могу проводить с тобой в любовных утехах ночи напролет.

Хрипловатый голос завораживал Катрин, и она с содроганием открыла в себе желание сдаться, ей хотелось слушать его, внимать его словам. Она жаждала любви. Порыв, который вот-вот должен был бросить ее к этому человеку, был настолько силен и естественен, что Катрин ощутила страх, разливавшийся в крови. Внезапно она поняла, что за зелье дала ей выпить Терейна. Любовный напиток!

Дьявольская смесь, воспламенившая ее кровь и подчинившая воле цыганского вождя! Ее гордость взбунтовалась: она вырвалась из его крепких рук, на коленях отползла в глубь повозки и, хватаясь за стойки, выпрямилась. Спиной почувствовала твердь деревянной стойки и влажную мокрую стенку. Она дрожала всем телом и силилась крепче сжать зубы, чтобы они не стучали. Где-то внутри отчаявшейся души сложилась мольба, обращенная к далекому как никогда Богу. Рука машинально ощупала пояс, ища кинжал Арно, обычно висевший на этом месте. Но цыганка Чалан не носила кинжала, и ее рука беспомощно ухватилась за складку платья.

Сидя в тени на корточках, похожий на какого-то большого хищника, Феро смотрел на нее глазами, налившимися кровью.

— Отвечай, — рычал он. — Почему не хочешь выбрать меня?

— Потому что я вас не люблю, потому что я боюсь вас.

— Лгунья! Ты сгораешь от страсти так же, как и я. Ты не видишь своих помутневших глаз, не слышишь своего жаждущего дыхания.

Катрин вскрикнула от ярости.

— Это не правда! Терейна дала мне выпить какой-то дьявольский напиток, и вы знали об этом, вы рассчитывали на это! Но я вам не дамся, потому что не хочу!

— Ты так думаешь?

Короткая передышка, и он очутился перед ней. Прижатая к стенке повозки, она пыталась проскользнуть в сторону, но Феро придавил ее грудью так, что она едва дышала. Внутри ее тела горел пожар, чем-то унизительный для нее, и прикосновение этого мужчины становилось гибельным… Катрин сжала зубы, уперлась двумя руками в грудь Феро, понапрасну стараясь оттолкнуть его.

— Оставьте меня, — простонала она… — Я вам приказываю отпустить меня.

Он не зло засмеялся ей прямо в лицо, не давая возможности отвернуть голову.

— Твое сердце стучит как бешеное. Но если ты приказываешь, я тебя отпущу, я могу подчиниться. Я также могу позвать людей, готовых спорить из-за тебя, и, поскольку у меня нет желания терять ни одного из них ради твоих глаз, я привяжу тебя к повозке и отдам им. После того как все они насладятся тобой, они будут, по крайней мере, знать, стоит ли им драться. Я пройду через тебя последним… Ты по-прежнему приказываешь, чтобы я тебя отпустил ?

На нее нахлынула безудержная волна возмущения. Этот человек осмеливается говорить с ней как с бездушной тварью, которую можно всячески оскорблять? Раненая в своем самолюбии и запуганная угрозами Феро, жутким мерцанием его глаз, Катрин почувствовала себя более терпимой к призывам инстинкта. Она понимала необходимость подчиниться этому дикарю и довести его до состояния послушного раба, как она уже не раз поступала с другими мужчинами, потому что в этом заключалась единственная возможность избежать худшего.

Она больше не отворачивала голову. Поймав губами ее рот, Феро неистово впился в него… Его губы оказались нежными и пахли тимианом. Торжествующая Катрин обнаружила в себе легкую дрожь, но у нее даже не было времени радоваться. Проклятое зелье набрало силу и превратило ее тело в ад. Она не могла больше ему сопротивляться. Обезумевшее сердце вырывалось из груди. Кипящая кровь прерывала дыхание и вибрировала в бедрах… Да и любовный пыл оглохшего и ослепшего от страсти Феро невозможно было остановить.

Катрин закрыла глаза и ушла в бурю страстей. «Обхватив руками слегка влажные плечи цыгана, она шептала:

— Люби меня, Феро, люби крепче, как только можешь, но знай: я тебя прощу, только если сумеешь заставить меня забыть собственное имя.

Вместо ответа он свалился на пол, увлекая за собой Катрин. Не выпуская друг друга из объятий, они покатились по грязным доскам…

Всю ночь бушевала гроза, сотрясая повозку, скручивая деревья, срывая черепицу с крыш, загоняя стражников на крепостной стене в укрытия. Но Катрин и Феро ничего не слышали в своей повозке. На новые и новые порывы страсти мужчины она отвечала безрассудством, превратившим молодую женщину в вакханку, потерявшую стыдливость, стонущую от страсти и удовольствия.

Когда первые лучи утренней зари едва заскользили по поверхности реки, прикасаясь своим неверным светом к безлюдным берегам, свежесть проникла под мокрую крышу повозки и охладила жаркие тела любовников. Катрин с дрожью очнулась от тяжелого забытья, в которое они недавно погрузились вместе с Феро. Она чувствовала себя совершенно разбитой: пустота в голове, сухость во рту, словно накануне она выпила много вина. С большим усилием она оттолкнула тяжелое тело любовника, который даже не проснулся, и встала. Все закружилось вокруг нее, и ей пришлось опереться о стенку повозки, чтобы не упасть. Ее ноги дрожали, к горлу подбиралась тошнота. Холодный пот проступил на висках, и на какое-то мгновение она закрыла глаза. Недомогание прошло, но возвращалось непреодолимое желание спать.