— Ты меня, знаешь, не торопи — видишь, я сам пока не в понятках… — осадил его Арцибульдер. — Тобой вообще кто, жена руководит или я? Она, что ли, тебе башли платит?

— Да ты че, за подкаблучника меня держишь? — возмутился бугай. — Она у меня во где живет! — он продемонстрировал кулак размером с собственную голову со стертыми до крови костяшками пальцев. — По вечерам только выходит, телевизор посмотреть.

— Тогда что ты мне мозги полощешь?

— Дык сейчас как раз вечер и есть… Ну обще, подумает еще, что я по бабам пошел. Хотя я, если захочу, пойду, она у меня во где… Но я же не у бабы сейчас! А получу, как если бы у бабы был. Обидно.

— Так пойди к бабе.

— Да ну… Умудохался я этих дебилов успокаивать, сил уже нет никаких, и жрать хочется. Не, серьезно, давай их кончим уже и по домам покатим!.

— Что ты заладил — кончать, кончать… Мы не беспредельщики, как эти вот… Мы их судить будем!

— Ты, Арчи, не сильно ли в голову железякой получил? — с опаской переспросил женолюбивый бандит. — Может, еще в ментовку позвоним — так, мол, и так, помогли, чем с могли, с вас бутылка…

Арцибульдер рассердился и хлопнул верзиле по уху — не очень сильно, даже почти по отечески.

— Держи рот на замке, понял? Я с мусорами дел не имею, кроме тех, что они на меня заводят. Мы ведь этих отморозков почему взяли? Потому что эстонец позвонил. Он наш общак держит, а теперь и вовсе, считай, всей братве московской услугу оказал! А тут бабки, которые ему принадлежат — они, я так понимаю, его просто ограбить хотели… Отвезем к нему деньги, а этих придурков пусть он сам и кончит.

— Хитро придумал. А где твой эстонец живет?

— А я почем знаю?

— Так что же, нам всю эту недоношенную троицу до Эстонии кантовать?.. Слышь, Арчи, он же тебе на трубу звонил, наверняка номер сохранился!

— Дельно, — оценил умственные способности товарища авторитет, и принялся набирать номер. Остальные пока подогнали свой микроавтобус, мирно ждавший хозяев во дворе дома Бородянского. Загрузили в него пленных, покидали на пол оружие, сели сами. Арцибульдер водрузился рядом с шофером.

— На завод, — скомандовал он. — Нас встретят.

Палычу по старой сторожевой привычке не спалось, и он коротал время перед громадным телеэкраном. Сидя за маленьким складным столиком, он потягивал из бутылочки ряшенку, пыхтел сигаретой и вполуха слушал местные новости, наполненные сообщениями о убийствах, разборах, автопроисшествиях и спортивных достижениях. Сторожка уже давно пропиталась дешевым сигаретным запахом. "Золотой Крюк" платил Палычу столько, что он мог бы заказывать себе именные сигары с Кубы, но бережливость текла в его крови вперемешку с эритроцитами и лейкоцитами, потому старый охранник хранил верность "Приме", а на все попытки друзей приобрести для него жилье поприличнее отвечал неизменным отказом.

— Зачем мне квартира? — обосновывал е свои доводы. — Большая будет, ее убирать надо, а значит, женщина нужна, а значит, жениться надо хотя бы на время. Попадется же обязательно стерва, будет мешать мне за стройкой следить, а тут глазом моргнуть не успеешь — или разворуют, или перепутают. Вот повтыкают вам без меня в оконные проемы двери, будут потом люди с этажей падать…

Отбив таким образом очередной штурм, Палыч или запирался в сторожке, или совершал обход территории. Сейчас рабочие мирно спали в одном из новоотстроенных цехов, приспособленном пока под временную казарму: накануне Палыч заставил их в шестой слой цементировать и укладывать металлической плиткой пол в одном из заводских помещений. Пол был идеален, но Палыч явился под окончание рабочего дня с "маятником", весь его облазил и обнаружил-таки в одном месте маленький, незаметный глазу провал.

— Вода собираться будет, — строго сказал он. И никакие доводы о том, что воде в цехе арматуропроката взяться просто неоткуда, что печи будут работать, и она испариться еще до попадания на пол, не помогли. Пришлось переделывать участок пола. Теперь трудяги, отужинав, отдыхали, а Палыча в его командном пункте раздражало только одно: он догадывался, что когда начнется работа, стерильность помещений все же будет нарушена.

