— Есть приказ, нету приказа — не в этом, видно, дело, — как бы заканчивая этот бесполезный, по его мнению, разговор, сказал Андрей, принимаясь за описание образцов. — Вся причина, как мне сказали утром, в трудовом рвении…
Лилявский, секунду-другую помедлив — веки сомкнулись в затаенный прищур, — неожиданно весело согласился с геологом:
— Я бы на месте товарища сказал то же самое — при разных, возможно, подтекстах. Лично мне нравится такое отношение к работе мастера Фрола Чекунова и рабочего Ильи Данилова, это наши кадровики, а Данилов еще и коммунист. Дай бог, как говорится, чтобы у всех нас было такое рвение.
— Тогда, разумеется, план мы шуранем досрочно, — еще безразличнее сказал Андрей, а Костя хлопнул в ладоши.
Тут и Лиза не выдержала — не то чтобы и до нее тоже дошел весь смысл деликатной стычки Романа и этого инженера, — просто она болела, как и положено, за новенького.
— Э-этто что за аплодисменты в рабочее время?
Дверь конторы отворил хозяин ее — Уваркин. Лиза ударила по клавишам сразу несколькими пальцами и, не глядя, что там отпечаталось, поспешно крутнула барабан, вытащила закладку и сунула ее в стол как готовую продукцию.
— Да мы тут о нашем капитане вспомнили, — с улыбкой успокоил Лилявский вставшего столбом посреди конторы бабу Женю. — Как это он тогда, Евгений Иваныч, в заблуждение-то ввел всю юхломскую милицию, помните?
Уваркин, потирая подбородок и улыбаясь в кулак, прошел к своему столу.
— Фролку, помирать будешь, не забудешь.
Он сел и посмотрел в окно, на хоздвор, все еще переживая только что закончившуюся перепалку со сторожихой. Ведь вот ведьма, ну поедом съела его кур, гонит из огорода, и только! Скажи на милость, обеднеет — в грядках у нее покопаются. А кто, интересно, ее мужику путевые листы оплачивает, не срезая ни копейки, хотя и можно бы срезать иной раз, — разве не он, не Евгений Иванович? А много он видел за это благодарности?
Однако, со вздохом сказал себе Уваркин, если уж нельзя без шума уволить эту ленивую молодуху, надо будет зачислить ее к тому же Лилявскому в отряд. А тот не откажется. Не он ли к Катюхе Чекуновой еще с прошлого года липнет, хотя, говорят, и безуспешно? Да и от Лизки будет подальше держаться, уж до Лизки-то Евгений Иванович его не допустит, хотя эта дуреха крашеная так и ест глазами чернявого пижона.
И вообще это неплохая мысль — для прыткого Лилявского на всякий случай будет у него, так сказать, технический ограничитель: аморальное поведение с сотрудницей, замужней женщиной…
— Ну-у, Роман Николаич… вы уже тут обсудили все ладом или меня ждете? Как и что у вас будет, насчет выполнения плана и индивидуальных обязательств что думаете, сколько единовременно будет у вас съемочных групп, какой объем выработки на группу прикидываете и так далее и тому подобное, а?
Новый инженер сноровисто чертил на миллиметровке, откидывая от себя мешочек за мешочком, и Лилявский, не выпускавший его из виду, не сразу понял, о чем это говорит Уваркин.
— Дядя, — сказала Лиза, мотнула головой, поправилась: — Евгений Иванович, а Евгений Иванович, а я завтра на участок со съемщиками съезжу, можно? Посмотреть на Чоусму хочется.
— Нечего там смотреть, — не глядя на племянницу, отрезал Уваркин, стараясь вникнуть, чем занимается этот Званцев и чего, интересно, косится на него Лилявский.
Славка явно огорчился, что Лизу с ними не отпускают, а нормировщик, в знак полного согласия с мнением бабы Жени, звучно трррэкнул арифмометром.
Он один и видел из-за плеча, что за фигуры так старательно вычерчивает новый инженер. Не успел объявиться, а сразу спешил проявить трудовое вдохновение… Павлу не то чтобы это было в диковинку, — доводилось ему видеть за время своей работы в геологических партиях и не таких инициаторов, иной ночами корпит над разрезами и профилями, будто светового дня человеку не хватает, — смутили нормировщика и озаботили в чертежах геолога невинные с виду, просто еле обозначенные карандашом, вопросительные знаки: по крючочку внизу каждого разреза по Фролкиным скважинам.
