Во время этих странствий мальчик узнал, что люди чаще всего употребляют такие слова, как «Убирайся!», «Пошёл прочь!» и «Проходи, проходи!» Из одного города в другой он шёл по дороге, но если было возможно, то держался железнодорожного пути. На дорогах встречались люди, и мальчик боялся их. А рельсы обычно пролегали по безмолвным равнинам, и мальчик мог шагать наедине со своими мрачными мыслями. Он узнал, что железнодорожные станции, почта, суд и церкви — это места, где поздно вечером можно на несколько часов спрятаться от холода.

В этих странствиях мальчик столкнулся с одним чудесным обстоятельством. Оказывается, в городах люди выбрасывают газеты и журналы в мусорные ящики, поэтому он всегда мог найти что-нибудь для упражнения в чтении. Когда он уставал или когда ждал у лагерных ворот, надеясь увидеть в веренице заключённых отца, он принимался читать — вначале слова, напечатанные большими буквами, а потом и маленькими.

Чтобы скрасить одиночество своих путешествий, мальчик привык пересказывать себе те истории, которые мать рассказывала ему по вечерам. Ему нравилось, что все они всегда заканчивались благополучно. А люди в них никогда ничего не боялись. Иногда он пытался сложить новые истории из того, что прочитал в подобранных газетах. Но у него никогда не получалось хорошего конца, что его очень пугало. Люди из газет, которых он пытался поместить в рассказы матери, всегда казались там чужими. Но если бы он встретил на дороге кого-нибудь из героев рассказов матери, их бы он не испугался.

Мальчик слушал шум ветра в верхушках высоких сосен. Ему казалось, что они, как гигантские метлы, подметают небо. Лунный свет струился между раскачивающимися деревьями, и яркие блики ложились на землю и на мальчика. Шум ветра в ветвях напомнил мальчику одну из историй о царе Давиде. Бог сказал Давиду, что, когда Давид услышит шум ветра в верхушках кедров, он победит.

Мальчик прислушался к ветру. Он слышал могучий рёв и, казалось, различал голос Давида и топот множества ног. Он не боялся, раз Давид был рядом. Ему показалось, что он видит далеко в лесу движущийся фонарь. И во сне он слышал низкий звенящий лай Саундера, который проносился над туманами низины.

VII

Каждый раз, когда мальчик возвращался после долгих поисков отца, изувеченный пёс, ковыляя, встречал его на дороге далеко от дома, махал хвостом, становился на задние лапы и трогал мальчика здоровой лапой. Но всегда Саундер издавал при этом только глухое ворчание. Те отрывки новостей, которые приносил мальчик, мать выслушивала молча: «Кто-то слышал, что отца перевели в другое место. Кто-то прошлым летом работал четыре месяца вместе с отцом на дороге в графстве Уокер». Когда он заканчивал свой рассказ, мать говорила:

— Сынок, нужно быть терпеливым и ждать.

До них дошёл слух об ужасном взрыве динамита в одной из каменоломен, в результате которого двенадцать заключённых были убиты и несколько ранены. Когда мать относила белье, она попросила хозяев прочитать ей об этом в газете. Отца среди убитых не было.

Месяцы и месяцы поисков медленно складывались в годы. Мальчик помогал матери носить всё больше корзин с бельём, и бельевые верёвки становились всё длиннее и длиннее. Младшие дети, кроме самого маленького, тоже могли бы приносить и относить белье, но они не любили этого делать в одиночку.

— Время идёт, — говорила мать. — Мне бы хотелось, чтобы ты больше не уходил на поиски.

Но когда кто-нибудь из батраков узнавал что-то новое или кто-то сообщал, что дорожный лагерь перевели в другое место, мать, не говоря ни слова, заворачивала мальчику кусок хлеба и немного мяса в дорогу. И когда мальчик отходил уже далеко от дома, оглянувшись он видел, как мать всё ещё стоит на крыльце и смотрит ему вслед. Видимо, она понимала, что заставляло мальчика с новой надеждой отправляться каждый раз в долгое бесплодное путешествие.

