— Дура, тайгу спалишь!

Герман обиделся, снял очки, долго протирал их, но так ничего и не сказал. Вообще он добрейшая душа, этот Герман. Таня говорит, что он похож на доктора Айболита, и все время так и зовет его. (По-моему, Герман неравнодушен к Тане, а она, видя это, подшучивает над ним.)

Герман утверждает, что ручей, на котором мы работаем, безымянный, и предлагает назвать его по имени начальника отряда, то есть «ручьем Сабинина». Я по праву старшего дал самоотвод и предложил назвать его «ручьем Веры» — ручьем веры в наше общее дело, в наш успех. Ребята помолчали и согласились. Конечно, они поняли, что я имел в виду и тебя. Один только Сергей сказал, что все это глупости.

Таня и Герман тут же написали заявку в геодезическое управление, и с января будущего года на всех картах Якутии должна появиться новая река.

Мы все время двигаемся по берегам — я справа, а Таня с Германом по левому. Сергей же, связав наши резиновые лодки, перегоняет их к месту намеченного на карте привала и, поджидая нас, ставит палатки, варит обед и вообще ведет хозяйство.

…Что-то скучно и тоскливо на душе. Все-таки я люблю тебя, Вера, какой-то ненормальной, сумасшедшей любовью. Я совершенно не могу без тебя, и, если бы не это случайное обстоятельство — неотправленное письмо, я бы не знал, куда девать себя после работы. Ребята по-разному относятся к тому, что я пишу тебе почти каждый вечер: Таня как женщина одобряет, Герман молчит. Для него все, что бы я ни делал, хорошо. Сергей, конечно, в душе презирает меня. Он закоренелый холостяк. По его словам, «баба — самая липучая болячка на свете». Но я-то знаю, в чем тут дело. Когда-то, в молодости, у Сергея была неразделенная любовь. Он долго боролся за свое чувство, но, как говорится, насильно мил не будешь. И вот Сергей уехал на Север, ушел в тайгу, но от самого себя, наверное, уйти не так-то легко…

По ночам, сидя у костра, я слышу, как из тайги доносится хриплый и короткий лосиный рев — началось время осенних боев между быками. Иногда днем нам встречается пара сохатых: весь израненный, иссеченный рогами лось, гордо подняв ветвистую голову, идет за лосихой. И его счастье понятно — оно досталось в борьбе.

Верочка! Радость! Вчера в низкорослой лиственничной роще Сергей нашел обломок кимберлита. Да, да, это настоящий кимберлит! В нем совершенно отчетливо проступают зерна пиропов и ильменитов. По обоим берегам ручья мы заложили несколько шурфов и теперь яростно долбим кирками и лопатами землю. Писать некогда. Спим всего по три-четыре часа — остальное время уходит на проходку шурфов.

Несколько дней не писал тебе. Страшно уставал. Мы пробили уже около двадцати шурфов — кимберлита нигде нет. Страшное разочарование. Таня плачет, у Германа глаза тоже на мокром месте. Один Сергей ругается и продолжает сражаться с вечной мерзлотой. Он почти совсем не спит.

Заметно похолодало — все-таки уже сентябрь. Но мы этого не замечаем. Герман и Сергей работают в одних майках. Мерзлая почва поддается с трудом — приходится жечь в шурфах костры. Одолевают грунтовые воды — иногда несколько часов приходится стоять по колено в жидкой ледяной грязище. Вылезаем из шурфов мокрые, черные, запарившиеся, лохматые, бородатые, — словом, болотные черти. Таня работает наравне со всеми. Бедняжка — ей огромных трудов стоит содержать себя в относительной чистоте.

Проклятые кимберлиты! Их все нету. Мы уже прошли всю растительную подушку, все рыхлые наносы, а коренной алмазной породы так и не встретили. Завтра переносим лагерь вверх по ручью.

Верочка, Веруша, Веруля! Победа!

