Через некоторое время мы ввели пьяного гражданина в дежурную часть. Он, по-видимому, становился трезвее и начинал кое-что соображать.

Дежурный в первую очередь открыл портфель, в нем оказалось: 25 тысяч рублей, паспорт и некоторые документы колхоза Нагатино.

— Что за деньги и куда их везете? — спросил строго дежурный у владельца портфеля.

— Деньги колхозные, везу в Нагатино. Получил в банке, — быстро ответил тот, по-видимому боясь, чтобы у него не отобрали содержимое портфеля.

— Разве можно с такими деньгами напиваться до такого состояния? — с укором сказал дежурный.

— Не знаю, как это все получилось. Все председатель виноват. Поедем, говорит, к «матушке» пообедаем.

— Какой председатель?

— Нашего колхоза.

— А где он?

— Не знаю. Да черт с ним, не пропадет. Вот, слава богу, деньги целы, — мужчина слегка всхлипнул, две слезинки выкатились из его пьяных глаз.

— Ну как, домой доедешь? — перешел дежурный с потерпевшим на «ты». — А то могу оставить в отделении переночевать.

— Нет, я поеду. Мне домой надо.

— Шофер, сколько будет стоить этот рейс? — спросил дежурный.

— Считайте, километров пятнадцать будет по пятьдесят копеек, семь пятьдесят, да сейчас на счетчике уже сумма есть.

Дежурный вынул из денежной пачки пятнадцать рублей и, подавая их мне, сказал:

— Вот тут с лихвой хватит. Отвезешь этого кутилу, водворишь прямо в дом, жене на руки сдашь. Понял? Председатель с казначеем между собой рассчитаются, впредь умнее будут.

Дежурный милиционер записал номер моей машины, номер парка, мою фамилию, и мы отправились в путь. Казначей сел со мной рядом, так же крепко обнимая свой драгоценный портфель.

…Колеса моей машины уже коснулись донельзя выбитой дороги деревни Нагатино. Я посмотрел на своего клиента. Он опять уснул.

«Вот, — подумал я, — до чего спокойный человек. Я бы, например, после такой передряги глаз не сомкнул». Теперь нужно узнать, где его дом.

Стояла темная, теплая августовская ночь. На улице ни души. Лавируя по разболтанной дороге, мы медленно продвигались вперед. Вот фары моей машины осветили скамеечку, на которой сидела парочка.

Я притормозил машину и крикнул им:

— Молодые люди, помогите мне найти один дом.

Парень и девушка подошли к машине и, увидев спящего пассажира, оба ахнули:

— Так это же Иван Филиппович! Его вся деревня ждет. Уже в милицию заявили.

— Где он живет? — спросил я.

— Да вот, четвертая изба направо. Видите, огонь горит. Наверное, тетя Фрося не спит. Бедная, вся изволновалась.

Я направил свой автомобиль на огонек.

Вошел в дом. Меня встретила женщина лет тридцати семи. За столом сидели двое ребят, мальчик и девочка, 10–12 лет, в одних нижних рубашонках. Вся семья не спала, теряясь в догадках, куда мог пропасть их муж и отец.

— Идите заберите из моей машины вашего хозяина, — сказал я им.

Они опрометью бросились на улицу. Разбудив спящего, приволокли его в дом.

Глаза женщины, высохшие от недавних слез, блестели. Кинулась к портфелю, увидела пачки денег, перекрестилась и улыбнулась. Хозяин молча сидел на лавке.

— Где же вас с председателем, окаянных, носило? — спросила она, вплотную подойдя к мужу. Тот медленно обвел глазами избу, посмотрел на ребят, перевел взгляд на жену и чуть слышно произнес:

— Я вот дома, а председатель, наверное, у «матушки» остался.

— Что ты врешь, сивый мерин! У какой такой матушки? Его, как часов пять назад, привезли вдрызг пьяного, дрыхнет уже. А вот ты действительно был у матушки. Дай срок, утром разберемся. Я те покажу матушку!

Ну, значит, все в порядке: и председатель и казначей невредимы, и деньги целы. Я не знаю, сколько они прогуляли, а пятнадцать рублей в милиции мне за доставку заплатили.

