Когда пришел момент выезжать, я вдруг почувствовала себя дискомфортно — вот что значит пьянствовать и нюхать столько времени в своей берлоге. Мне показалось вдруг, что мой дом — самое безопасное место во всем мире, а покинув его, я сразу стану уязвимой и слабой, как крот, вылезший случайно из темных подземных коридоров на солнечный свет. Я так думаю, что это остатки депрессии во мне сработали — и я, естественно, сделала вид, что ничего не происходит, что все классно, и улыбалась неискренне, и Рэй, сидевший напротив меня за чашкой кофе, кажется, ничего и не понял. Я быстренько скомкала завтрак — чтобы не затягивать с выездом — и сказала ему, что кофе можно и в городе попить.

Даже в своем “Мерседесе” я почувствовала себя неуверенно — словно в первый раз сажусь за руль незнакомой и опасной машины. Потому и поторопилась выехать за ворота — и оказаться в опасной зоне, зная, что обратного пути нет. И вправду, когда выехала, самочувствие поменялось — вместо желания спрятаться в свою раковину и оставаться в ней ощутила движение адреналина, впрыскивающегося небольшой дозой в мою кровь. И возбуждение пришло, и я громко и несколько патетично сказала себе:

— Игра началась, мисс Оливия Лански! Ваша последняя игра!

Прозвучало не слишком оптимистично — вроде последней охоты волка Акелы из мультфильма “Маугли”, который я обожала в детстве. Может, куда лучше выглядела бы бендеровская фраза из “Двенадцати стульев”: “Лед тронулся, командовать парадом буду я!” Но я же себе говорила, и всегда верила и верю до сих пор, что первая реакция самая правильная — она, с одной стороны, импровизация, а с другой — организм ее выдает, основываясь на накопленном опыте, знаниях, умениях. Это как удар в фехтовании — где проигрывает тот, кто думает, и выигрывает тот, кто действует на инстинктах и подсознании.

Так что все правильно я сказала — и вот оно, начало последней моей игры.

Поехала не спеша до банка — утром по телефону договорилась о встрече, причем позвонила по мобильному, который Рэй для меня арендовал на свое имя, а свой прежний мобильный везла в сумочке: просто на всякий случай, вдруг кому вздумается позвонить, из тех, кто знает этот номер. С Эдом я переговорила еще вчера, Мартену вчера же сказала, что хочу встретиться с ним на днях, так что везу с собой старый мобильный только на тот случай, если позвонит запропастившийся куда-то и такой нужный мне сейчас Дик.

Куда же он делся, сволочь? Мартен уверяет, что сам не может его найти, а в офисе мне секретарша вежливо отвечает, что мистер Стэнтон отсутствует и перезвонит мне, как только вернется, и, естественно, никаких справок относительно дня возвращения не дает. Я пока не тревожусь — он ведь и за границей может быть по своим конгрессменским делам, и в другом штате, где угодно, но лучше бы он появился поскорее.

Ехала не оглядываясь, и обернулась, уже только когда припарковалась у банка в Даун-Тауне, — и машины Рэя не увидела, да и не рассчитывала, впрочем, хотя его красный “Мустанг” достаточно броский. Настолько, что он мне сказал, что через пару дней возьмет в прокате что-нибудь менее яркое, как обычно это делал, когда следил за кем-то долго. Он выехал первым, минут на тридцать раньше, и ждал меня у выезда из Бель Эйр — я и не заметила, как проехала мимо него: в зеркало заднего вида его не наблюдала по дороге, но, согласно нашей договоренности, раз мой телефон молчит, значит, все в порядке. Он, кажется, понял, что подбадривать и успокаивать меня не надо — все же произвела на него должное впечатление, хотя, когда мы познакомились, я предстала не в самом выгодном свете — так что сам сказал, что телефоном будет пользоваться только в случае самой крайней необходимости. Тем более что маршрут мы наметили заранее — и отклоняться от него я не собиралась.

Немного непривычно было ехать самой — вспомнила по дороге, что до ареста две с лишним недели ездила с охраной, за руль вообще не садилась, а потом еще и девять дней тюрьмы и трехнедельное добровольное заключение на дому, — но мастерство не пропьешь, хотя я и старалась опровергнуть эту истину. В итоге добралась достаточно быстро, даже привычных для Эл-Эй пробок избежала.