Вчера мы начали вместе с Таней копать шурф на новом месте и сразу же нашли голубую землю! Прошли всего немногим более метра и вынули кусок серовато-синей глины, потом еще и еще!.. На глубине двух метров глина стала твердой и перешла в почти скальную породу. Сергей и Герман начали рыть рядом с нами, да так яростно, что через два часа обогнали нас. У них тоже сплошь шла голубая земля. И вот Герман в одном из кусков породы находит вкрапление — маленький невзрачный кристаллик алмаза…

У нас ликование! Даже Сергей позволил себе роскошь — улыбнулся. По случаю победы был устроен пир — мы сварили сразу весь компот, а Сергей ухитрился сделать из рыбных и овощных консервов великолепный винегрет. Было роздано по кружке спирта из неприкосновенного запаса, и мы выпили за будущую трубку и за будущий алмазный рудник на том месте, где пока стоят только наши маленькие, сморщенные от дождя палатки.

Герман сразу же опьянел и перешел на торжественно-высокопарный стиль. Встав у костра, он заявил, что отныне считает свою жизнь прожитой не зря, так как принимал участие в полезном для человечества открытии.

Таня засмеялась, а Сергей насупился, взял кайло и ушел добивать шурфы. Да, все-таки Герман и Таня совсем еще дети. Им ведь вдвоем нет и пятидесяти. Большие, взрослые, мужественные дети.

…Итак, трубка найдена! Три дня назад мы рылись на самом ее краю, сегодня же оконтурили и нанесли на карту все месторождение. Представь себе, Вера, мы находимся на поверхности огромного вулканического жерла, отвесно уходящего вниз на глубину нескольких километров, и там, в глубине, алмазы. Мы спим, едим и ходим по кратеру гигантского, застывшего несколько миллионов лет назад гейзера.

Вера! Ты помнишь тот солнечный день в веселом южном городе, когда мы встретились с тобой и поняли, что не можем друг без друга? Тогда я сказал тебе, что хочу сделать в жизни что-нибудь очень большое, что-нибудь очень полезное и нужное.

И тогда же ты ответила мне, что, хотя именно за это и любишь меня, — разлука всю жизнь будет спутницей нашей любви.

Теперь разлуке конец! Той старой разлуки — месяцами — теперь больше не будет.

Вера, я нашел то, что искал. И дело здесь не только в алмазах. Ты знаешь, я не шел по жизни легкими путями. Я всегда говорил, что настоящая жизнь — это борьба, это преодоление, это сладостное упоение победой после сурового испытания сил.

В глухой якутской тайге, в бродяжничестве по безлюдным рекам я искал свое счастье. Оно пахнет дымом таежных костров, его лицо обветрено ураганами, прилетевшими из неведомых земель, его ноги сбиты о камни древних горных стран, на развалинах которых живут еще не разгаданные геологические тайны. Мое счастье подходит не для всех. Оно трудно. Оно режет плечо. Но ты знаешь — я не привык ходить по жизни с пустым рюкзаком.

И еще мое счастье — это ты. Я знаю, что из трудных походов и далеких скитаний я вернусь к тебе, в твою комнату, освещенную мягким розовым светом. И я всегда иду к тебе, на твой огонек, через моря и горы, через леса и реки, и за минуту, проведенную с тобой, я готов идти через все это века и годы…

Верка, милая! Все, что искали, найдено, все, что задумано, исполнилось! Теперь обратно. Настроение у всех отличное. Особенно Герман доволен. Он о чем-то подолгу шепчется с Таней. Сергей, как всегда, угрюм. Его, кажется, ничто не может вывести из равновесия, из постоянных мрачных мыслей.

Домой, домой, домой! Скоро сбудется все то, о чем загадывали мы еще прошлой зимой. Я возьму отпуск, мы поедем на юг, в наш веселый и теплый, в наш счастливый и солнечный город. Мы ничего не будем делать, а будем только загорать, валяться на песке, плавать в море и гулять по твоим любимым кипарисовым аллеям…»

Тарьянов прервал чтение, отложил тетрадь в сторону и стал закуривать. Мы молча сидели на краях и смотрели, как доставал Тарьянов папиросу, спички, как разминал табак, прикуривал, как выпустил первое кольцо голубоватого дымка и как оно, постепенно растворяясь в воздухе, поплыло к открытой форточке, в которой уже брезжил ранний полярный рассвет.

— А что было дальше? — не выдержав, спросил лохматый геофизик.

— Да, что же было дальше? — услышали мы глухой голос радиста Ивана Семеновича.