- Да, в небольшом пристрое на заднем дворе, что примыкает к дому.

  - Морили голодом, избивали, издевались. Что они тебе говорили, чем объясняли свои действия?

  - Изгоняли бесов, я так думаю. А Лёня - это муж - он постоянно твердил, что делает это для моего блага.

  Саша кивнул, на лице его заиграли желваки, челюсти были крепко сжаты.

  - С чего всё началось, ведь сила дана тебе не от рождения.

  Очень живо всплыл в памяти тот день, разом изменивший всё. На дворе стоял конец декабря 2012 года, в воздухе, сухом и морозном (Яна помнила, как сейчас, столбик термометра сполз ниже сорокоградусной отметки) витало ощущение праздничной суеты. Толпы прохожих сновали по улицам, двигаясь быстрыми перебежками от магазина к магазину. Тогда ещё счастливая мужняя жена, девушка тоже отправилась за покупками. Шла медленнее других, мешал огромный живот. Следила, куда ступает нога, боясь поскользнуться на утоптанном снегу. Голова была занята обдумыванием подарка для супруга. Она уже купила сувениры для родителей, приобрела симпатичный кухонный набор для соседки Валечки, выбрала для Риммы Борисовны и Эллы фарфоровые статуэтки милейших собачек (быть может, дамы поймут намёк и перестанут кидаться на неё, словно шайка цепных дворовых псов - впрочем, надежды на это было мало). Но что презентовать мужу? Ей хотелось преподнести что-то необычное, со смыслом, отблагодарить за любовь и терпение. Вот только на ум не приходило ничего путного.

  И вдруг на глаза попалась витрина ювелирного магазина, а в ней на бархатной тёмно-синей подложке, блестя и сияя всеми цветами радуги, лежали запонки из оникса. Стильные, очень изящные, инкрустированные россыпью фианитов, они будто просились в карман. Цены не было, и Яна поспешила внутрь, горя желанием опустошить банковскую карточку, но во что бы то ни стало приобрести безделицу. Земля ушла из-под ног внезапно, девушка даже не поняла, обо что запнулась или на чём поскользнулась. Миг, и она уже ничком на холодном снегу, живот пронзила неистовая боль. В панике она закричала. Набежали прохожие, кто-то вызвал бригаду "скорой" помощи, другие помогли подняться и провели в магазин, третьи по её просьбе позвонили мужу. Он примчался быстрее машины "скорой" помощи - в этом ему посодействовал служебный автомобиль со включенными спецсигналами. И почему-то повёз её домой, а не в родильный дом. Позже Яна поняла, почему.

  Первые признаки того, что с ней что-то не так, что беременность протекает необычно, появились на двадцатой неделе, в ту ночь, когда растущий в материнской утробе малыш впервые дал о себе знать. Он пошевелился, вначале очень неуверенно и нежно, словно не желая привлекать к себе излишнее внимание. Затем второй раз и третий, и с тех самых пор никогда более не находился в состоянии покоя. Казалось, он танцует в животе у мамочки или играет в футбол, или попросту хаотично сучит крошечными ручками-ножками, ежесекундно заставляя беременную вздрагивать. Именно в моменты наивысшего буйства зародыша, вокруг Яны творились необъяснимые вещи. Сам собой загорался свет в квартире, хлопали дверцы шкафов, дребезжали оконные стёкла, со стен падали картины и фотографии в рамках, перемещались предметы. А однажды с книжной полки слетел увесистый том сказок братьев Гримм, упал на ковёр, раскрылся на сорок девятой странице, озаглавленной историей о Рапунцель. Чутье подсказало (а, может, то был материнский инстинкт, или же она слишком много выдумывала), что малыш требует почитать ему вслух. Именно так она и поступила. Удобно устроилась в плетёном кресле-качалке с книгой в одной руке, другая между делом поглаживала растущий живот. И вот же диво, в эти тихие минуты, наполненные звучанием её голоса и волшебной ноткой сказаний о приключениях длинноволосой пленницы башни, малыш успокаивался.

  Лёня привёз жену домой. Помог подняться на четвёртый этаж, открыл дверь квартиры, придержал её, а после захлопнул у Яны перед носом и замкнул. Её собственная связка ключей наряду с мобильным телефоном остались в сумочке в патрульной машине. И ничего не поделаешь, придется дожидаться возвращения супруга. А схватки становились всё интенсивнее, сокращались промежутки между ними, нарастала боль внизу живота.