"И взбрело им цемент выпускать!", — ворчал про себя на компаньонов Палыч. — "Нет, чтобы гигиенические салфетки или там мыло хозяйственное… Надо будет поговорить…"

Дверь сторожки неожиданно распахнулась, и на пороге возник всклокоченный Витек.

— Здорово, Палыч, — сказал он. — Можно к тебе?

Палыч неожиданному визитеру обрадовался, но вида не подал.

— Ты уже пришел, чего спрашиваешь? Заходи. Кефиру хочешь?

— Лучше кофе… — Витек протиснулся к столу, следом в дверях показались Чеботарев с Мариной.

— Мы, собственно, без звонка… — извиняющимся тоном произнес Сергей Степанович.

— А куда звонить? У меня здесь и телефона нет.

— Я же тебе трубу подарил, — напомнил Витек.

— А, это… Да я и не пойму, как ей пользоваться. Валяется там, в ящике…

— У рабочих бы спросил.

— Сейчас, как же! Буду я дорогую вещь незнамо кому в руки доверять. И вообще, я слышал, от них радиация, потенция падает.

— А давно у тебя телефон-то в ящике? Смотри, надо там дозиметром пройтись, фонит, наверное, — ковырнул сторожа Витек. Друзья теснились на койке за столом, пока сторож ставил на электроплитку чайник. — Ну что ты за темнота? Деньги имеешь, а живешь, как леший…

— Леший не леший, а одет получше твоего буду, — огрызнулся Палыч. — Ты что, с котами на помойке дрался?

— Ага, хотел у них мышь отбить… Нам ночь переждать надо. Собственно, потому и приехали.

— Ну-ну… Я-то рад, живите, хоть насовсем останьтесь. Только где вы здесь спать поместитесь? — задумчиво произнес Палыч. — Ну, девушке я свою тахту уступлю, не побрезгуйте… — Марина улыбнулась. — А мы можем в цеха пойти, там, правда, нетоплено пока.

— Можно костерок развести, — неосторожно заметил Витек. Палыч аж взвился от возмущения.

— Я те дам костерок! На заводской территории? Чтобы у меня окалины остались или цветы повяли от дыма?

— Так тебе цветы дороже, чем друзья? Мне холод врачами противопоказан! — возмутился, в свою очередь, Витек.

— Не стоит беспокоиться, — успокоила их Марина. — Нам, в общем-то, спать необязательно. Посидим, поговорим — когда еще такая возможность появиться? Или просто по воздуху пройдемся.

— Ветра нет, дождь скоро сляжет, я такие дожди знаю, они частые, но короткие, — пояснил Палыч. — Отогревайтесь пока. Давайте, Марина, я вам чаю налью. Сейчас поищу, где-то у меня и варенье припрятано было… Магазинное, правда, но все-таки…

Чеботарев слушал их разговор, слегка смежив веки. Усталость и тепло немного разморили его. Ему было приятно сидеть, вплотную прижавшись плечом к девушке, слушать долетающие будто через пленку тумана звуки голосов — скрипучий Палыча, и спокойный, мягкий — Марины. Сергей Степанович, казалось, задремал, закутавшись в какое-то тряпье и прислонив голову к стенке. Через щель за спиной слабо поддувало, и это раздражало, но в целом Чеботареву было тепло, как никогда. Витка тоже клонило в сон.

— Когда война кончилась, нас с Германии до Белоруссии составами перебросили, а через пару месяцев и полк расформировали, — вспоминал Палыч, позвякивая ложечкой в стакане. — Кто-то дальше поехал, кто-то там осел, а я подумал — что мне-то в семьянина превращаться? Подался на Урал. Там разрухи такой не было, но в деревнях ни рук не хватало, ни лошадей. Мужики местные кто с фронта вернуться не успел, кто и вовсе погиб. Вот я и пахал — и за мужиков, и за лошадей. Бабы изголодались, сама пойми… Днем в поле, вечером только штаны сменишь — и в клуб. Там танцы… Ночью… Ну, по разному. А утром снова на поле. Откуда силы брались, ты скажи, ведь жрать не особо чего было? А сейчас я смотрю — ну все вроде есть у людей, и хлеб, и масло, и хрухты. А дохлые все, как мухи осенью. Потому что продукты ненатуральные, колют их этими… как они…