И мы с Рэем так все и обговаривали: что я вывожу того из себя, а он уже вмешивается и стреляет. Но не здесь и не сейчас, и, в любом случае, мы хотели взять, по меньшей мере, неделю передышки — если получится.

Все, время!

Они уже оба стоят передо мной, и тот, второй, просто дышит ненавистью, смотрит на меня так, словно думает, что может взглядом убить, — типичный бык, упирающий налитые кровью глаза в тореадора. Хорошее сравнение, потому что тореадор обычно уворачивается и под аплодисменты публики ослепшего от ярости быка убивает — но бывает, что оказывается на рогах, кстати…

— Ну что, попалась, сука, — шипит, чуть ли не брызгая слюной.

— Сядь туда. — Ленчик толкает его к пустующему соседнему столу. — Слышь в натуре — сядь и сиди. Пожри чего-нибудь, а мы тут перетрем пока…

Плюхается напротив, вперяя в меня тяжелый взгляд — у него такие бесцветные, истертые глаза, как у профессиональных убийц в книгах и фильмах. Мятый полиэтилен — в первую нашу встречу такое сравнение мне в голову пришло. А я смотрю в них спокойно, подношу ко рту сигару, понимая, что играть в гляделки с ним — дело нелегкое. И тут весьма кстати возвращается официант с моей кредиткой.

— Пиво, Леонид? — спрашиваю вежливо по-английски. — Я плачу.

Он кивает, и я прошу два пива принести, заказав и на Ленчикова спутника, и мне еще кофе.

— Платишь, значит? — выдавливает наконец. — Щедрая ты, я смотрю, — только заплатить придется подороже, чем за два пива. Пацан тебя прям здесь порвать готов — за то, что корешей его заказала и бегала от нас потом.

— Что касается заказа, так это не моя инициатива, — отвечаю тихо по-русски — бог с ним, раз ему так нравится. — Это частный детектив решил отличиться, которого я наняла для того, чтобы он за вами следил. Он и узнал, где вы живете и кто вы такие. Вот я в последнюю нашу встречу и сказала тебе, кто есть кто в твоей бригаде…

Он ухмыляется в ответ:

— Я его портрет срисовал — еще когда он у мотеля крутился. Докрутился, пидор…

— Вот он и решил инициативу проявить, — перебиваю, чтобы закончить мысль. — Рассчитывал, наверное, что я ему прилично заплачу, а может, пошантажировать меня хотел, сейчас уже не выяснишь — твои люди свое дело знают…

— Ты мне не гони — ты ему и подогнала лавэ, чтобы он пацанов завалил и меня с ними! — шепчет яростно, резко наклонившись ко мне и смахнув со стола свои бумажные шарики, оседающие на пол невиданным здесь снегом.

— А че мне гнать — я за свои слова отвечаю. А что касается того, что я от вас бегала — так это пустой базар. Я сюда, между прочим, третий день прихожу — потому что тогда не могла. Ты не в курсе, случаем, что я девять дней в тюрьме предварительного заключения провела? Что ФБР меня арестовало, решив, что это я заказала Цейтлина, чтоб наследство получить?

— Да не гони!

— А че мне гнать, — повторяю. — Проверь, если есть возможность. Наверное, Берлин твой мог бы узнать — или он не в курсе наших дел?

— Тебя это не еб…т, — отрезает, но видно, что удар мой точно в цель пришелся, он и не подозревал, что я знаю о Берлине и о его с ним контакте.

— А ты не в курсе, что полиция меня допрашивала из-за убийства девушки, которую ты завалил со своими людьми и записку оставил? Ты думаешь, они лохи и купятся на то, что она кому-то должна была пятьдесят лимонов? Ты не в курсе, что они подозревают, что коли мы с ней дружили, то убили ее из-за меня, чтобы меня напугать и чтобы я кому-то там пятьдесят миллионов отдала? И ты думал, что я испугаюсь? Ты не забывай, что у меня мужа убили на глазах, и хоть кого хочешь вали теперь, мне это по барабану!

Официант нас прерывает, ставя кофе передо мной и пиво перед Ленчиком и его бычиной — и вижу, как тот вздрагивает нервно, когда официант перед ним ставит бутылку, и оглядывается, и сверлит меня своими глазками. Может, улыбнуться ему, оскорбить — он бы точно дернулся тут же, и Ленчик бы его не удержал, и самое время было бы Мэттьюзу вступать. Но не здесь же, да и не вижу я Рэя.