Не обучен был Павел премудростям этой науки, но к чему относятся карандашные знаки, что они в себе таят — это он, в общем-то, понял. Как бы вопрошал товарищ новый инженер: а где в скважинах цоколь, почему все они висячие, какой от них, скажите на милость, прок? И хотя вопросы эти самого Павла обходили стороной, никак его не касались, все же стало человеку не по себе. Впервые за долгое время не по себе стало — вот что его обескуражило.
И весь остаток рабочего дня до шести часов — когда они всем наличным составом партии, за исключением сторожихи, устроили культпоход в вокзальный буфет — и еще какое-то время уже за столиком под фикусами одолевали Павла невеселые думы. Даже выпивка не размягчала душу. Ведь надо же было, досадливо вздыхал нормировщик, накануне решающих событий в партии откуда-то выискаться этому Званцеву. Все определилось, можно сказать, встало на свои места, — а теперь им с бабой Женей небось опять надо будет пересматривать свою тактику. Это уж точно, как пить дать. Новый геолог даже с виду крепко разнится от стиляжного Лилявского. А полевой сезон еще только-только разворачивается, впереди шесть долгих и муторных своей неясностью месяцев. И пока-то баба Женя подаст наконец заявление на пенсию, — ведь черт-те что, мысленно ужаснулся Павел, может случиться за эти полгода!
Да что там полгода, — уже как бы в самое ближайшее время не возникло никакой заварухи, тут еще и Протягина жмет, жме-от… вон как высказалась про ручное бурение, этот станок ЗАМ-300 у нее из головы не выходит. А ну-ка, легко ли: после арифмометра снова встать за рычаги, а они ведь там без пластмассовых гладеньких ручек, живо понабьешь себе мозоли…
Одно утешило Павла, что этот Званцев оказался не такой уж сухарь — и выпил со всеми вместе, и начальниковой Лизкой, похоже, заинтересовался. Все переглядывался с нею. Что уж совсем было неплохо, потому что говорило об инженере, что он все-таки живой человек и думает не только о чертежах. А раз так, то и сам он, стало быть, не без грехов. Надо только глаз с него не спускать, присматривать за ним в оба, сказал себе нормировщик, вновь обретая ровное расположение духа.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Небо было зыбким, высоким. Солнышко светило с утра умыто, играючи, словно теша людскую надежду на вёдро.
Андрей вспомнил, как ночью в отдалении глухо рокотала гроза, секли густой горизонт шальные сполохи, а поутру безмолвно слезились оконные стекла.
Лопатников прикатил ночью, будто чувствовали они с Фролкой, что машина понадобится съемщикам.
Спал не спал шофер — подпоясывайся в обратный путь. Где-то в глубине барака, злой на самого себя, он ругался с женой, — кричал ей по-ефрейторски: «Разговорчики!»
Расселись парни в кузове в рядок, на узкую лоснящуюся лавочку, лицом к дороге. Андрей раза два обернулся, будто выглядывал кого-то. Но никого, кроме начальника с нормировщиком, вышедших из конторы, на хоздворе не было.
— Лиза-то, — словно ненароком предположил Костя, — может, поедет с нами? Собиралась же вчера. Давайте спросим.
— Думаешь, она как ты? — ухмыльнулся Славка. — Как же, соблазнишь Лизку геологией… — Техник делал вид, будто все-то он знает.
— А что? — спросил Андрей, не поворачивая к нему лица.
— Так она же законченная медичка, у нее диплом медсестры. Для Лизки все это секретарство — легкий калым. Говорит, охоты нету возиться с больными, запах эфира не переносит. А тут добрый дядя подвернулся, непыльную работенку племяннице подкинул. Та и согласилась. На лето. А там, говорит, видно будет. Да и правильно сделала! Сиди себе весь день на одном месте, в цивильной обстановочке — ни тебе комаров, ни тебе клещей энцефалитных, как у нашего брата съемщика… сиди и тюкай пальцем по клавишам, а ставка за это тюканье что надо: сто десять рублей, как у старшего техника, и плюс сорок процентов полевых. Я вас спрашиваю, мальчики: есть резон?