Однажды мальчик стоял недалеко от ворот дорожного лагеря, окружённого высокой проволочной изгородью. Несколько заключённых белили камни вдоль дорожки, ведущей к воротам. Возможно, среди них отец? Мальчик не мог разглядеть их, потому что они переползали от камня к камню на четвереньках, и он ждал, когда они приблизятся к нему. Мальчик прислонился к изгороди и схватился руками за проволоку. Если среди них нет отца, то, может быть, они хоть что-нибудь знают о нем. Хорошо бы они передвигались от одного камня к другому стоя, тогда он сразу бы узнал отца по походке. Он до сих пор помнил звук шагов отца, когда тот подходил к дому, его лёгкую, всегда неторопливую походку, одинаковую как утром, когда он только уходил работать, так и вечером, когда он уже возвращался после долгой дневной работы в поле. Мальчик узнавал, что это идёт отец, даже по покачиванию фонаря, который тот нёс.

Но ни один из мужчин, беливших круглые камни вдоль дорожки, не вставал во весь рост, чтобы перейти от камня к камню. Пару шагов, разделявших камни, они проползали на четвереньках, и поэтому все казались одинаковыми.

Вдруг что-то сильно ударилось об изгородь перед самым лицом мальчика. Зазубренный кусок железа сорвал кожу и поранил пальцы на одной руке. Погруженный в свои мысли, мальчик не заметил, как охранник, который сидел под деревом, положив ружье на колени, встал и пошёл к ящику с инструментами, стоявшему неподалёку от изгороди.

Кусок железа упал к ногам мальчика с внутренней стороны изгороди. Мальчик сунул пальцы в рот и стал сосать их, чтобы унять острую боль. Слезы струились по лицу, смешиваясь с кровью на руках, и капали на землю.

Охранник раскачивался взад и вперёд в припадке смеха. Ружье он положил на крышку ящика с инструментом. Он по-обезьяньи размахивал руками от восторга, держа в одной руке ещё кусок железа, а в другой — фуражку. Между тёмными волосами и загорелым лицом на лбу охранника осталась белая полоска — там, где форменная фуражка защищала лоб от солнца. Он так смеялся, что у него оторвалась пуговица на воротнике рубашки, открыв длинную белую шею. Он напомнил мальчику раскачивающееся на ветру огородное пугало с головой и туловищем из коричневой мешковины, набитой соломой, — на шее у пугала тоже была белая тряпка, совсем как белая полоса на шее у охранника. В эту голову, которая раскачивалась в разные стороны, так и хотелось влепить камнем, чтобы она покатилась вдоль грядок.

Заключённые, белившие камни, не проронили ни слова. Никто не вскочил тут же на ноги, выпрямившись во весь свой рост — такой большой, что он почти доставал бы головой навес над крыльцом хижины.

— Его здесь нет, — пробормотал мальчик.

Отец, без сомнения, уже держал бы сейчас в воздухе это человечье пугало одной рукой, ухватив его за тощую шею.

Несмотря на веселье, охранник понял, что потерпел поражение, потому что мальчик не убежал, а с открытым вызовом стоял неподвижно, посасывая кровоточащие пальцы. Тогда он перестал хохотать и заорал:

— Это проучит тебя, парень! Убирайся! Да побыстрее!

Мальчик повернулся и, не оглядываясь, медленно пошёл от изгороди. Охранник снова захохотал и швырнул кусок железа через изгородь. Он упал почти рядом с мальчиком. Мальчик обернулся и посмотрел на железку, а потом на охранника. Белая полоса между кромкой волос и глазами была самым подходящим местом. Мальчик вспомнил рассказ матери о юном Давиде и великане Голиафе. Давид метнул из пращи камень в Голиафа, попал ему в голову, и Голиаф упал лицом в землю, поражённый насмерть. Но мальчик не поднял железку с земли.

Продолжая посасывать пальцы, мальчик ещё раз взглянул на людей, беливших камни. Они были уже почти у самых ворот. Ему не стоило ждать и спрашивать. Его отец не ползал среди них.

В тот же день мальчик проходил через какой-то незнакомый и пустынный городок. Он увидел, как один мужчина высыпал из коробки мусор в ящик. Среди мусора была большая книга без обложки. Он подождал, пока мужчина вернулся в дом, а потом достал книгу из ящика. Это была книга рассказов о том, что думают люди. В ней были такие заголовки, как «О жестокости», «О трёх самых выдающихся людях», «Об упражнении», «Об уродце», «О добродетели» и многие другие. Мальчик сел, прислонившись спиной к ящику, и начал читать историю, озаглавленную «Трусость — мать жестокости».