Бахар надеялась, что Гюльпери возьмет и ее в деревню, но когда все было готово к отъезду, хозяйка заявила:

— Бахар, ты должна остаться. Кроме тебя, я никому не могу доверить дом.

И сколько Бахар ни просила, Гюльпери так и не согласилась взять ее с собой. Ни к чему не привели и просьбы Нуреддина.

— Нет, нет! Кроме Бахар, я никому не могу доверить свой дом, — упрямо твердила Гюльпери. — Не в Мекку же мы едем. Через три месяца вернемся. Ну, до свиданья, Бахар! Хорошенько смотри за домом!

Бахар обняла и крепко поцеловала Нуреддина.

— Счастливого пути! Да сохранит тебя бог от всяких несчастий! Увидимся ли мы опять с тобой?..

Бедная женщина не договорила, слезы душили ее.

Гюльпери и Нуреддин сели в фаэтон и поехали на вокзал. Разлука с доброй Бахар не могла не огорчить мальчика, но когда он сел в поезд, грусть и горечь понемногу рассеялись.

Он смотрел на проносившиеся за окном зеленые равнины и цветущие луга, холмы и горы, темные леса и овраги, сверкавшие реки и пыльные дороги. Все привлекало его внимание, все было ему интересно, ведь он видел это впервые.

За несколько дней до отъезда Гюльпери написала отцу, чтобы он нанял фаэтон и арбу и встретил ее в соседнем городке. Но на другой день, когда поезд подошел к перрону, их почему-то никто не встретил. Это сильно встревожило Гюльпери. Она послала слугу Джафара за носильщиками, которые быстро перенесли все вещи и сложили их в зале второго класса.

Гюльпери взяла с собою Джафара только для того, чтобы он проводил их до этого городка, а потом хотела отослать его назад.

Они прождали на вокзале часа два, но никто так и не приехал за ними. Тревога Гюльпери все усиливалась. Она боялась, как бы чего не случилось в дороге с вещами, с ее драгоценностями. Конечно, их можно было оставить в городе, у знакомых, но она никому не доверяла свои сокровища. Кто знает, что это за люди?

Наконец, потеряв всякую надежду на то, что Имамверди приедет за ней, Гюльпери приказала Джафару нанять два фаэтона. В один уложили вещи, в него же сел и Джафар, в другом поместились Гюльпери с Нуреддином, и процессия пустилась в путь.

До деревни было не так уж далеко, всего двадцать верст, но Гюльпери пугало, что дорога шла то по лесу, то по глухому горному ущелью, где часто грабили проезжих.

«Хоть бы засветло добраться до дому», — с тревогой думала она и торопила извозчиков, обещая богатые чаевые, если они поедут быстрее.

И вот случилось то, чего больше всего боялась Гюльпери. На одном из поворотов извилистой, неровной дороги фаэтон, тяжело нагруженный, накренился. Ось хрустнула, и повозка повалилась на бок.

Как раз в это время солнце зашло за горы и стало быстро темнеть. Гюльпери заволновалась.

— Господи, да за что ж это такие несчастья обрушились на меня?! Что мы теперь будем делать в этих жутких горах? И что случилось с отцом? Почему его нет до сих пор. Уж лучше было бы остаться в городе и дождаться хоть каких-нибудь вестей от него.

— Теперь поздно говорить об этом, — сказал извозчик. — Надо сходить в деревню и позвать народ на помощь.

— Нет, нет, — запротестовала Гюльпери. — Как же вы нас одних оставите с вещами? Я боюсь. А вдруг разбойники. И я никуда не пойду. Придумайте что-нибудь. Неужели нет другого выхода?

— Да что тут придумаешь? Ведь это ж не что-нибудь сломалось, а ось, ее не свяжешь веревкой. И новую бог не сбросит нам с неба.

Гюльпери была в совершенном отчаянии.

Надвигалась ночь. В ущелье собирался туман. Стало холодно. Гюльпери металась из стороны в сторону, умоляя извозчиков:

— Сделайте что-нибудь. Неужели нам придется ночевать здесь?

Но те только разводили руками.

Нуреддин сидел в фаэтоне рядом с Гюльпери и напряженно думал, как бы помочь беде.

— Послушайте, — сказал он вдруг, — в фаэтон со сломанной осью впряжены четыре лошади. Навьючьте на них вещи и поедем. Один из вас пусть останется здесь, а мы из деревни пришлем людей на помощь.

