Потому что жители этого государства считают, что наступил момент, когда можно наконец привести в исполнение давнюю мечту буров, которую имел в виду еще двадцать лет назад бывший президент Бюргерс, когда говорил о грядущей голландской республике с ее восемью миллионами граждан, имеющей неограниченную верховную власть на обширной территории от Замбези до Мыса[73]. Теперь же, к нашей гордости, великий заговор, в существовании которого так трудно было убедить английскую общественность, а скорее всего, недальновидную ее часть, раскрыт, а его целью является не что иное, как изгнание англичан из Южной Африки — тщетно задуманное дело, но все же дело, с которым мы должны считаться и которое, опасаюсь, заставит нас прибегнуть к силе оружия как последнему средству, поскольку деликатность и дипломатия в данном случае неуместны.

Как бы ни было трудно отдельной части английских избирателей и общественных деятелей признать сам факт, тем не менее нет особой необходимости часто повторять, что предстоящая война будет войной, навязанной нам бурами по их слепому невежеству и тщеславию. Большинство из них считает по причине ряда одержанных ими побед в небольших сражениях 1881 года, что они способны потягаться с Британской империей. Их руководители, по всей видимости, верят не столько в силу оружия своих соотечественников, сколько в доблесть некоторых партийных лидеров Англии и в энтузиазм их сторонников из английской прессы и общественности. Они помнят, что за активизацией этих сил восемнадцать лет назад последовало жалкое отступление английского правительства, сдавшего свои позиции, и не понимая, насколько изменилось общественное мнение в этой стране, они надеются, что история повторится и что Англия, уставшая от непопулярной войны, в скором времени пойдет им на уступки. В этом их ошибка, но такова их вера. Они также надеются и, возможно, не без основания, что другие сложности и проблемы заставят нас воздержаться от решительных действий. Если от германского императора и перестали поступать телеграммы с угрозами в наш адрес, то пока еще существует германский полк, сражающийся на их стороне и пользующийся симпатиями у своих соотечественников, а главное, им известно, что крупные европейские державы встретят с распростертыми объятиями каждого, кто попытается срубить под корень вечно живое дерево могущественной Британской империи.

Воодушевленные всем этим, они решились взять на себя роль строгих судей.[74]

Можно ли найти иной выход из создавшегося положения? Похоже, что, исключив возможность нашего отступления, о котором не может быть и речи, ибо это означало бы потерю не только Южной Африки, но и престижа в глазах всей мировой общественности, добиться этого нельзя никакими иными средствами, кроме военных. Военные действия уже имеют место — к примеру, захват золота с приисков, реквизиция товаров, принадлежащих британским подданным, и, вероятно, за несколько дней до того, как эти строки появятся на страницах печати, в разговор вступят пушки.[75]

После восстания 1881 года судом бурских присяжных, коему по милости правительства м-ра Гладстона[76] было передано дело о злодейском убийстве капитана Эллиота, к которому в качестве вещественного доказательства прилагался изрешеченный пулями череп убитого, лежащий перед ними на столе в зале суда, был вынесен оправдательный приговор его убийцам не потому, что не было совершено тяжкое и преднамеренное преступление, а потому что признание их виновности означало бы, что судьи подняли руку на своих.

Точно так же, имея перед собой неопровержимые факты, некоторые англичане — кое-кто из них занимает высокое положение и имеет незапятнанную репутацию — настаивают на том, что дело буров правое и справедливое, и, взявшись за перо, расписывают о нашем национальном беззаконии в черных как чернила и красных как кровь тонах. Они пишут о «целях войны», которые без колебания называют своекорыстными и низкими, если это только касается англичан, ибо по их мнению, цели буров исключительно чисты и благородны. Может, все-таки было бы лучше оглянуться назад и попытаться определить причины войны? Я думаю, что если бы они явились очевидцами одной сцены, происходившей на рыночной площади в Ньюкасле, во время которой я имел несчастье присутствовать в ту ночь 1881 года, когда распространилась весть о том, что Англия подло предала своих лоялистов[77], то, наверное, они лучше бы вникли в суть проблемы. При виде обезумевшей толпы из трех-четырех тысяч несчастных и покинутых людей — англичан, буров и кафров, бушующих, стенающих, посылающих проклятия в отчаянии своего стыда и злобы, — у них бы, возможно, произошло просветление в умах. Даже теперь, когда я смотрю на это забытое письмо, написанное м-ром Уайтом, председателем комитета лоялистов, м-ру Гладстону, мне кажется, что оно могло бы дать кое-кому пищу для размышления:

«Если бы вы, сэр, так же, как я, видели молодых, подающих надежды граждан Претории, умирающих от ран в сражениях за свою страну, и если бы вам так же, как мне, выпала скорбная обязанность сообщить о их гибели друзьям на родину; если бы вы видели, как хрупкие женщины и дети переносили тяготы и лишения в течение трех месяцев без единого стона; если бы вы видели здоровых и крепких мужчин, которые плакали, как дети, узнав о том, что Англия незаслуженно и жестоко бросила их на произвол судьбы; если бы вы видели, как видел я по пути в Ньюкасл, длинные вереницы полуотчаявшихся лоялистов, которые, покидая страну, стряхивали прах со своих ног; и если бы вы сами вложили все, что имели, заручившись словом Англии, а потом вдруг очутились в положении нищего по вине страны, в которую вы верили, я думаю, сэр, вы бы не стали молчать, и Англия бы застонала от красноречивой мольбы и угроз, которые невозможно было бы не услышать… Мы требуем, сэр, по крайней мере, такой же справедливости, какой требуют буры. Мы — верные сыны Англии, которые пострадали и продолжают страдать за свою преданность. Мы — патриоты своей страны, которые во время тяжких испытаний никогда не покидали ее, и мы имеем такие же права на уважение к себе, как и повстанцы, которые сражались против нее. Мы верим ее слову. Мы верим часто повторяемым обещаниям ее министров, которым мы доверяли. Мы верим в ее чувство моральной ответственности не причинить нам вреда. Мы полагаемся на ее верность обязательствам и ее давнюю репутацию страны, для которой превыше всего честь и совесть. Мы понимаем всю тяжесть последствий в случае подрыва нашего доверия. Англия не может себе позволить бросить нас на произвол судьбы после торжественных заверений о своей к нам лояльности».

«Англия не может себе позволить бросить нас!» — но Англия или же ее правительство смогли и действительно позволили себе эту роскошь. Напрасно такие люди, как покойные лорд Кэрн и маркиз Солсбери выступали с протестами и говорили о подстерегающих нас опасностях.

Напрасно мученики-лоялисты пели дифирамбы правительству ее величества — партийный дух или побуждения проснувшейся совести оказались слишком сильны. Над верными подданными ее величества насмехались, их оскорбляли, бросали на произвол судьбы, а буры, которые расправлялись с ними, как с домашним скотом, продолжали жить и процветать.

Теперь, спустя почти двадцать лет, Англия призвана заплатить по счету за то, что в действительности является одним из самых гнусных актов, запятнавших страницы ее истории. С момента подписания конвенции 1881 года стало совершенно очевидно, что произойдет одно из двух — либо имперская держава практически будет выдворена из Южной Африки, либо наступит момент, когда она вынуждена будет установить свое господство даже ценой войны. Настал этот горький час, и мы призваны силой оружия подавить небольшой, но сердитый и упрямый народ, который мы же и научили относиться к нам, как к своей ровне, если не с превосходством. Если они не уступят в последний момент, что кажется маловероятным, поскольку они сами выбрали путь военного конфликта, то при новом решении южноафриканского вопроса прольется много крови как с той, так и с другой стороны.