  Он вернулся спустя два часа. Молча одел обезумевшую от боли и непонимания жену, закинул на плечо сумку со всем необходимым, которую она по совету ведущего беременность гинеколога собрала заранее, и усадил в машину - не служебную, а принадлежавшую им иномарку. На пассажирском сидении возле водителя сидела женщина, но как Яна не старалась её рассмотреть, ничего не вышло, мешало скудное освещение.

  И вновь Лёня проигнорировал её слёзные мольбы скорее отвезти в роддом. Вместо этого он на бешеной скорости помчался за город.

  Яна замолчала, сил на то, чтобы продолжить рассказ, не осталось.

  - Он отвёз тебя к своей матери, - догадался Саша, или увидел, как он это называл. Не имело значения. Девушка уже решила для себя, что больше и слова не вымолвит. Вспоминать ту ночь было нестерпимо больно. - И что-то случилось, когда твой сын появился на свет. Что-то такое, что испугало их. Огонь?

  Она отвернулась, спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Да так горько, что у любого, кто стал бы свидетелем столь неистового проявления боли, сердце разорвалось бы.

  - Ты горела, вся. И кричала, скорее от испуга, нежели от мук. Огонь не причиняет тебе боли, лишь уродует тело, но его ты быстро научилась исцелять. Они были шокированы увиденным, я могу себе это представить. И забрали ребёнка, а тебя перенесли в ту комнатку - пристрой, и запрели. Ты даже не услышала его первого крика.

  Казалось, он неспособен держать рот закрытым. Слова лились потоком, и под его напором Яна рассыпалась на глазах. А он продолжал, как ни в чём не бывало.

  - И ты никогда его не видела, не держала на руках. Они не просто забрали, они выкрали его у тебя. И ты позволила. Ты дала им вас разлучить, а после охотно плясала под их дудку, жила там почти добровольно, учила их правила, строго следовала им. Почему?

  Ей захотелось ударить этого малознакомого человека, захотелось причинить ту же боль, что наносили его холодные, специально подобранные, жестокие слова. Но если она чему и научилась в заточении, так это самообладанию. Неважно, кто и что говорит, осуждает ли её или силится понять, их не было с ней в этом жутком доме, они не сводили близкое знакомство с её свекровью, её яростью, гневом, бесконтрольным бешенством. Избивали её, Яну. Её морили голодом. Её пытали темнотой, теми давящими стенами и неизвестностью. Ей грозили убийством сына. "Я придушу твоего выродка, мерзавка, только посмей..." - обыденная фраза, вроде пожелания доброго утра. Не их, а её живьём закопали в лесу в глубокой яме, полной сырой и холодной земли.

  Саша ждал её реакции, ответного хода, попыток обелить себя. Но, нет, она оказалась выше этого, что не могло не вызвать восхищения. Не зря он мчался к ней через всю страну! Она действительно достойна. Достойна тяжкого бремени знания, что он намеревался на неё обрушить. И она справится, он был уверен в этом.

  - Прости, - не громче шёпота сказал он, пытаясь заглянуть в глаза, которые она отчаянно прятала. - Мне не следовала говорить этих ужасных вещей, я сожалею о каждом слове. Просто цель моего приезда, - он замолчал, то ли подыскивая слова, то ли решая, может ли быть полностью откровенен, - она, как бы это сказать, не слишком радужная. Видение. Мне было видение в прошлом месяце. Я родом из этих мест, родился и вырос в Энске. Здесь живёт вся моя родня. Престарелые родители, брат с женой и детьми, моими племянниками. Тётушки, дядюшки, бабки-пробабки - все они местные, коренные энчане. И все, за исключением меня, абсолютно нормальные люди. В отличие от тебя, я родился таким, одарённым, скажем так. Сызмальства общался с мёртвыми, даже когда говорить-то толком не умел. И видел такие вещи... разные. Знал, кто, когда и от чего умрёт. Знал, что получу в подарок на день рождения и Новый год. Для меня никогда не существовало тайн, в то время как сам я был для окружающих сплошной загадкой. Я очень рано понял, что мои рассказы о погоде назавтра, которые непременно сбывались, или описания мёртвой разлагающейся женщины, что утром сидела в ногах моей кровати и плакала, пугают маму. Потому я перестал откровенничать. Я больше не хотел порадовать её пламенем, высекаемом из ладоней, поскольку это только огорчало её. Я закрылся от всех, научился быть нормальным ребёнком.