Я уехал…

…Я очень любил ездить по москворецким набережным. Они неповторимы по своей красоте. Тем более сейчас, когда появились новые мосты-красавцы — Москворецкий у Кремля, Большой Каменный, Большой Устьинский, ажурный Крымский.

Реконструкции подвергся Новоспасский мост. Нетронутым остался только Бородинский мост.

Вместе с мостами были заново реконструированы набережные, по ним пролегли широкие асфальтированные дороги.

Сейчас уже трудно представить себе на улицах столицы ломовых и легковых извозчиков, а ведь именно для гужевого транспорта были приспособлены дороги старой Москвы. Поэтому теперь все быстрее стал исчезать с московских улиц булыжник, уступая место асфальту.

С развитием уличного движения серьезно вставал вопрос и о его регулировании. На улицах Москвы появились первые регулировщики, которые еще не имели опыта, но пробовали, искали. И вот что произошло однажды.

…Пятницкая улица отличалась ото всех: она была покрыта гладкой брусчаткой; довольно узкая от Балчуга до Климентовского переулка, дальше она становилась несколько шире.

Как-то еду я по этой самой Пятницкой, от центра к Серпуховке. Вдруг у Вишняковского переулка меня останавливает регулировщик и строго требует права.

Подаю права.

— В чем дело? — спрашиваю. — Какое я сделал нарушение?

— Ты превысил скорость. Плати штраф!

— Откуда вы взяли? — оправдываюсь я.

— Меньше разговоров, если не хочешь попасть в милицию, немедленно плати! — обрывает милиционер. — Мне некогда с тобой разговаривать. Этот отрезок пути у нас находится под наблюдением.

Я заплатил, а потом узнал, что, оказывается, метров за двести от Климентовского переулка стоял своеобразный «милицейский стартер», который и махал флажком, как только машина проходила мимо него, а у Вишняковского переулка был «финиш». Здесь инспектор с секундомером в руках ловил водителей, превышавших скорость, в числе которых оказался и я.

Это были первые шаги появившегося тогда на свет ОРУДа.

…В предпраздничные и праздничные дни у нас, таксистов, появлялись очень интересные постоянные пассажиры. Это были артисты.

Москва имела довольно разветвленную сеть клубов и Дворцов культуры. В то время можно было устраивать концерты силами московских артистов, причем администрация предприятий рассчитывалась с ними наличными деньгами. Вот и разъезжал таксист с такой концертной бригадой из одного клуба в другой.

Я очень любил такие поездки. Они были не только приятны, потому что ты близко знакомился со многими актерами, но еще и потому, что ты привозил людям радость.

Трудно представить, с каким восторгом публика встречала таких артистов, как В. И. Качалов, Г. М. Ярон, В. Я. Хенкин, М. Гаркави и других.

Известная исполнительница русских и цыганских романсов Екатерина Николаевна Юровская была моей постоянной клиенткой. Если надо было ей ехать на концерт, она звонила ко мне по телефону накануне и говорила, к какому часу ей нужна машина.

Мне очень нравилась эта обаятельная, но очень строгая и удивительно требовательная женщина. Она страшно не любила, когда кто-нибудь опаздывал, сама же всегда и во всем была точна и аккуратна.

Однажды мы ехали с Юровской на концерт, который должен был проходить во Дворце культуры автозавода. Где-то у Крестьянской заставы нас остановила ватага празднично одетых молодых людей — парней и девушек. Недолго думая один из них, видно самый бравый, распахнул дверцу салона и совершенно бесцеремонно заявил:

— Ну-ка, бабусь, потеснись. Мы на концерт опаздываем. — Стал запихивать в машину своих девиц. Юровская была возмущена таким хамством. Она вся побелела, губы у нее задрожали. Но дверка машины захлопнулась, парень сел со мной рядом.

Так как я стоял у светофора и мне ждать было нельзя, мы вынуждены были проехать некоторое расстояние. Я остановился.

— Вылезайте! — скомандовал я молодым нахалам.

— И не подумаем. Бабуся, ведь вам торопиться некуда. А мы опаздываем во Дворец на концерт, — пытался объяснить парень.

— Вылезайте! — снова потребовал я. — А то сейчас высадим вас с милицией.