Хорошие были минуты. Особенно если все цеховые агрегаты гудят, посапывают размеренно, без надрыва. Кожей чувствуешь: все в порядке пока что. И не о чем тут думать.

Только вот голая ветка тополя, которую бестолково дергало ветром, то и дело стучала в окно, и в этом стуке мнилось что-то потерянное.

А до начала смены был еще битый час.

— Ха!.. На ловца и зверь бежит. Привет, керя! — с порога улыбнулся ему Торпедный Катер, слесарь ночной смены. — Ишь как удачно я нагрянул…

В свете потолочной лампы сияли вставные зубы Торпедного Катера. Ну и глупая же у него привычка — называть Веньку керей, корешом значит. А какой он ему кореш? Работают чаще всего в разных сменах и вместе не выпивали даже в дни получки, когда каждому рад и угостил бы хоть самого черта. Он и имя-то настоящее этого Торпедного Катера не знал. Говорили про него, что когда-то служил якобы на флоте, с той поры вечно щеголял в тельняшках, и вот за это и зато еще, что был несуразно долговязым и беспримерно нахальным, прозвали его Торпедным Катером.

Венька решил было тут же отбрить его как следует. Моду взял! Пусть ищет себе керю в другом месте. Но, как назло, вспомнил, что так и не наварил обкромсанные лопасти винта для лодочного мотора, о чем христом-богом просил его этот заядлый рыбак.

И Венька смутился, не зная, куда девать глаза.

— Привет… — только и сказал он.

Тиская ладонь, Торпедный Катер ловил его взгляд, словно пытаясь заглянуть в душу.

«Гляди не гляди, — подумал Венька, — а ничем я тебя не обрадую».

— Ты знаешь, какие у нас последние дни выдались…

— Знаю! — весело хохотнул Торпедный Катер. — Чепе у нас было, но все обошлось.

«Фу, черт возьми, — Веньке стало и вовсе неловко, — он же одним делом со мной занимается, тоже аварийщик и наладчик. Хотя авария была как раз в нашу смену, мы пластались-то, крутились как угорелые, вот все и обошлось».

— А теперь я нарочно в дневную напросился, — снова блеснул Торпедный Катер железными зубами. — Вот мы и наварим сейчас мой винтик, пока время есть.

— А ты сам-то чего? Такие же руки.

— Ха, сам… Смог бы, конечно. Да ведь в том-то и дело, что у меня просто руки, а у тебя, говорят, золотые.

— Так уж и говорят…

Венька достал из ящика тяжелый облезлый винт, наклонился к автогену.

— Ты где это запоролся? А еще хвастал, что реку знаешь как свои пять пальцев.

Торпедный Катер зевнул:

— Закон пакости…

— Чего-чего?

— Закон пакости, говорю. Ты планируешь так, а оно получается этак.

Венька подумал над этими словами, хмыкнул. Чиркнув спичкой, он поднес огонек к струе автогена, но тут из-за его плеча протянулась к винту чья-то рука. Белая, с чистыми ногтями, не знавшая железной окалины. И обшлаг синий, вроде как у милицейского кителя. Проследив, как рука взяла винт и унесла его за плечо, Венька удивленно оглянулся. Над ним стоял милиционер — маленький, ладненький, прямо как на картинке. Четыре звездочки на погоне. Молодец. Даром что молодой. И вошел хорошо — бесшумно.

— А я думаю, кто это тянется… — смешался Венька. — Рука незнакомая.

— Твой винт?

— А что?

— Спрашиваю — отвечать надо.

Венька прищурился, ноздри его затрепетали.

— А вы не тыкайте, товарищ капитан!.. — с какой-то вкрадчивой вежливостью тихо сказал он и поднялся, машинально застегивая на спецовке пуговицу.

Теперь капитан заморгал, сбился с привычного тона, Торпедный Катер вовремя вклинился.

— Мой это винтик, — оскалился он. — От моего «Вихря». Запоролся вот малость…

— Где?

— Да на всех перекатах понемногу…

— Почему же так неосторожно?

Торпедный Катер изумился:

— Что вы, товарищ капитан! Какая может быть осторожность! Когда гонишься за браконьером, разве думаешь о том, что гробишь собственную лодку, не говоря уже о собственной жизни?

«Врет», — подумал Венька, еще не зная, чему не поверил: то ли тому, что Торпедный Катер гоняется за браконьерами, то ли этой его браваде, будто он не жалеет ни себя, ни лодки.