А из банка — где в течение часа мне излагали, что сделали с моими деньгами применительно к описанной мной ситуации, а ситуация, по моим словам, заключается в том, что у меня есть планы начать кинобизнес в Европе, так что в случае необходимости я должна иметь возможность моментально продемонстрировать наличие у меня денег именно там, а не в Штатах, — отправилась в Западный Голливуд, предвкушая поход в салон красоты, где меня ждали в полдень и где я не была уже бог знает сколько времени. Конечно, и в период пьянства я делала себе маникюр и педикюр и за собой следила — но лучше, если меня приведет в порядок кто-либо другой.

И, расслабившись под ласковыми руками косметички, подумала о том, что если ФБР каким-то образом узнает о моих банковских планах, — дело плохо, но, с другой стороны, распоряжения эти я отдала еще до ареста, собираясь официально на пару месяцев в турне по Старому Свету, так что, даже если представить, что банк вдруг расколется, тревожиться мистеру Крайтону нечего. Да и банк не расколется — пока не будет официального доказательства, что деньги мои полностью преступны, криминального происхождения. Поэтому я себя поздравила с тем, что уже фактически увезла из Штатов огромную сумму, те тридцать миллионов, которые лежали на нашем общем с Корейцем счету, а значит, первый шаг сделан — и успешно.

На улице конец февраля, а тепло, плюс двадцать примерно, но полушубок, надетый поверх кожаного платья, показавшегося мне более пристойным для похода в банк, чем брюки, снимать не стала, достаточно того, что у машины верх откинут. Доехала, согласно договоренности, до мексиканского ресторана, в котором позавчера ждал меня Ленчик — как раз в это время, в три. Здесь перерыва с трех до пяти-шести, привычного для многих американских ресторанов, нет, зато закрывается он рано, в девять, и когда приближалась к месту, когда оставалось минут пятнадцать дороги, снова испытала дискомфорт — не совсем приятно ехать в открытой машине, зная, что, может быть, кто-то следит за тобой сейчас, шепча про себя адресованное тебе слово “сука” или что-то погрубее. Или сжимает в кармане ствол, не желая слушать своего вождя Ленчика, но желая отомстить за смерть близкого друга, не сомневаясь, что виновата в ней именно я.

Но я всем видом изображала спокойствие, радость и довольство жизнью — как и положено преуспевающей молодой женщине, разъезжающей по городу на большом красивом “Мерседесе”. А внутренне напрягалась — кто знает, не надумал ли Ленчик приходить сюда ежедневно, и не столкнусь ли я с ним сейчас. Просто показалось на мгновение, что сейчас я к встрече не совсем готова — и предпочла бы заранее знать, что встречусь с ним, к примеру, завтра в час дня, — но напомнила себе, что игра уже началась и чем быстрее я соберу в кулак все свои ослабшие силы, тем лучше будет для меня, потому что в этой игре делать нерешительные ходы просто нельзя.

Внутри не было никого. Я сделала солидный заказ и набросилась на еду с неизвестно откуда взявшимся аппетитом, по привычке заливая пожароопасные блюда пивом, спасающим желудок от воспламенения, и так хорошо стало, и сыто, и сонно, и я курила, потягивая "Корону”, и даже задумалась, не заказать ли рюмочку текилы — все равно домой ехать, и шансов на то, что полиция вдруг меня тормознет и начнет проверять на наличие в организме алкоголя ничтожно мало, тем более что день, да и что будет от одной рюмки? Но вдруг спохватилась, вспомнив, чем занималась две с лишним недели вплоть до вчерашнего дня, и выругала себя за пиво, и даже чуть встревожилась, не является ли мысль насчет текилы следствием этих двух с лишним недель. И резко отставила от себя недопитую бутылку с пивом, они там именно в бутылках подают и обязательно лимон всовывают в горлышко, и я отодвинула ее так резко, что она чуть не упала со стола, — и огляделась в поисках Рэя, ожидая встретить на себе его укоризненный взгляд.