— Иди сюда, — сказал Лева Тройкин, — иди за мной…

Туся спустился в подвал. Там было сыро, темно, пахло грибами и уборной.

— Иди ближе, — шепотом позвал Лева Тройкин.

Он чиркнул спичкой, и слабый огонек высветил его круглую голову с обрывистым лбом.

Спичка догорала.

— Ты знаешь, что такое притоны Шанхая? — спросил Лева Тройкин уже в темноте. — В притонах Шанхая курят опиум… Заманили тебя в притон и уговаривают: покури чуть-чуть… Ты поддался — и все! Опьянел, валишься на циновку и спишь. А во сне к тебе подкрадывается шпион — в притонах Шанхая их полно! — подкрался и — нож между лопаток!..

Туся в пронзительном страхе оглянулся. Там, где, по его расчетам, была дверь на улицу, — темно.

— Но их можно обмануть, — шептал Лева, — это пара пустяков. Они тебе: «Кури, кури!» — а ты им: «Мерси, мерси!» — а сам — раз! — и подменил папиросу! В кармане-то у тебя «Беломор»! Понял? Притворился, что спишь… Они к тебе, а ты: из пистолета — тах-тах!..

Снова чиркнула спичка. Туся с ужасом смотрел в безжалостное лицо Левы Тройкина. Тот протягивал ему папиросу. Другая была у него в зубах.

— Прикуривай, — сказал Лева, — не бойся. Сразу не тяни в себя дым, не глотай. Во рту подержи и выпусти. Смотри…

Лева прикурил и окутался облаком едкого дыма.

— На, прикуривай…

Огненная муха подлетела к Тусиному носу. Туся приблизил к ней вплотную свою папиросу и втянул щеки.

Рот наполнился горечью, в горле запершило, из глаз хлынули слезы.

— Кхе-кхе, кха-кха…

— Не торопись, — сказал Лева, — спокойно…

Туся снова покорно втянул в себя дым.

— Выпускай через нос, — сказал Лева.

Через нос… Тусе Показалось, что вся голова его наполнилась этим ядовитым дымом и теперь он выходит отовсюду: из ушей, из глаз… Поскорей бы это кончилось!.. Тусина голова росла, распухала, становилась мягкой, как подушка…

— Ну? — спросил Лева. — Как самочувствие?

Внутри Тусиной головы что-то медленно-медленно раскручивалось. Ему хотелось взять себя за голову и придержать. Сладкая слабость подкрадывалась к ногам. Ладони вспотели, а пальцы стали вялыми и толстыми, как сосиски…

— Эй, — крикнул Лева и схватил Тусю за руку.

Что-то внутри головы раскрутилось — не удержать! Ноги подкосились, и Туся почувствовал, что летит. Со страшной, тошнотворной скоростью куда-то летит…

«Подложи… голову… нашатырь… воду… давай… зеленый… еще… сюда…»

Слова звучали глухо, будто из-за стены. А то и совсем пропадали. Тусе казалось, что их опускали во что-то мягкое.

Он открыл глаза. И не успел еще разглядеть, кто с ним рядом, как на него обрушилось:

— …Ну вот, наконец-то очнулся, слава богу, ирод, что наделал, отравился насмерть, разве можно…

Мама стояла на коленях перед кроватью. Она целовала Тусю и грозила ему кулаком, она всплескивала руками и воздевала их к потолку…

У дверей теснились старики Градобоевы, Маргарита Галкина и другие соседи, глядевшие на Тусю с голодным любопытством. У ног кровати стоял Лева Тройкин. Взгляд его был совершенно непроницаем.

Туся улыбнулся ему через силу. Он не виноват, что так получилось в этих, как их… притонах Шанхая. В голове у него что-то раскрутилось, а сам он ни при чем. Он еще постарается, он еще научится, а сейчас ему скверно, ох как скверно, его так тошнит…

— Выйдите, все выйдите! — закричала мама. — Дайте таз!..

Бабушка

Тусина бабушка — старуха с характером. Она редко приезжает в гости, но уж когда приедет — всё в квартире становится на цыпочки!

Ступает бабушка медленно, важно. В длинном черном пальто, в черной юбке до пят, на плечах — старенький палантин, на голове — шляпа тюрбаном. Вокруг шляпы вуаль. Черная. В руке сумочка. Тоже черная.

Идет, в сторону не глянет. Губы ниточкой.