Капитан вертел в руках винт, близко разглядывая лопасти и ловя на свет тускло мерцавшие срезы.

— А что хоть случилось-то? — не вытерпел Венька, но капитан, положив на место винт, вышел из слесарки.

— Ищи-свищи теперь, — усмехнулся Торпедный Катер, глядя на дверь. — Да и кого искать-то? И зачем? Убили, мол, сказал бы. А то подумаешь: малость стукнулись бортами… Кто-нибудь потемну налетел на этого Симагина, а тот уже и хипеш поднял. Как же, покушение!

— На какого это Симагина?

— Да на рыбинспектора. Штатник наш. А ты здорово его осадил, этого капитана! — Торпедный Катер присел рядом с Венькой, подтыркивая его под бок. — Он же не знает, за кого ему уцепиться, вот и приперся на завод… Это все Симагин его науськал. Считает, видишь ли, что каждый лодочник — браконьер. А то, что он на рабочий класс пятно бросает, — это ему трын-трава…

Венька снова зажег спичку, но к автогену подносить ее не стал, — подержал перед собой, как свечу, пока она не догорела, коснувшись пламенем пальца. Отразился в глазах у него огонек и тоже погас.

— А ты знаешь, — вдруг засмущавшись, признался он, — я ведь тоже хотел было в нештатные записаться.

— Неужели? — повел губами Торпедный Катер.

— Ну. Заяц трепаться не любит. В прошлом году еще собирался.

Венька не придал значения этой насмешливой снисходительности Торпедного Катера. От другого бы не стерпел, от слесаря какого-нибудь или даже от начальства, уколол бы ответно. А тут — случай особый. Все же был человек не просто слесарем, но еще и боевым инспектором. Хотя и нештатным.

— А может, в позапрошлом? — совсем уже открыто высмеивал его Торпедный Катер.

— Да нет. В прошлом. У нас же когда была эта кампания-то?

— Какая?

— Да по охране природы-то. Как объявили на заводе, мол, призываем помочь в деле охраны родной природы, так я сразу и подумал: а что, не записаться ли и мне? Все равно же по выходным делать нечего.

— Ну и почему же медлил, не записывался?

— Так ведь лодки же нету!

— А, лодки…

— Ну лодки. Где ее купишь-то? Город на реке, очередь в магазине на несколько лет вперед. А у нас ведь знаешь, как делается? — ни с того ни с сего озлился Венька. — Кому вообще не надо бы давать ни лодок, ни ружей, ни машин, тот как раз и достает в первую очередь. А ты жди… Сами же вооружаем разную тюху-матюху, оснащаем техникой, а потом за голову хватаемся: «Природу истребляют, дичь, рыбу!» — передразнил он кого-то.

Торпедный Катер хмыкнул, глянул на Веньку долгим пытливым взглядом. Но тот уже напялил на себя темные очки и зашумел автогеном.

Эта история, что бы теперь Венька ни делал, не выходила у него из головы. Надо же додуматься до такого — врезаться на полном ходу в лодку, в которой сидел живой человек!

Весь день, не понимая самого себя, он исподтишка посматривал на Торпедного Катера.

— У тебя руки или крюки?! — не сдержался, вскипел Венька, когда Торпедный Катер, помогавший ему заводить стальную пластину на прогоревший бок царги, чуть не уронил свой конец.

Слесаря и механик переглянулись — не бывало еще такого, чтобы Венька, выпихнув языком противогазную соску, кричал на своих ребят.

А потом, когда Венька и сам вдруг дал маху: не сумел в один прием как следует прижать струбциной лист, — он рассвирепел до того, что напустился на сменного механика:

— С такой бригадой уродоваться только, а не работать! Не цех, а проходной двор — мечутся из смены в смену… Сработаешься тут…

Торпедный Катер, однако, покорно молчал, а после работы сказал как ни в чем не бывало:

— Давай доделаем, керя, винтик-то мой. Задержись на полчасика.

Венька глядел на него в упор и вспоминал, как Торпедный Катер после смены всегда бросал свои инструменты и противогаз где попало. Приткнет не глядя — и бегом в бытовку. По себе Венька знал: одинаково радеть за свое и казенное сил не хватит. У нею самого заводские инструменты были на чистеньких стеллажах, каждый в своей ячейке. Зато дома, в кладовке, где когда-то имелось все, от тисков до надфиля, черт ногу мог сломать, к тому же все путное порастаскали соседи.