Предложение это все одобрили. Особенно рада была Гюльпери. Тотчас же навьючили лошадей и тронулись а путь.

Самая опасная часть дороги была еще впереди. На протяжении восьми верст она шла густым лесом. Когда доехали до первых деревьев, стало уже совсем темно.

Джафар с навьюченными лошадьми ехал впереди, а за ним покачивался фаэтон, в котором сидели госпожа и Нуреддин. Гюльпери дрожала от страха. Мальчик не был труслив, но и ему стало жутко в темном лесу. Кругом было тихо — ни шороха, ни шелеста листьев, и от этой тишины еще больше напрягались нервы.

Вдруг раздался жуткий вопль. Нуреддин вздрогнул, а Гюльпери вскрикнула и забилась в угол. Извозчик поспешил успокоить ее:

— Не бойтесь, госпожа, это сова кричит.

— А, чтоб ей пусто было! Какой противный голос! — облегченно вздохнула насмерть перепуганная женщина.

До опушки леса оставалось всего версты две, как вдруг какой-то всадник, поставив своего коня поперек дороги, преградил путь Джафару.

— Стой! Слезай на землю!

И он направил на Джафара дуло винтовки.

— Господин Амираслан, не стреляйте! Это я! — крикнул Джафар.

— Джафар, ты?

— Да, господин, это я.

Всадник опустил винтовку и подъехал к Джафару.

— Чья это поклажа?

— Госпожи Гюльпери. Да вон и она сама в фаэтоне. У нас несчастье случилось. В городе ждали, ждали дедушку Имамверди, так и не дождались. Без него и поехали. Потом ось сломалась, вот и пришлось вещи навьючить на лошадей.

— Ну, ты ступай вперед, а я поеду рядом с фаэтоном,— сказал Амираслан и пришпорил коня.

Увидев всадника, скачущего навстречу, Гюльпери испугалась и закричала:

— Ой, попали в западню!

— Не бойтесь, сударыня! Наверное, это кто-нибудь из ваших родственников встречает вас, — сказал извозчик, стараясь успокоить ее.

Амираслан подъехал к фаэтону и громко крикнул:

— А что, кузина, если я вас ограблю, отниму все ваши вещи?

Услышав знакомый голос, Гюльпери обрадовалась:

— Амираслан! Как хорошо, что ты приехал! Где же отец? Он должен был нанять фаэтон и встретить нас. Получил ли он мое письмо? Не случилось ли с ним чего-нибудь? Он даже не известил меня...

— Я и не знал, что вы должны приехать, — сказал Амираслан. — Я выехал из дому рано утром, дядю, наверное, задержало то, что тут недалеко смыло мост через реку. Джафар мне уже рассказал о ваших приключению. Ты везешь с собой столько вещей, что, наверное, уже не вернешься в город, и хорошо сделаешь. Человек должен быть хозяином своего слова.

Чтобы переменить разговор, Гюльпери сказала:

— Разве ты не видишь Нуреддина?

Амираслан только теперь заметил мальчика. Он понял намек Гюльпери.

— Добро пожаловать, Нуреддин! Что, испугался меня?

— А чего пугаться? Человек человека не должен бояться.

— Да ведь почти все школьники трусы.

— Нет, школьники не трусы, есть даже очень смелые. Они знают все тайны природы и ничего не боятся.

— Ладно, ладно, не обижайся. Но если ты такой храбрый, садись на мою лошадь, а я немного отдохну в фаэтоне, — сказал Амираслан, подмигнув Гюльпери.

Она поняла его коварный замысел и лицемерно запротестовала:

— Нет, нет! Лошадь может сбросить Нуреддина.

— Она смирная и никогда еще никого не сбрасывала. Он тихонечко поедет рядом с коляской, конечно, если он не трус.

— Я не трус, — гордо сказал Нуреддин.

— А раз так, садись!

Амираслан слез с лошади и посадил в седло Нуреддина.

Гюльпери больше не протестовала.

Нуреддин пришпорил лошадь, та рванулась вперед, но мальчик крепко держался в седле.

— Не сглазить бы, умный мальчишка! — проговорил Амираслан и сел в фаэтон. Посматривая на спину извозчика, он таинственно зашептался о чем-то с Гюльпери?