Тусина бабушка — вдова учителя словесности, то есть русского языка и литературы. От прежней жизни у нее сохранились кой-какие привычки. Привычки свои она ревниво оберегает.

Одна привычка замечательная: делать на рождество подарки.

Привозит подарки не сама бабушка, а специально нанятый для этого человек. Сколько ему бабушка платит — никто не знает. Зато знают другое: привезли подарки — скоро жди бабушку!

…В квартиру вносят большую морозную корзину, прикрытую крахмальной салфеткой. Салфетку долой — и на тебя прыгают краснобокие, тронутые холодом яблоки! Попробуй откуси — зубы заломит!

Под яблоками мандарины. А там — конфеты, печенье, пирожки… И на самом дне — книги! В глянцевых переплетах, с яркими картинками, пахнущие стариной…

Часа через два приезжает сама бабушка. Садится в кресло и принимает поздравления, поцелуи, знаки благодарности.

— Вот это яблоки! — говорит Тусин папа. — Никогда таких не видал!

Он тихонько толкает Тусю в бок.

— А пирожки! Какие пирожки! Тают во рту!.. — восклицает мама и подмигивает Тусе.

Туся пережил свою радость ровно два часа тому назад: прыгал вокруг корзины, как индеец, перепробовал все сласти, перелистал книги…

— Ай да мандарины! — говорит папа. И дергает Тусю за штаны.

— Сахарное печенье! Как раз то, что я люблю! — говорит мама. И сверлит Тусю глазами.

Но Туся уже поцеловал бабушку, когда она вошла. Он уже сказал ей спасибо и прижался щекой к ее жесткой груди, пахнущей мятными лепешками, и получил ответный поцелуй…

Чего еще от него хотят?

…Бабушка просто так не приезжает. Ей, старой, нелегко просто так по трамваям трястись. Бабушка живет у своего сына-профессора, а это далеко, можно сказать, на другом конце города.

Если что-то важное — другое дело.

Когда Туся был совсем маленький, бабушка через день приезжала купать его. Купанье — дело важное.

А теперь бабушка редко ездит, потому что Туся в баню ходит. Он уже большой.

…Но сегодня бабушка приехала по особо важной причине. Она приехала, чтобы забрать Тусю к себе, пока лето. Она приехала, потому что терпеть не может этих разговоров: «Туся связался с хулиганами… Туся научился курить… Туся убежал из дому…» И что такое Лева Тройкин? Она не хочет слышать эту глупую фамилию. Хватит! Она сама взрослая, сама все понимает. Она понимает, что у такого маленького мальчика, как Туся, не может быть столько грехов.

Все хотят отдохнуть от ребенка. Все. Ребенок всем мешает.

А может, он заболел?

Дядя-профессор живет на окраине города, в старом парке. Там на каждом дереве этикетка. Составлены этикетки по-латыни. Почему? Потому что латынь — язык науки. А в парке растут редкие и важные для науки деревья.

В дядином доме много комнат, а еще больше — людей. Все заняты и не обращают на Тусю никакого внимания. Утром быстро завтракают — перед дядей миска разноцветного салата — и по делам.

Дядя — в свою академию.

Тетя — в институт.

Дядина дочь — на урок музыки.

Дядин сын — на завод. Он инженер.

Взрослый дядин племянник — в редакцию. Он журналист.

Бабушка — в магазин.

Няня — на базар.

Нянина дочь — в больницу. Врач она.

Мимо Туси только пробегают. Уходя, говорят: «Пока, малыш!» Возвращаясь: «Привет, малыш!»

В семь часов вечера все встречаются за обедом. Таков обычай. Говорят о своих делах, а Тусе делают замечания:

— Как держишь вилку!

— Не чавкай!

— Не крутись!

— Не бери соль руками!

— Не стучи ложкой!

— А салфетка зачем?

Мука, не обед.

Хоть бы о чем-нибудь спросили. Например: «А что думает по этому поводу Туся? О, у него есть на этот счет свое мнение?.. Интересно, интересно…»

Никто ни о чем не спрашивает.

Туся спит в дядином кабинете на диване. Подушки с дивана сняли, и он такой огромный — хоть десять Тусь рядом укладывай.

Как-то утром дядя входит в кабинет. Ему надо в ванную комнату, а туда иначе не попасть, как только через кабинет.

Итак, входит дядя в кабинет и видит: Туся лежит на полу.

Вернее, на ковре, потому что в кабинете ковер. Лежит на ковре Туся и спит.