— Так вот теперь не исключаю, что и ФБР меня пасет, и полиция — потому что ни те, ни другие мне не верят. И потому и не было меня на встрече — понятно, Леонид?

Пока я себя хорошо веду — четко, спокойно, очень уверенно, без провокаций и резкостей. Конечно, по отношению к вору, наверное, неуважительно и слишком дерзко — но к этому он уже должен был бы привыкнуть.

— Никто тебя не пасет — пургу гонишь. Пацаны за тобой ехали сегодня, все чисто.

Отхлебывает шумно пиво, опустошив за один раз полбутылки, откидывается на стуле, расстегивая верхние пуговицы на рубашке, словно боясь апоплексического удара, нуждаясь в доступе кислорода.

— А ты проверь, Леонид. Через Берлина и проверь…

— Ты кончай Жида трогать — тебе о нем вообще лучше забыть…

Ага, значит, мистер Берлин проходит под погонялой Жид. Впрочем, все равно не у кого узнать, ни кем он был там, в Союзе, ни кто он здесь. Ханли сказал, что это, по данным полиции, мафиозный авторитет, просто не пойманный ни на чем — но, по мнению ФБР, организации куда более высокой, чем полиция, и я являюсь мафиози и убийцей. Так что не исключено, что он просто бизнесмен, хотя и с мафиозным душком. Может, бывший теневик, они же все в СССР с бандитами были завязаны. Бандиты их охраняли, теневики платили — вот такой симбиоз: акула и рыбка-лоцман или птичка тари, чистящая зубы крокодилу.

— Короче, ты моли Бога, что я пацанам не дал до тебя добраться за то, что ты наших завалила, они тебя зубами рвать хотели, я остановить их не успел, как подругу твою на кладбище отправили. Если бы не я, и ты бы уже там была…

И кивает назад машинально, показывая мне, кто это сделал — вот так, потому что в этом мире не принято сообщать чужим, на ком из своих сколько крови. Так что это или случайно — или специально, на тот случай, если я их заложу-таки, чтобы вина за смерть Стэйси легла на другого. Если второе, то, выходит, Ленчик по-крысиному себя ведет, и еще раз показывает мне, что не вор он, а падла. Но хрен с ним, с Ленчиком, — важно, что я знаю, кто убил Стэйси, и если то, что он говорит, правда, то произошло это в его отсутствие, пока он был в Нью-Йорке, откуда потом и послал мне письмо, вылетая.

— А мы в расчете, кажется, — замечаю. — Даже если считать, что твои пацаны на мне, то на вас Яша с женой и охраной, и детектив, и девушка, и Кореец еще. Или он все-таки жив?

— Корейца твоего нет уже — как раз на следующий день после того, как ты нам стрельбу устроила, я отмашку дал. Так что, считай, сама его закопала.

Смотрит на меня испытующе, а у меня внутри замирает все. Врет? Говорит правду? Не верю в пленного Юджина — Ленчик бы мне раньше предоставил доказательства, чтобы сделать меня посговорчивей. Или я слишком резко повела себя вначале? Дорого бы я дала, чтобы узнать правду, кто его, и когда, и как…

— А че ты, я ж тебя предупреждал. Ты ж, чтобы бабки не отдавать, всех была готова закопать — и Корейца, и родителей. Их мы не трогали — пусть живут, — а с корешем твоим разобраться надо было. В следующий раз подумаешь, как правильно с вором себя вести — тут тебе никто впустую не базарит, слов не поняла — получай. Сечешь? Короче, завтра приезжаешь сюда, получаешь список — куда посылать бабки. Витюха тебе передаст — там все продумано, чтобы не лепила потом, что это не могла и то не могла. Все продумано, расписано, все чисто будет — наследство переведешь на счет, который скажем, и еще двадцатку как бы вкладываешь в фирмы разные. Ладно, Витюха объяснит — это он сечет. Специально вызвал человека сюда — а ты бегаешь…

И тут все встает на свои места — что именно Виктор по приказу Ленчика и послал мне то письмо из нью-йоркского аэропорта, а сам Ленчик после расстрела своих людей был здесь, прятался просто. И еще это значит, что Стэйси погибла не в его отсутствие — что именно он и дал приказ ее убить. И никакой Берлин и его люди здесь точно ни при чем — Ленчик сам орудует, своими силами. А значит, справиться с ним нам будет легче…